Беспредельщик (СИ) - Устинова Мария

— Полчаса, — просит он, сжимая меня в медвежьих объятьях.

— Алекс, нет. Пожалуйста.

Он наваливается, жадно и сильно целуя. Подкладывает ладонь под затылок, чтобы не было больно. Под его весом я распластываюсь по капоту, таю под натиском молодого зверя. Пальцы проникают под резинку, гладят, а затем, удовлетворенные реакцией, без разрешения проникают внутрь. Я задыхаюсь от страха и ощущений, которые знакомы и незнакомы одновременно.

— Алекс, хватит, — хрипло шепчу я, хотя это уже ничего не изменит. Беспредельщик познал меня пальцами и хочет большего. Он что-то сладко шепчет в ответ, просит довериться, позволить себя любить…

Но нас прерывают: из темноты появляются несколько мужчин. Я вздрагиваю, отодвигаюсь, чтобы спрятаться от незваных гостей за широким капотом и спиной Беспредельщика. Поправляю вырез, скрывая ноющую от сильных пальцев грудь. Я не знаю, кто это, от страха голова идет кругом: они видели, что он делал со мной на капоте, видели эти бесстыжие ласки…

Пульс колотится в висках. Я почти ничего не слышу от страха: я боюсь, это люди Толи… Они окружают Алекса, разговор идет на повышенных тонах: он огрызается, поворачивается, чтобы уйти и тут один из них наносит по крылу «мустанга» удар битой. Я понимаю, что это парень, машину которого Алекс протаранил во время заезда, и меня отпускает. Он почти подросток, ему лет восемнадцать-девятнадцать, не старше. Просто дорожный конфликт, Толя ни при чем… Удар звучит глухо, и Алекс сразу же выхватывает из-за пояса пистолет, который я не заметила. Рукояткой он бьет парню в нос и тот падает от неожиданности, закрывая ладонями лицо. В темноте кровь выглядит темной и маслянистой. Она пачкает руки, течет до самых локтей дорожками. Беспредельщик несколько раз пинает его — зло, не жалея. В темноте мелькает оскаленный рот. А когда парень перестает сопротивляться, наводит оружие автоматическим движением.

— Не стреляй! — вскрикиваю я.

Мне показалось, он хотел…

Алекс медлит. Дважды парней просить не надо. Поняли, что нарвались не на того. Фигуры растворяются в темноте, через полминуты хлопают двери авто. Раздается звук двигателя — они уезжают. Он оборачивается, опуская оружие. Наверно я жалко выгляжу: дрожу на капоте, обхватив себя руками и скрестив ноги.

— Они почти дети, — бормочу я, глядя исподлобья.

Я так смотрела на Толю, если ему перечила.

— Человек перестает быть ребенком, — отрывисто говорит он. — Когда берет в руки оружие, поняла?

Алекс осматривает крыло, водит по нему ладонью.

— Твою мать… Испугалась? — он видит, что я перепугана, остыла и больше не в настроении. — Извини за испорченный вечер. Отвезу домой.

— Спасибо, — выдыхаю я и с облегчением сажусь в машину.

Алекс бросает на меня оценивающие взгляды, затем сосредоточивается на дороге. Я на него не смотрю — мне стыдно. Такая неприступная, и в тот же день позволила почти все. Только я не знаю, как его остановить, границы он продавливает играючи. Он собран и не выглядит расстроенным, но я вижу, как его ломает. Что же касается меня — мое тело в шоке. Я прислушиваюсь к себе: к пульсации внизу живота, томности, которая охватила мышцы, к слабым коленям. Приспускаю стекло и дышу воздухом, чтобы остыть и не думать об умелых пальцах Беспредельщика.

Когда мы заезжаем во двор, я по привычке бросаю взгляд на окна и успокаиваюсь: в кухне горит свет, а в комнате дочки — голубоватый ночник.

Тянусь к двери, но Алекс хватает меня за запястье.

— Стоять, — глаза холодные, а на губах появляется улыбка. — Поцелуй меня, куколка.

Я замираю… А затем наклоняюсь к нему и он мою голову двумя руками берет, словно боится, что обману. Последний поцелуй. Надеюсь, что последний… Мы целуемся глубоко, и я даю себе ощутить удовольствие без примеси страха. Я знаю, что сейчас уйду и чувствую себя в безопасности.

— Я тебя трахну, — шепотом обещает он. — Завтра вечером поимею, поняла?

