Железная маска: между историей и легендой - Жан-Кристиан Птифис

Спустя пять лет после прибытия в Бастилию, 19 ноября 1703 года, человек в маске умер, сраженный внезапной болезнью. Во втором реестре, в котором регистрировались случаи смерти и освобождения заключенных, Дю Жюнка записал:

«В четверг 19 ноября 1703 года: таинственный заключенный, постоянно носивший маску из черного бархата, которого мсье де Сен-Мар, прибыв с острова Святой Маргариты, привез с собой, которого он охранял долгое время, накануне, возвращаясь с мессы, почувствовал себя плохо и сегодня в 10 часов вечера умер. Мсье Жиро, наш капеллан, незадолго до смерти причастил его, и сей неведомый заключенный, столь долго находившийся под стражей, в 4 часа пополудни 20 ноября был похоронен на кладбище Сен-Поль, нашего прихода. В книге регистрации смертей указали имя, которого не знают ни мсье де Розарж, комендант, ни мсье Рейе, хирург, поставившие свои подписи». Приписка на полях: «Впоследствии (sic) я узнал, что в реестре в качестве имени указали мсье де Маршьель и что на похороны выделили 40 ливров».[15]

Итак, королевский наместник не смог разузнать подлинного имени несчастного заключенного. Фамилия, указанная в приходском реестре, мсье де Маршьель, которую он узнал от Рейе или Розаржа, не показалась ему убедительной. Зато он в своем сообщении сделал важное уточнение: маска заключенного была из черного бархата. Правда, он не сообщает других подробностей, как то: наличие подбородочника, металлических деталей или железного замка, а также не была ли это простая карнавальная полумаска, закрывающая верхнюю часть лица. И последнее замечание: 40 ливров, выделенных на похороны, представляют собой сумму хотя и не очень большую, но и не маленькую; поскольку стоимость гроба и савана составляет лишь половину этой суммы, есть основания предполагать, что по усопшему служили мессу. В 1713 году церемония погребения тюремщика Антуана Ларю обошлась в 17 ливров и 10 солей.[16] Еще в 1786 году расходы по погребению на кладбище Сен-Поль Николя Антуана Леге, «заключенного в крепости Бастилия по распоряжению короля», не превысили 18 ливров.[17]

Акт, составленный кюре прихода Сен-Поль, аббатом Жилем Лезуром, фигурирует или, вернее говоря, фигурировал в приходском реестре до того, как 24 мая 1871 года он сгорел при пожаре ратуши, подожженной коммунарами. К счастью, сохранилось его факсимиле. Вот этот текст:

«19-е, Маршиоли, сорока пяти лет или около того, умер в Бастилии, и тело его погребено на кладбище прихода Сен-Поль 20-го числа сего месяца в присутствии мсье де Розажа (sic), коменданта Бастилии, и мсье Регле (sic), хирурга Бастилии, которые и подписались. Подписи: Розарж, Рейе»{6}.

Этот акт подтверждает сообщение Дю Жюнка. «Мсье де Маршьель» — простое офранцуживание (обычная в то время практика) фамилии, под которой был похоронен заключенный Маршиоли. Удивительно, что при погребении по христианскому обряду не упомянуто его имя. Наконец, ничто не свидетельствует о том, что указанные фамилия и возраст «сорок пять лет или около того» соответствуют фамилии и возрасту заключенного. Согласно Вольтеру, цитирующему свидетельство зятя врача из Бастилии, Фрекьера, незнакомец незадолго до своей смерти заявил, что ему шестьдесят лет…

Мы видели, что поиски могилы интересующего нас заключенного, если таковые вообще проводились, не увенчались успехом. Его останки, вероятнее всего, погребены из соображений секретности в одной из многочисленных общих могил и сейчас находятся в парижских катакомбах среди многих сотен тысяч скелетов. Попробуйте разобраться!

Два сообщения Дю Жюнка и акт, составленный в приходе Сен-Поль, являются единственными подлинными документами той эпохи. Они доказывают, что легенда о Железной маске имеет под собой историческое основание. К этим документам следует добавить более позднее свидетельство отца Гриффе, содержащееся в его уже цитировавшемся произведении. «Воспоминания о заключенном в маске, — пишет он, — еще были живы среди офицеров, солдат и слуг Бастилии, когда мсье де Лоне, многолетний начальник этой крепости, прибыл туда к месту своей новой службы, и те, кто видел заключенного в маске, когда тот проходил по двору, направляясь к мессе, рассказывали, что, как того требовал порядок, после его смерти было сожжено все, чем он пользовался — белье, одежда, матрац, одеяла и т. п. и что даже выскоблили и заново побелили стены камеры, в которой он находился, а также заменили в ней плиточное покрытие пола, опасаясь, что он мог найти способ спрятать записку или оставить какой-либо иной знак, позволяющий узнать, кем он был на самом деле».

