Маятник - Алексей и Ольга Ракитины

– Что можно сказать об орудии преступления? – спросил Сакс.

– Это не тот обрезок газовой трубы, что был найден на кухне. На нём нет следов крови, а кроме того, круглый отпечаток, хорошо различимый на лице жертвы, не соответствует размеру трубы.

– Тогда чем же ее ударили?

– Чем-то круглым, либо округлым, весьма тяжелым, с диаметром закругления от полутора до двух дюймов. А что именно это за предмет вы сами должны мне сказать, – доктор пожал плечами. – Я лично теряюсь в догадках.

– Может, бутылка? – предположил Гаевский.

– Может, гантеля? – тут же спросил Иванов, – Что это за бутылка с диаметром донышка два дюйма?

– Узкая бутылка из-под венгерского за два рубля с полтиной, – мгновенно отреагировал Гаевский, – И не делай вид, Агафон, будто не знаешь.

– Из-под венгерского за два с полтиной имеет диаметр донышка два дюйма с четвертью, – уверенно парировал Иванов, – Сия бутылка явно не подходит. А вот гимнастическая гантеля подходит.

– О какой гантеле ты говоришь? – не без ехидства уточнил Гаевский, – Каучуковой, что ли?

Иванов не успел ответить.

– А может, это какая-то техническая деталь, – с умным видом высказался Черняк, – Какая-нибудь шаровая опора?

Все замолчали, ожидая, что Черняк продолжит, но тот тоже молчал.

– Вопрос в том, какая? – спросил его Горский.

– Ну… не знаю, – пожал плечами Черняк.

– Викентий, я тебя умоляю, ты только молчи, – не сдержался Гаевский, – не говори ни слова, не путай!

– Господа, тише, – примирительно поднял руку Сакс, – для нас важно то, что на месте преступления не найдено предмета, которым был нанесен фатальный удар. Очевидно, убийца его унес. И мы не можем пока даже предположить, что это был за предмет. Все согласны? Очень хорошо. Господин доктор, что вы можете сказать о душении жертвы?

– Как я сказал, душение доведено до второй стадии, на что указывают следы фекалий, найденные на белье…

– Умоляю, избавьте нас от физиологических подробностей, – перебил говорившего Сакс.

– Отчего же, – подскочил с подоконника Гаевский, – В них-то самая соль! Это означает, что убийца душил жертву не менее минуты, а скорее всего гораздо больше, ибо он не смог сразу перекрыть ей воздух и для этого ему пришлось засовывать девочке в горло платок. Все это время – минуту-две-три – она отчаянно боролась, возможно, травмировала нападавшего, поскольку погибшая была сильной девочкой. У неё обломаны ногти! Доктор, Вы скажете нам о том, что у погибшей обломаны ногти?! Вот что для нас важно, господин Сакс! А вы говорите «избавьте нас от деталей»!

Помощник прокурора открыл было рот, но не найдя аргументов, молча его закрыл. Тирада Гаевского произвела на всех присутствующих сильное впечатление как своей неожиданностью, так и содержанием. Лишь один флегматичный Иванов, видимо, давно привыкший к эмоциональным всплескам своего коллеги, остался равнодушен к услышанному.

– Господин Гаевский иногда бывает слишком горяч и даже страстен, но это не мешает ему говорить порой дельные вещи, – пробормотал Иванов, – Насчет ранения нападавшего я, пожалуй, соглашусь. Это мог быть укус.

– И если мы осмотрим подозреваемого… – Гаевский замолчал, не окончив мысли.

– В том случае, разумеется, если у нас будет таковой, – отозвался Иванов, – Но не будем перебивать доктора!

Горский несколько секунд молчал, видимо, потеряв нить рассуждений.

– М-да, так вот, – наконец, заговорил он, – Я извлек платок из трахеи девочки, он передан господину следователю, и, насколько я понимаю, оказалось, что платок принадлежал жертве…

– Да, на нем вышивка «Сарра Б.», – кивнул Сакс, – Кроме того, платок опознал отец погибшей.

– Полагаю, убийца осуществлял душение руками, во всяком случае выраженной странгуляционной борозды я не увидел. Определеннее выскажусь после осмотра при лучшем освещении. Сам характер душения – при помощи платка и руками – мне представляется несколько необычным. Но это, полагаю, уже поле сыщиков, а не медиков. Ну, а насчёт обломанных ногтей, то… да, ногти девочки обломаны. Но не факт, что убийца оцарапан. Вы же понимаете, что покойная могла обломать ногти о грубое сукно платья преступника, об обивку кресла, наконец…

Никто не стал возражать доктору. Тот говорил здравые вещи.

– Что можно сказать о часе смерти? – спросил доктора следователь.