Я отстраняюсь от рук и выскакиваю из машины, пока он не разошелся. Поднимаюсь к себе и выглядываю в окно подъезда. Красный «мустанг» все еще во дворе. У меня ноги слабые, во рту его вкус, я вся измята сильными руками. Как это приятно… Тело поет, пылает, как после хорошего массажа… Только после массажа не приходится менять белье. Чувства потрясающие. Это пугает. Пугает, потому ощущения необыкновенные. От мысли, что этого не повторится, я не могу дышать от боли. Внутри что-то воет и стонет от тоски.

Слова Алекса так и стоят в ушах. «Я тебя трахну».

Будь ты кем угодно, Алекс Лайфер, больше всего я мечтаю, чтобы ты разложил меня на капоте. Мечтаю о сильном теле, похотливых руках так сильно, что краснею. Мечтаю, чтобы он выбил Толе зубы и увез меня на край света. Я боюсь мечтать, потому что мои мечты никогда не сбываются.

Поднимаюсь домой, что-то бормочу недовольной няне — не договаривались, что я так поздно. Рассчитываюсь и прошу завтра не приходить. В ближайшие дни хочется запереться дома, заниматься Полинкой, пока сумасбродные мысли не улягутся.

На смену желанию приходит страх. А вдруг Толя допросит няню? А вдруг… Спокойно, он годами про нас не вспоминал, не считая ежемесячных переводов и дней рождения дочери. Его нынешняя девушка — такая красавица. Пусть за ней следит.

Но утром, когда пью кофе, неожиданно вижу, что во дворе паркуется Толин внедорожник. Он выходит, приземистый и массивный, как питбуль, и уверенно идет к подъезду.

Глава 5

Дочка еще спит. Няню я сама просила не приходить.

Мы будем наедине.

Ноги становятся ватными, меня ошпаривает страхом — с места сдвинуться не могу. Толя открывает своим ключом. Выхода нет: сжимаюсь в комок и жду расправы. В горле болезненно бьется пульс, а лицо начинает гореть.

Не сняв обуви, Толя входит в кухню.

Прищуренные глаза, тяжелый подбородок и нитка сжатых губ — он никогда не улыбается, словно зол на весь мир. Непроницаемое лицо не дает подсказок, как себя вести. Я даже не понимаю, знает ли он про Алекса… Но иначе он бы не пришел, верно?

Он не мог за мной следить — я ему не нужна. Но я покрываюсь потом. Мне так страшно, что перед глазами плывет, я начинаю пятиться, пока под колени не упирается стул. Неловко сажусь, потому что ноги не держат. Молчу, смотрю исподлобья, втянув голову в плечи, и жду.

— Полинка где?

— Спит…

Толя выдвигает стул и по-хозяйски садится напротив.

Взгляд скользит по ногам, груди. Я боюсь шевельнуться, пока он меня рассматривает. Из внутреннего кармана он достает черную пачку сигарет. Закуривает, чиркнув дорогой зажигалкой. По кухне идет неприятный, горький дым очень крепких сигарет.

— Пепельницу.

Пепельницы у нас нет. Я не курю, а Толя в нашей квартире, кажется, впервые за пять лет. И хотя купили ее мне, хозяином он себя считает. Вместо пепельницы я подаю декоративную тарелку с подоконника.

— Моя девчонка заболела, — говорит он, стряхивая пепел на расписанную розами керамику. — Подцепила грипп, сука драная. Едешь со мной в «Кипарис». Вызывай няню.

Я пялюсь на него большими глазами.

«Кипарис» — загородный клуб. Место для своих. Комплекс с сауной, бассейном, были даже конюшни, но с лошадями не пошло и когда я была там в последний раз, их переделали для хранения инвентаря. Толя с друзьями посещали его потому, что хозяин был «своим», держал подпольное казино и столы для покера, а бар, где ждали всегда готовые на все девочки, никогда не закрывался.

Сказать «нет» — не могу. Как это нет, Ника? — спросит он, и прищурится. У него очень неприятный взгляд. Я нервничаю всякий раз, когда он на меня смотрит. Этот страх въелся под кожу, он часть меня. Холодок, который сочится по венам вместе с кровью.

Но сказать «да» не могу тоже… Я не хочу с ним в клуб. Это не просто пройтись под ручку. Во-первых, в «Кипарис» он ездит с ночевкой, иногда на все выходные. Во-вторых, если он будет в настроении и не слишком нажрется, с ним придется переспать. Если ему будет лень — тогда минет. Я раньше часто делала. Но именно сегодня при мысли об этом к горлу подкатывает приступ тошноты.