Эти факты подтвердил Анри Годийон-Шевалье, комендант Бастилии с 1749 по 1787 год, разобравший архивы крепости и составивший своего рода общий реестр заключенных. Одна из его карточек, посвященная «знаменитому человеку в маске», содержит сведения, сообщаемые Дю Жюнка. Колонка, в которой должны находиться распоряжение о заключении в тюрьму и фамилии государственных секретарей, обязанных визировать его, оставлена пустой. В колонке, содержащей причину ареста, значится: «всегда была неизвестна». Колонка «Примечания» заполнена следующим образом:

«Это знаменитый человек в маске, которого никто никогда не знал. Господин начальник крепости обращался с ним очень почтительно, а присматривал и ухаживал за ним один только мсье де Розарж, комендант упомянутой крепости; он болел всего несколько часов, умер скоропостижно. Похоронен на кладбище церкви Сен-Поль 20 ноября 1703 года в 4 часа пополудни под фамилией Маршьергю. Nota: Он был закутан в новое полотно, которое выделил начальник крепости, а все, что нашли в его камере, было сожжено, включая кровать, стулья, стол и прочие предметы»{7}.[18]

Дю Жюнка, в обязанность которого не входило услужение этому таинственному заключенному и который, соответственно, не мог наносить ему визиты, писал, что тот всегда был в маске. Это, видимо, единственная ошибочная деталь в его сообщении. Отец Гриффе спешит восстановить правду: нет причины, чтобы сей несчастный постоянно был вынужден находиться в маске даже в присутствии де Розаржа или начальника крепости, которые отлично знали его. «Он обязан был надевать ее лишь когда проходил через двор Бастилии, направляясь на мессу, чтобы его не узнали стражники, или когда ему надо было впустить в свою камеру слуг, не посвященных в его тайну».

Это мнение подтверждает Гийом Луи де Формануар де Пальто, старший служащий бюро продовольствия, сын Гийома де Формануара, который был племянником и заместителем Сен-Мара на острове Святой Маргариты в 1693 году. В своем письме от 19 июня 1768 года Фрерону, опубликованном в «Литературном ежегоднике», он сообщает: «На острове Святая Маргарита и в Бастилии его знали только под именем де Ла Тур… Он часто прогуливался, всегда с маской на лице. Лишь после выхода в свет "Века Людовика XIV" господина Вольтера распространилась молва, что эта маска была из железа и с пружиной; возможно, просто забыли сообщить мне об этом обстоятельстве, однако на нем была эта маска, лишь когда он выходил на улицу или должен был появляться в присутствии посторонних людей».

Не следует забывать и о свидетельстве Константена де Ранвиля, хотя то, что он рассказывает, по важности не идет ни в какое сравнение с реестром Дю Жюнка или записками отца Гриффе и коменданта Шевалье. Этот протестант, ложно обвиненный в шпионаже, находился в Бастилии с 16 мая 1702 года по 16 июня 1713 года. По выходе из нее он написал воспоминания о своем заключении, три тома которых вышли в Голландии в 1719–1724 годах под названием «Французская инквизиция, или История Бастилии». Эта книга служит непосредственным свидетельством о жизни в крепости, о многочисленных заключенных, с которыми автор свел знакомство, не раз сменив камеру, в том числе и с теми, кто сидел этажом выше или ниже человека в маске и имел возможность общаться с ним через каминную трубу или методом перестукивания. Она является также яростным обвинением против тюремной системы. Если архивные документы обычно отличаются точностью сообщаемой информации, то портреты тюремщиков, нарисованные этим дотошным хронистом, живописны и вместе с тем диковинны. Это целая галерея шутов и монстров в духе Иеронима Босха, проходимцев и негодяев, одетых в лохмотья и рассуждающих о милосердии начальника крепости, жадных мошенников, павших столь низко, что уже ничем не отличаются от висельников, которых они поставлены сторожить!

Вот, прежде всего, портрет мсье де Сен-Мара: «Маленький человечек, очень уродливый и плохо сложенный, сгорбленный и трясущийся, ужасно вспыльчивый, постоянно бранящийся и богохульствующий, кажется, вечно, пребывающий в ярости; черствый, неумолимый и жестокий до крайности».[19] Его излюбленным занятием было пересчитывание экю, которые он в течение всей своей жизни собирал в специальные мешочки. Располагая правом самому назначать своих подчиненных на месте новой службы, кроме королевского наместника, он прибыл с острова Святой Маргариты с собственной «командой» безусловно преданных ему людей.