Приют для бездомных кактусов - Сухбат Афлатуни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Научной, – поднял указательный палец Денисыч.
– Жалобы ему пишут… На нас. Не хотите, кстати, нашим директором стать? Посодействуем.
Денисыч снова собрался рассмеяться, но, глянув на Батю, не стал. Журналист тоже ответил серьезно:
– Спасибо, но…
– Спасибо? Вот так: все приходят, ах, ох, как тут бедно, как тут плохо… Не хотите директором – просто поработайте. Волонтером, дня два. Тоже нет? Поняли бы многое, на своей… коже.
Денисыч приподнялся:
– Ладно, мне на музыкальное…
– Я бы хотел переговорить с глазу на глаз с парой воспитанников, – сказал журналист.
Денисыч глянул на Батю; тот кивнул.
– С этим… – заметил эту игру взглядов журналист, – который только что был…
– Дорошенко. Еще?
– С тем, который вместо эмбриона кактус вылепил…
– Петров. Всё?
– Позовете?
– А что звать? Дорошенко вон наверняка за дверью трется. Жаловаться собирается. Ну и эти, свои… Не удивляйтесь, если что. В конце коридора свободная комната, можете там с ним… – Батя приоткрыл толчком фрамугу и закурил.
Дорошенко торчал недалеко, у подоконника.
Дождавшись, когда журналист закроет дверь, быстро подошел к нему.
– Извините, можно с вами поговорить?
Журналист собрался сказать про комнату; Дорошенко его опередил:
– Вот там с нами обычно разговаривают… – Мотнул забинтованной головой в конец коридора. И зашагал чуть подпрыгивающей походкой.
Журналист пошел следом, прикидывая, может ли там быть прослушка…
Комната была пустая, не считая двух стульев; на стене висела странная картина. Мадонна с Младенцем, но у Мадонны было почему-то лицо Моны Лизы…
– Раньше прослушивали, теперь – нет, – Дорошенко шлепнул по обивке стула, поднялся фейерверк пылинок.
Журналист удивленно дернул плечом. Видно, напряжение сказывается; начинает думать вслух… Пристроился на краешек стула и раскрыл ноут.
– Хотите, я ваш тоже выбью? Нет? Короче, не так всё было. Мне Серый просто так айфон давал, пока «ангелы» не налетели. А таблетку я сам не хотел пить. Сказать почему?
Журналист кивнул.
– Из-за вас. Ну, я уже знал, что вы придете. А таблетка подавляет, понимаете? А надо было, чтобы вы поверили. А после таблетки я так не могу… Я, конечно, не думал, что приступ будет, думал, пронесет…
– Во что я должен поверить?
– Ну, вы же про нас изучали… Статью пишете. Изучали, я знаю. Я умею мысли читать. Не верите?
– Верю…
– После таблетки тоже могу, только плохо. А Серый видит, я не принимаю… Ну жалко мне, что ли? Он мне айфон всегда давал.
– Вы мне только это хотели рассказать?
Дорошенко улыбнулся и снова почесал ногу.
– Прикольно, когда на «вы» называют.
Журналист тоже улыбнулся. На экране был список заготовленных вопросов, он разглядывал их, соображая, с какого начать.
– Заберите меня отсюда… – Дорошенко сидел бледный и потный, в очках, и глядел на него в упор. – Вы же всё равно собирались одного из нас забрать, так? Возьмите меня.
Журналист выдохнул, снял ноут с колен и опустил на пол.
– Вы же видите, я мысли читаю, это вам может пригодиться. Меня раньше здесь знаете как наблюдали? Других тоже… но не так. Меня даже цыганская община хотела выкупить, – Дорошенко заерзал на стуле.
– Как тебя зовут?
– Дорошенко…
– Имя.
– Хохол. Можно – Татарин. «Хохол» мне больше нравится. «Татарин» – ругательно будто.
– А нормальное имя?
