Валентин и Валентина - Марина Галимджанова

Сейчас глядя на это место, Валентина чувствовала легкую неприязнь. Ненависть, страх, боль, отвращение – все ушло с годами. Пациент был почти излечен, но не до конца. Она развернулась от клумбы и прошла в дом. Нашла ключ под половицей, открыла двери. Первое, что почувствовала Валентина – это запах сирени. Ничего не изменилось: прихожая в углу, справа зеркало, прямо лестница на второй этаж, а если свернуть налево, то, можно пройти в гостиную, из гостиной попасть на кухню и выйти на вторую веранду.

С лестницей у Валентины тоже были связаны воспоминая. Девушка помнила, что в трудную минуту ей на помощь пришла старшая сестра. София как тигрица охраняла Валентину от врачей, полиции, любопытных. Она не подпускала никого к полубесчувственной девушке на лестнице. Разве только разрешила остаться Виктору, который нашел изнасилованную в поле. Мужчина гладил ту, по волосам и говорил какую–то добрую чушь. София стояла бледная, злая, серьезная:

«Не трогайте ее! Оставьте нас в покое! Мама дело сделано! К чему все???» – вспомнились слова сестры, на тихий плачь Галины.

«Но…», – сказала мама.

«Оставьте нас в покое – все!» – прорычала София…

Мыслям Валентина улыбнулась, такое яркое воспоминание. Она уже успела забыть то, как София охраняла свою маленькую сестричку. Надо же, а Валентина так и не сказала ей «спасибо». Сестра умело уберегла ее от повторного унижения, сочувствующих взглядов, сплетен за спиной, любопытных людей. Сейчас младшая сестра полностью одобряла поступок старшей. Ну, да – нашли бы этого человека и что дальше? Долгое судебное разбирательство, новые дознания, анализы – все не вернуло бы той, проклятой ночи, когда Валентина узнала «мужскую ласку». Ей бы пришлось давать показания в суде, а если тогда пять лет назад она не могла говорить несколько месяцев, то, что взять с суда. Нет, София была права, что тогда Валентину нужно было оставить в покое – это было ее личным горем, драму которого она должна была пережить сама.

Валентина прошла к шкафчику стоящему под лестницей, надавила на ручку и открыла потайную полку. В ней лежала сумка для конной прогулки. Она достала ее, перекинула через плечо, щелкнула замком и заглянула в содержимое. Мужской серый галстук, голубая рубашка, зеленый дневник, ручка. Первым она достала галстук рассмотрела и равнодушно вернула обратно, а вот аромат мужской рубашки все – таки вдохнула. На миг ей показалось, что ткань еще хранила запах этого мужчины. Девушка аккуратно сложила ее и вернула в сумку, сама уселась на ступеньки лестницы. Дальше она достала дневник и ручку, щелкнула ей начала писать:

«Долгое время я откладывала момент, чтобы достать этот дневник и вернуться в прошлое. Только спустя пять лет я нашла в себе силу и мужество прийти в то место, где меня изнасиловали. Я вернулась в тот дом, куда зашла беда: моя беда, мое горе, мои страхи. Зачем? Я должна отпустить его таким образом. Попрощаться ним – с прошлым и мужчиной, который сделал меня женщиной.

Я хочу рассказать эту историю без истерик и боли, что мешали мне правильно положить предложения на бумагу. Я хочу все вспомнить, и отпустить прошлое от себя. Я хочу рассказать, что когда он догнал меня в поле и повалил в пшеницу, он не сорвал с меня платье, не бил по лицу, не отставлял синяки на теле. Нет. Он завязал глаза своим галстуком, перевернул на спину и, прижимая к земле, целовал шею, лицо, губы. В его движениях не было злости и того, что он мог бы рвать мою кожу губами, оставляя засосы на ней. Наоборот его поцелуи были сухими, однако в них не было нежности – в них была страсть. Я назвала бы ее «приглушенной страстью». Она двигала им как наваждение, будто он был ослеплен ей. В одно движение он разорвал шелк, но опять не насиловал, а я бы сказала, ласкал в его понимании.

Мне было страшно тогда, но я не кричала. Почему не закричала – не знаю...

От страха подташнивало, и тысячи вопросов возникали в моей голове: «что будет, когда он закончит? Убьет? Изуродует? Оставит?»

Один ответ все же пришел в мою голову. Я вспомнила короткую статью, прочитанную мной еще девочкой. Последняя жертва маньяка–насильника оставленная им в живых, поделилась, что не стала кричать или вырываться, когда он добрался до ее тела, а наоборот затихла. Она просто лежала и не двигалась. Мужчина быстро потерял к ней интерес и оставил одну, так девушке удалось выжить. Однако в моем случае я была почему–то уверена, что мой насильник преследовал другие цели. Ему было нужно не извращенное наслаждение, а я. Я решила, что не буду не испытывать судьбу, поэтому скоро затихла и позволила…эм, войти в себя.

Первое мое чувство было невыносимой болью – острой, пронзительной. Помню только, что закусила до крови губу и заскулила. Насильник подогнул мои колени и ее сильнее вошел в меня, (не знаю, как еще описать секс, у меня в жизни был один мужчина, и я говорю, как есть). Замученная физически и морально, я расслабила мышцы тела, сдалась – позволила ему делать с собой, что он захочет, (будто у меня был выбор!), и он, осмелев, отпустил мои запястья. Наконец, его пальцы обнимали мои ягодицы, а вторая рука сжимала затылок. Он крепко держал меня, и если бы я захотела – я бы не смогла обводиться, разве оставила ему пару шрамов на спине от своих ногтей…

Но все же мои руки были свободны: одной я чувствовала пшеницу, а вторую видимо машинально положила ему на плечо. Я точно уже не помню этот момент. Знаю, только что через некоторое время я стала падать в какую–то яму. Будто под моей спиной разверзлась пропасть. Я испугалась и прижалась к нему телом. Обняла, запустив пальцы в кудрявые волосы. Он тихо засмеялся в ответ на мои движения, а я еще миг и решилась бы чувств, потому что пропасть манила меня далеко – далеко. Я падала в очень глубокую яму окруженную чернотой, болью, страхом. Я бы сказала, что летела на дно гигантской пропасти и приземлилась опять в пшеницу.

Пока я падала в черноту, он сбросил остатки моего платья и приобняв надел свою рубашку. Закончив с рубашкой, насильник не ушел, а сильнее обнял и стал гладить по волосам. Первое, что я подумала – что он сейчас задушит меня, а тело выбросит в реку. Меня найдут не скоро, а если найдут, то синюю и распухшую от воды. От этих мыслей затошнило, и я мысленно попрощалась со всеми кого люблю.

Однако он что–то сказал, (слов я не разобрала), он прошептал тихо – тихо и на мое плечо упала капелька, но не моя слеза. Видимо, плакал он. Любопытство взяло верх и мои пальцы стали перемещаться по его руке вверх. Подушечки пальцев скользили по уродливому шраму, тянущемуся от кисти руки к сгибу. Я чувствовала его плечо – широкое, сильное. Скользила кончиками пальцев по шее, острому подбородку, пухлым губам, прямому носу, высоким скулам, глазам, широким бровям и высокому лбу. Мужчина был наверно молод, но я точно не знаю. Знаю, что по его щекам катились крупные мужские слезы. Открытие удивило тогда меня. Что это – раскаяние?