Московский упырь - Андрей Посняков

– Знаю, как не знать? – усмехнулся Михайло. – Так он далеко, в Ярославле.

– Неужто в Москве от него никого нет?

– В Москве? Племянник него, Егорий, делами дядькиными на Москве занимался, да только ты, парень, к нему опоздал.

– А что такое?

– Да третьего дня убили Егория, да еще как-то премерзко… – Михайло оглянулся вокруг и понизил голос: – Говорят, на теле живого места нет – все истерзано. Эх, такой парень был! Богат, красив, статен. И молод – всего семнадцать годков. Казалось – все дороги открыты, жить бы да жить, ну или умереть с честию на поле брани! Но не так вот, как помер…

– А что, убивцев не поймали еще? – осторожно поинтересовался Иван.

Собеседник усмехнулся:

– Ага, поймаешь, как же! Говорят, и не человек это был, убивец-то! Упырь, волкодлак! Оборотень диавольский! Вот я и пел в яме-то: говорят, они, упыри-то, шуму да веселья, да громкого слова не любят.

– Вон оно что, – задумчиво кивнул Иван. – И что, как убили, никто не видел?

– Ясно, не видели… Снегопад тогда был, а Егор, вишь, домой откуда-то возвращался – у Хвалынца хоромы на Черторые и постоялый двор, – вот и захотел спрямить путь оврагом… Там и смертушку свою отыскал.

– Угу… – Иван задумался. – А откуда Егор возвращался?

– Из Кремля, говорят. К какому-то важному боярину за новым назначеньицем ездил. А ты чего спрашиваешь-то?

– Так. Любопытно просто. Ну, что ты сидишь, Михайла? Давай наливай.

После полудня пурга утихла, в небе показалось солнышко, а выпавший снег вдруг стал золотистым, пушистым, искрящимся. Любо-дорого было ехать! Вывалившая на улицу ребятня с криками неслась в санках с черторыйских горок, где-то играли в снежки, где-то пытались лепить снежную бабу – только вот беда, снег был сухой, не лепился.

Щурясь от солнца, Иван, наклонившись в седле, спросил у пробегавших мальчишек дорогу. Услышав ответ, благодарно кивнул и дернул поводья. Верный конь без всяких приключений домчал молодого дворянина до хором, принадлежавших воеводе Федору Хвалынцу. Невеликие хоромы – две избы с теремом, конюшня, амбары – прятались за высокой оградой. Спешившись, Иван постучал в ворота и услыхал, как, загремев цепью, залаял во дворе пес. Долго не открывали – покуда достучался, юноша сбил все кулаки.

– Кто таков? – высунулся наконец из маленькой калиточки слуга – седенький хитроглазый старичок.

Иван вытащил загодя припасенный тархан, где было сказано – кто он и что. Правда, привратник, похоже, оказался неграмотным. Что ж, следовало ожидать…

– Думного боярина Семена Никитича Годунова посланец! – важно приосанился юноша. – Разбойного приказу дворянин московский Иван Леонтьев.

Привратник поспешно согнулся в поклоне.

– Веду дознанье по важному делу – убивству Егора Хвалынского. Давай отворяй ворота, да поскорее.

Еще раз поклонившись, дед шустро загремел засовом.

– Коня куда привязать?

– А ты давай поводья-то, родимец, я и отведу твово коника куда надо. А сам во-она в горницу поспешай. Солнышко-то наше ясное, Егорушку, как раз сегодня и схоронили… – Старик вдруг сморщился, так что показалось, будто вот-вот заплачет. – Так ты, господине, уж не обессудь, посиди с нашими. Там и расспросишь кого надо.

– Так воевода что, приехал на похороны?

– Что ты, что ты, – замахал руками привратник. – Мыслю, вестники еще токмо до Ярославля добрались. Покуда соберутся, покуда приедут… Да и воевода батюшка Федор Иванович по зиме-то поохотиться любит, поди и посейчас уехал – ден на десяток, никак не меньше. Потому и порешили Егорушку схоронить, не дожидаясь. Правду сказать, воевода не особо-то его и долюбливал, сироту, при себе не держал. Так что уж мы схоронили… Али неправильно сделали?

– Почему ж, – Иван вздохнул. – Правильно. Куда, говоришь, идти?

– Эвон, – показал рукой дед. – На крыльцо поднимайся, а там пройдешь сенями.

Доверив старому слуге коня, юноша снял шапку и быстро взбежал на крыльцо.

За столом, накрытым не столь уж и обильно, собралось человек двадцать, судя по одежке, людей не особенно знатных, впрочем, среди них мелькнула пара знакомых лиц, из тех, что постоянно ошивались в Кремле. Дьяки или дворяне. Иван негромко поздоровался, кивнул. Знакомые – а ведь и впрямь знакомцы – кивнули в ответ, подвинулись, уступая место. Кто-то поставил напротив нового гостя миску холодца и бокал с водкой. Юноша, как и подобает, молча выпил за помин души. Покривился – водка оказалась жгучей, – тяпнул скорей холодца.