– Типа «Миша, Петя»?.. Не. Отец Геннадий хотел нас тут окрестить… Сказали: не, нельзя, эксперимент будет не чистым. Это когда наблюдение еще шло. А сейчас уже сам не хочет. Раньше у него из головы золотистый пар поднимался. А сейчас почти только такой… синеватый. Страх, значит. Усталость.
– А у меня какой?
Дорошенко склонил голову набок, прищурил правый глаз.
– Не обидитесь, что не скажу? Ну, не сейчас… Ну, заберете? Я уже вещи сложил.
Журналист молчал.
Дорошенко поднялся и отряхнул сзади брюки. Показал на картину:
– Класс, да? Это один тут рисовал, цветными карандашами.
Журналист прищурился. Да, цветные карандаши…
– У него кликуха была «Художник». Потом умер… Все картины увезли, а эту Батя спрятал. Я вообще-то… может быть, скоро тоже умру.
Журналист прикрыл глаза.
– Так что больших неудобств не доставлю, – гремел голос Дорошенко. – Осталась где-то неделя, две. Просто посмотрю, как там, у вас. У вас же одна свободная комната есть, в которой раньше жила эта ваша, как там…
Журналист открыл глаза. Дорошенко сидел и расчесывал руку.
– Это аллергия, после укола… Знаете, у нас тут некоторые хотят туда, чтобы родителей найти. Чтобы убить их, реально. Или простить, тоже точка зрения. А мне наплевать, хотя я даже имена знаю, – Дорошенко перестал расчесывать и скривил губы. – Другие… – быстро застегивал рукав, – хотят с девушкой познакомиться, хотя нам это тоже нельзя. Эксперименты были, слышали? Девушек сюда привозили. Двое наших прямо на первом свиданье того… от любви. Приступ, пацанов полуживыми с девчонок сняли. А мне на эту вашу любовь тоже наплевать. Я хочу просто…
За стенами зазвенел звонок.
– Ладно, мне на музыкальное… – Дорошенко стоял у двери. – Если нет… Тогда можно попросить? Айфончик, самый дешевый. Через Кузьму, охранника, передадите, только верхняк ему немного дайте, он иногда посылочки передает. А тапочки и обувь вообще не надо, всё равно не разрешат. Батя любит, чтобы у всех одинаково всё было, включая ноги.
Журналист постоял и вышел следом за Дорошенко. Где-то стучало расстроенное пианино. Журналист вернулся в комнату, поднял забытый ноутбук и пошел по коридору.
Музыкальный класс был на том же этаже. На стенах висели портреты, под ними на стульях, ящиках и стопках газет устроился контингент. За пианино сидел Денисыч и наигрывал одним пальцем знакомую мелодию; пацаны подтягивали. Заметив журналиста, Денисыч смутился и убрал руку за спину.
– Бетховен, Людвиг ван. «Ода к радости». Из числа рекомендованных произведений… Что сидим? Все встали!
Контингент, гремя стульями и ящиками, поднялся. Дорошенко стоял возле коробки от бананов.
– А что в этот список еще входит? – Журналист поискал глазами Петрова. Тот стоял, прислонясь к подоконнику.
– Классика, – отвечал Денисыч. – Русские напевы. Золотые коллекции.
Журналист поблагодарил и собрался уходить.
– Подождите… Петров, сними портрет Модеста Петровича Мусоргского и преподнеси его нашему гостю.
– А почему я? – отозвался Петров. – Пусть Два-члена снимает, он выше.
Пацаны зашумели. Денисыч несколько раз ударил по клавишам.
– Петров, тебе не хватило сегодняшнего?
– Зачем, не нужно, – говорил журналист, слегка наклонясь к Денисычу.
– Вы не понимаете… Великий русский композитор, автор «Бориса Годунова»… Петров, другой стул возьми, этот поломанный!
– А кто из них – этот… ну… Му… – Петров застыл со стулом.