– Девочку убили поздним вечером, об этом говорит тот факт, что тело уже остыло, а кровь успела подсохнуть. Как вы все знаете на это требуется примерно 12 часов, с поправкой на температуру воздуха, конечно. Полагаю, смерть наступила до двух часов ночи. Определеннее я скажу, понаблюдав за развитием и последующим снятием трупного окоченения. Ну, кроме того, надо посмотреть на содержимое желудка.

– Прекрасно, сегодня же я назначу комиссию, которая будет проводить вскрытие. Тело повезут в детский морг в больнице принца Ольденбургского, будете работать там. Если назначить вскрытие назавтра, на 10 часов утра, вам будет удобно? – спросил Сакс.

– Да, вполне.

– Прекрасно, я тоже подъеду к этому часу на Лиговку, хочу поприсутствовать.

– Еще один момент, – сказал врач.

– Внимательно слушаем.

– Поскольку рана головы серьезна, обширна и имеет принципальное значение для понимания причины смерти, то, полагаю, потребуется декапитация, – сказал Горский.

– То есть, Вы отрежете голову? – уточнил Сакс.

– Думаю, без этого не обойтись. Конечно, решение будет коллегиальным, но думаю, мнение остальных судебных медиков будет таким же.

– Хорошо, действуйте, – кивнул Сакс.

– Но… – Горский запнулся, – тут есть нюанс. Захоронение тела без головы потребует закрытого гроба. Не будет ли эксцессов на этой почве?

– А, это, – Сакс равнодушно махнул рукой, – Эксцессов не будет, работайте спокойно. Что ж, полагаю, мы услышали достаточно. Не будем задерживать господина Горского.

Доктор, раскланявшись с присутствующими, покинул комнату. Следователь продолжил:

– Создается впечатление, что убийство совершил некто, кого погибшая сама впустила в помещение кассы. Ничто не указывает на попытку взлома входной двери, либо работу отмычкой. Сарра вряд ли пустила бы незнакомого человека! Можно предположить, что смелость убийцы объяснялась тем, что он знал, что в эту ночь девочка останется ночевать одна – и без отца, и без дворников. Далее. Убийца запачкался в крови убитой, ибо не запачкаться не мог, когда душил жертву. Господин Гаевский совершенно справедливо заметил, что процесс душения был растянут во времени. Но запачкавшийся кровью убийца, судя по тому, что он не оставил следов крови ни на витрине, ни на столе, ни на каких других предметах в квартире, вымыл руки. Сие указывает на то, что он действовал спокойно и хладнокровно. Замечу: касса все это время стояла незапертая и теоретически в нее в любой момент мог кто-нибудь войти. Далее: убийца сумел отыскать ключи, которые отнюдь не были на видном месте, а были спрятаны. Он стал рыться в столе и доставать вещи из витрины, причем справился с замком, секрет которого знали только двое, кроме самой жертвы, к тому времени убитой! Далее: преступник аккуратно загасил керосиновую лампу, сделав это, вероятно, во избежание пожара. Возражения есть?

Присутствовавшие переглянулись. Никто ничего следователю не возразил.

– Хорошо, – кивнул Сакс, – Тогда пойдем далее. Все вышеизложенное указывает нам на человека: а) хорошо знакомого жертве, б) знающего, что девочка остаётся на ночь одна, в) сумевшего отыскать спрятанные ключи и открыть хитрый замок витрины, г) не боящегося появления на месте преступления постороннего лица и, наконец, д) заботящегося о сохранности вещей в кассе более, чем о сокрытии улик, коему прекрасно мог бы послужить пожар от лампы. Странный набор качеств для обычного грабителя, не так ли?

– Убийца – дилетант, – веско подитожил Иванов, – Кроме того, он не очень силен физически.

– Опытный в таких делах человек, даже слабый телесно, действовал бы иначе, – кивнул молчавший до того пристав, – Стал бы бить головой об стену… А так, гантелей по голове, да притом еще и душить. Дилетант однозначно!

– Да уж, наш убийца оказался человек страстный, – усмехнулся Гаевский, – Осталось только назвать его по имени.

– Так у нас же еще есть клок волос преступника, – вдруг вспомнил Черняк, – они были зажаты в руке убитой! По волосам мы живо его отыщем. Я сейчас, – с этими словами Черняк бросился вон из комнаты.

Вернулся он через минуту с виноватым видом, держа в руке слегка помятый лист бумаги.

– Вот, положил на подоконник, чтоб на него случаем никто не уселся, а его ветром сдуло. Наверно, когда форточку открывали, – пролепетал он. В эту минуту сыщик был похож на побитую собаку.

– Шта-а-а?! – следователь даже задохнулся от гнева. В течение, наверное, полуминуты он молча поедал глазами Черняка и наливался багровым румянцем, казалось, его сейчас хватит кондрашка, – Вы хотите сказать, что извлекли из руки погибшей улику и оставили ее без присмотра, в результате чего оная оказалась утеряна?!