Хроника лишних веков - Сергей Анатольевич Смирнов

Пока я глотал это последнее счастье, на снегу появилось несколько галет, припасенных Чагиным. Полковник заметил, что я посмотрел на них, как на чудо.

- Пир в Валхалле... - усмехнулся он... и заметив, что я опять хлопаю глазами, рассказал про свое сокровенное: - Когда я в отрочестве читал про древнюю Валхаллу, мне почему-то представлялось, что погибшие воины пируют с богами вот так, как мы теперь с вами... Посреди чистых снегов. Костры, вертела - и снега, снега кругом. И небо... вот такое же ясное. Не знаю почему... Наверно, потому что я в детстве зиму любил больше, чем лето... Что там дальше было, помните?

- Где? - Ром счастливо лишил меня всякого понимания.

- В Валхалле, - кивнул полковник. - Потом демоны вырвались из-под земли прямо на небеса... Страшные чудовища... Драконы и псы.

- Фенрир и подземный волк Гарм, - вспомнил я.

- Я помню, - кивнул полковник так, будто помнил эту великую битву.- Кто дал им силу?

Помнится, я только хмыкнул беззаботно:

- Язычество. Там зло, как и добро, в одну силу.

- Вы не поняли меня, - сказал Чагин и повел плечами, будто начал подмерзать. - Кто их выпустил?.. Карл Маркс?

Мозги мои размякли и шевелились кашей в остывающей кастрюле.

- Не-ет... - снова повел плечами Чагин. - Мы сами... Вот отсюда.

И он, неторопливо подняв руку, постучал пальцем по виску, а потом посмотрел мне прямо в глаза и сказал очень ясно:

- Можете, не отвечать. Валхалле пришел конец. Гибель богов. Мир сгорел, снега вокруг испарились...

Только сейчас Чагин сделал очень бережный глоток, выдохнул белое облако, закрыл глаза и пошевелил губами. Потом он старательно завинтил крышечку и вновь протянул фляжку мне:

- Запомните, Николай Аристархович. Держаться теперь следует точно на запад. Если Щуплов не перепутал, верст через десять вы пересечете большак, а это прямая дорога на Дунфанхун. Полагаю, там нет никаких красных... Впрочем, гарантий теперь нет никаких, кроме вашей невероятной удачи.

С каждым его словом душа во мне все больше съеживалась и холодела.

- И вашей невероятной меткости, - добавил я, словно пытаясь его убедить, что то и другое существуют только вместе. - Аристарх Иванович, вы будто провожаете меня с порога...

- Вот именно, - к моему вящему ужасу, поддержал Чагин мою боязливую шутку и ткнул пальцем в бок фляжечки, успевшей потеряться вместе с моей протянутой к нему рукой. - Спиритус должен теперь храниться, так сказать, в лазарете.

Мне стало страшно, полковник же преспокойно уселся, как в кресло, в наметенный под елью сугроб, вытянул раненую ногу в сторону. Потом он вынул оба имевшихся у него револьвера, один аккуратно положил на развилку низкой ветки, а из барабана другого сосредоточенно вынул патроны, оставив заложенным один.

Наблюдая за его работой, я все еще заставлял себя верить в его мрачное чувство юмора.

- Полковник... - начал я и ощутил тошноту.

- Господин фельдшер, - приветливо перебил меня Чагин. - Мы с вашим отцом - тезки, да и я вам могут в отцы сгодиться.

- Но позвольте, Аристарх Иванович, - борясь с дурнотой, вымолвил я. -Здесь вы и вправду мне за отца родного... И наконец, всего же десять верст. Если вы полагаете, что из-за вашей ноги вы меня каким-то образом...

- Не дурите, - отмахнулся Чагин. - Вы же догадливы... Да, я остаюсь в России.

- А мне что тогда прикажете? - совсем растерявшись, пролепетал я.

- У вас старики в Риме, и вы у них теперь единственный сын. - Он аккуратно завернул в платок все посторонние патроны. - Это - один приказ. А второй... не приказ, конечно. - Взгляд его смягчился. - Просто обещайте мне выполнить мою последнюю волю.

Я сдался, меня мутило. От страха, от рома, от всего - от ослепительной ясности снега и неба.

- Я даю вам слово...

Чагин достал от сердца плотно заклеенный пакет из пергамента и, протянув мне, сказал:

- Николай Аристархович, окажите любезность: в Риме, как обустроитесь, найдите возможность передать это Т-ской Екатерине Глебовне. Дайте объявление... пусть она сама вас найдет. В этом пакете, чтоб вы знали.

- Господин полковник... - крикнул я ему, как утопающий - человеку, стоящему на берегу спиной...

- Не перебивайте. В этом пакете - двадцать червонцев. Полагаю, теперь она может очень нуждаться. Мой долг и прочее. Передайте, я очень вас прошу. Неспроста же Господь послал мне спутника, стремящегося в Рим во что бы то ни стало.

Все, что мог я сказать ему:

- Слово дворянина.

Как это прекрасно прозвучало в уссурийской тайге!

- ...Если буду жив, - сдуру добавил я, и пафос сразу пропал.

Однако пепельное от щетины лицо Чагина осветилось отеческой улыбкой:

- Вот я и даю вам повод выжить, а не рисковать по пустякам. Вы ведь благородный человек, слово держать станете...

Именно это самое "слово" вдруг разом укрепило меня, изгнало страх, полковник успел изучить мою душу. Но я его атаковал:

- Вся эта сцена, полковник, чересчур красива.

- Но, согласитесь, красиво кончить жизненную драму - тоже не безделица... Радзевич на вашем месте согласился бы с такой постановкой дела.

Чагину не удалось сбить меня с толку.

- Это грех, наконец, - обличил я его.

- Учтено, - отрезал полковник и, приставив револьвер барабаном к плечу, прокатил его до обшлага. - Знаете, что такое?

- Видеть не видел, а слышать слышал, - в том же тоне ответил я. - "Русская рулетка".

- Именно... - кивнул Чагин. - Значит, не самоубийство, а игра. А на игру и суд иной. Смысл лишь в том, чтобы сыграть в нее до конца.

- Вы кого сейчас хотите обмануть, полковник? - Я смело шагнул к нему. - Отдайте мне ваш револьвер.

- Ат-ставить, вольноопределяющийся Арапов! - прорычал полковник.

Я отшатнулся. Дуло глядело мне прямо в лоб.

- И немедленно оставьте меня одного! - сверкнул он стальным взглядом. - По пьесе Радзевича, ваш выход на сцену - через пять минут! Уйдите, говорю вам.

Я растерянно огляделся: