Незримый фронт. Сага о разведчиках - Андрей Юрьевич Ведяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андропология Москвы
Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях.
Золотая дремотная Азия
Опочила на куполах.
Сергей Есенин
В 1967 году папу перевели в Москву. Мама уехала с ним, а я до осени 1968 года еще жил с бабушкой в Тюмени. Это абсолютно точно, поскольку я прекрасно помню, как после уроков в школе ходил смотреть в тюменский центральный кинотеатр «Темп» вышедший в августе 1968-го фильм «Щит и меч». А вот «Мёртвый сезон», появившийся в декабре того же года, я смотрел уже в Москве — причем вместе с отцом и его сослуживцами, среди которых были и те, кто лично знал главного героя фильма полковника Лонсдейла, или, как они говорили, «Бена». Сначала я думал, что так называют актёра Баниониса. Но оказалось, что «Бен» — это Конон Трофимович Молодый, о чем я узнал только в 1973 году, когда стал бывать у своего друга Саши Громова в доме на Мосфильмовской улице. В том же подъезде, что и Саша, жили вдова Конона Трофимовича и его сын Трофим. Самого Конона Трофимовича тогда уже не было в живых.
Наша первая квартира в Москве находилась в Городке — так называли район Хорошёвки между Ваганьковским кладбищем и 7-м Холодильником. Напротив нас, в двухэтажном 8-квартирном доме немецкой постройки, жил Андрей Иванцов, с которым мы очень дружили и учились в одном классе в 643-й школе. Дружим мы и сейчас. Отец Андрея служил в Генштабе и часто ездил в загранкомандировки по линии ГРУ, каждый раз привозя нам крайне дефицитную тогда японскую жвачку с переводными картинками. Через дом от нас жили легендарные хоккеисты братья Рагулины, к которым мы ходили за клюшками — моя мама работала участковым педиатром и лечила их детей. Иногда хоккеисты брали нас с собой в старые Краснопресненские бани, которые находились тогда прямо у выхода из метро «Краснопресненская», напротив Зоопарка. Их еще называли «Бирюковскими», там можно было встретить много знаменитых хоккеистов ЦСКА. Я хорошо запомнил, например, олимпийских чемпионов и чемпионов мира 1968–1972 годов Игоря Ромишевского и Евгения Мишакова. С Валерием Харламовым я познакомился, правда очень коротко, уже позднее. Он был другом нашего динамовца Александра Мальцева, который в 1967–1984 годах играл только за «Динамо» и в 1969, 1970, 1971, 1973, 1974, 1975, 1976, 1977, 1981, 1982 и 1983 годах становился лучшим хоккеистом СССР. За сборную он провел 319 матчей, девять раз становился чемпионом мира, дважды — Олимпийским чемпионом и забросил 213 шайб — больше нет ни у кого, это абсолютный рекорд.
На Мальцева и Харламова ходили как в театр. Они не просто крутили невероятные финты перед воротами противника, были самыми техничными в истории хоккея игроками — они делали это с неизменной улыбкой. Из поездок по всему миру они привозили самые последние альбомы культовых рок-групп. Стоимость одной такой пластинки в то время могла превышать среднюю зарплату советского служащего. При этом Харламову в силу его испанского темперамента нравилась взрывная, импульсивная музыка в духе Rolling Stones или The Who, а Мальцев предпочитал мелодичные композиции в стиле Beatles.
Эту элегантность, изящество, легкость и красоту Александр Мальцев привнес и в жесткую борьбу настоящих мужчин на ледовой площадке. Хоккей для Мальцева был не просто одним из видов спорта, а искусством. Чего стоит одно высказывание известного советского комментатора: «Мальцев провальсировал между защитников». Правда, от этого «вальса» приходили в трепет лучшие хоккейные защитники мира.
Поскольку «Динамо» было спортивным обществом чекистов, делами его живо интересовался Юрий Владимирович Андропов. Как позднее рассказывал сам Александр Николаевич Мальцев, «Юрий Владимирович очень тепло ко мне относился. Как отец. Я на правах капитана команды приходил к Андропову и говорил, кому из ребят что нужно. И через неделю вопросы решались. Кстати, мы познакомились с будущим Генеральным секретарём, когда он работал во главе КГБ. Вечером я рассказал тёще, что наутро вызывают к Андропову, и пошутил: “Сушите сухари”. Так она всерьёз восприняла. Всю ночь сухари сушила. А меня предупредили, что одеться надо поприличнее. Я нацепил английский костюм и поехал. Опоздал минут на пять. Зашёл в кабинет, Андропов оглядел меня, усмехнулся: “Тебе в кино сниматься, а не в хоккей играть…” …Поговорили с Андроповым про команду. В конце разговора рассказываю ему про сухари. Он: “Это анекдот, что ли?” Я сумку открываю и показываю…»
Естественно, что и тогда, и сейчас я всей душой предан родному «Динамо», и других команд для меня просто не существует — даже в школе на физкультуру я ходил в динамовской форме, которую папа приносил со службы. Он тогда учился в аспирантуре Высшей школы КГБ при СМ СССР на Ленинградке. Школа была создана 4 июня 1930 года как Центральная школа ОГПУ СССР. 21 марта 1939 года указом Лаврентия Павловича Берии она была реорганизована в Высшую школу НКВД СССР. Постановлением Совета Министров СССР от 2 августа 1962 года Высшей школе КГБ было присвоено имя Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Все обязанности по службе в школе распространялись и на аспирантов — в том числе дежурства, полевые учения, мероприятия, проводимые центральным аппаратом КГБ. Тема диссертации моего отца, как я узнал уже позднее, была утверждена следующая: «Моделирование агентурной деятельности противника (по материалам деятельности английской разведки на территории СССР)». Как считает он сам, большой удачей было то, что научным консультантом его диссертации был утвержден начальник службы «А» (аналитическая служба) Второго главного управления (контрразведка) КГБ при СМ СССР, генерал-майор Алексей Михайлович Горбатенко, который с 1968 по 1982 год был консультантом Юрия Владимировича Андропова по контрразведке: «Горбатенко А.М. обеспечил мне небывалый до этого доступ к архивным и