– Выходит, и ты знавал парня, Иван? – тихо произнес сосед – чернявый молодой человек с острой бородкой, одетый в длинное темное платье из тех, что предпочитают писцы да дьяки.

– Знал, – на всякий случай соврал Иван. – Но не близко. А ты?

– И я так, шапочно, он в наш приказ заходил частенько, мы уж думали – к нам на службу верстается, ан нет, к вам, на Земский двор…

– Не успел. – Иван шмыгнул носом. – А ты из какой избы?

– Федор я, Разрядного приказу дьяк. – Чернявый вдруг улыбнулся. – Не помнишь разве, к вам заходил частенько.

– А, ну да, ну да, – Иван наконец вспомнил чернявого Федора – и в самом деле, тот к ним в приказную избу захаживал, то по поручению начальства, то просто так, поболтать. Вот это славно.

– Слушай, Федор, ты ведь завтра на службе будешь?

– Буду, – дьяк кивнул. – Как не быть? К тебе, что ль, зайти?

– Если нетрудно.

Федор хохотнул:

– Нетрудно. Только навряд ли я тебе чем помогу.

– Ну, хоть чем-нибудь… Мне б сейчас здешних опросить, пока не упились.

– А это запросто. – Дьяк встал и, подозвав какого-то длинного человека в темной ферязи, представил гостю: – Алексий, управитель местный. Он тебе, Иван, все и обеспечит. Ну а мы пока поминать будем.

Выслушав Ивана, Алексий, понятливо тряхнув головой, предоставил в его распоряжение смежную горницу, в которой из мебели имелся стол да огромный сундук, обитый медными, позеленевшими от времени и отсутствия чистки полосками.

– Чернила, перо – нужно ли?

– Нет. Хотя… – Подумав, молодой человек махнул рукой. – Тащи! Может, и запишу что. Неча зря голову перегружать. А ты вот что, Алексий, зови-ка по очереди сюда тех, кто с покойничком был наиболее близок, с кем он обычно куда-нибудь ездил, ну и тех, кто хозяина вашего последним видал.

– Понял. – Управитель чуть улыбнулся. – Спроворим.

Первым в горницу вошел совсем еще молодой парнишка, лет, может, пятнадцати на вид, а то и поменьше. Белобрысый, щупленький, с каким-то загнанным и потухшим взглядом.

– Вот… – отрок поклонился и смущенно потер руки. – К тебе, стало быть, господине. Алексий сказал…

– Ты кто таков? – обмакнув перо в чернильницу, живо поинтересовался Иван.

– Онисим, Егория нашего холоп… – парень вдруг всхлипнул. Совершенно непритворно всхлипнул, а из глаз хлынули слезы, – видать, отрок искренне любил своего погибшего господина.

– Садись вон, на лавку, Онисим, – Иван махнул пером. – Да сырость тут не разводи, говори по делу.

– Спрашивай, господине.

– Когда ты в последний раз видел своего господина?

– Тогда… – Онисим сгорбился и, глотая слезы, зашмыгал носом. – В тот самый день, когда… Господи, Господи, да разве ж…

– Господа молить опосля будешь, – безжалостно прервал Иван. – Сейчас подробненько расскажи: как там все в тот день было? С самого утра и до… Ну, ты понял.

– Дак обычно все было. – Парень поднял заплаканное лицо. – С утра самого в Кремль поехали, в приказ.

– В какой именно?

– В… Земский вроде…

– Так-так-так! Интересно! И зачем же вы туда поехали?

– Знамо, зачем. Господине службу искал. Вот тятенька его, Федор Иванович, и написал письмишко самому Семену Никитичу Годунову… Тот и должен был пособить. Семен Никитич – человек важный…

– Знаю я, кто такой Семен Никитич. – Иван задумчиво почесал подбородок. Вот как оказывается! Этот погибший Егорушка вполне мог претендовать на важный пост в приказе! И молодость тут не помеха, не молодость главное и не знания – но знатность рода!

– Ну вот, поехали, – продолжал Онисим. – То есть это Егорушка поехал, а язм, грешный, за стремя держась, рядом с конем побег.

– По пути никого не встретили?

– Не… В Кремле только, у самых приказов… да там много народу толпилося.

– Так… а потом?

– А потом боярин мой к Семену Никитичу зашел, язм покуда во дворе у коновязи ждал. Потом вышел – радостный. Скоро, говорит, в Разбойном приказе служить буду. Не простым, конечно…

– Уж ясно, что не простым… – Иван на миг ощутил нечто вроде зависти к погибшему парню. Да уж, как говорится, не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей семейство родовитое, старинное, знатное! Уж тогда – все дороги открыты. А тут служишь-служишь, ночей не спишь, со всякой пакостью возишься – и на тебе, до сих пор – дворянин московский. Хоть бы до стряпчих повысили, так ведь нет, куда там… Ладно. – А что, кто-то знал про новую господина твоего должность?