Чертополох и золотая пряжа (СИ) - Ершова Алена

Спакона пожевала губу и задумчиво произнесла:

— Неужто младший сын короля, ты истинно полагаешь, что правишь землями отца? Увы, тогда у меня нет добрых вестей. Твоя нить спрядена задолго до твоего рождения и оплачена высокой ценой. На троне ты просидишь, пока Большой Бернамский лес не подойдет к воротам этого замка. А что бы спрашивать о наследнике, нужно хотя бы жениться.

Король усмехнулся: Бернамский лес начинался почти в десяти милях от города и с краев постоянно вырубался, так что вряд ли он когда-либо мог дойти до его замка. Да и с наследником старуха права, сперва нужно разобраться с невестой. Гарольд зацепил взглядом Айлин. Что бы ни думала матушка, он уже считал деву жемчужиной в своей сокровищнице.

— Добро, мудрая Тэрлег. Что ты хочешь в дар за свои слова?

— Отдай мне чашу, из которой поили тебя в тот день, когда ты появился на свет.

— Это семейная реликвия! — воскликнула молчавшая до этого Гинерва.

— Но она почернела и уже не пригодна для ритуала, так ли, королева без сердца? — Ведунья взглянула ясными голубыми глазами на побелевшую женщину и улыбнулась, вновь обнажая кривые зубы. Гарольд сделал знак рукой, и королевский постельничий незаметно удалился из зала.

— А ты, дитя, отчего молчишь? Неужто не желаешь знать, что тебя ждет? — Старуха повернулась к Айлин.

— Нет, почтенная! — Было ей ответом.

— Неужели у тебя нет вопроса, на который ты желала бы получить ответ? — не унималась спакона.

— Вопросов у меня, что лососей в пруду, но нет ничего такого, чем бы я могла пожертвовать ради знания судьбы, отвратить которую не в силах.

— А ты умна, — расхохоталась ведьма, и бусы на шее ее позвякивали, соглашаясь. — Знай же, твой вирд еще прядется и краски для нитей на выбраны. Спрашивай, и клянусь самой длинной ночью, что не возьму ничего сверх того, что ты сама мне пожелаешь отдать.

— Будь по-твоему! — Айлин подобралась, как перед прыжком. — Скажи, мудрейшая, быть ли мне королевой?

Старуха покачала головой.

— Ох, не о том ты меня спросить хотела, но да ладно, встретимся еще, будет время наговориться. Ты станешь королевой, дитя, если сдержишь обещание да сможешь найти и удержать свое счастье.

Айлин поймала себя на том, что облегченно выдохнула. Предсказание спаконы слышали все, а значит, мало найдется смельчаков, решивших пойти против воли богов. Что ж, значит, надо выполнить обещание и спрясть эту нидхеггову пряжу.

— Спасибо, мудрая Тэрлег, я услышала и запомнила твои слова. Что же ты пожелаешь за них?

— Дай мне шелковый кошель, в котором лежали дары твоей матери. Все равно сегодня последний из них будет отдан, — мягко улыбнулась ведунья, и Айлин молча отвязала от пояса матушкин подарок.

-----

[1] Котта — туникообразная одежда с узкими рукавами. Надевалась поверх камизы (нижней рубахи).

[2] Сюрко — в Европе XIV в. Вид плечевой женской одежды без рукавов с широкими выемками по бокам. Часто подбивался мехом и украшался вышивкой.

[3] Спа — магическое искусство чтения судьбы (вирда)

[4] Вирд — судьба. Судьбой, согласно скандинавской мифологии, заведуют три норны: Урд, Верданди, Скульд.

1.4 Вторая ночь

Айлин покинула шумный пир после мистерии. Актеры в ярких масках и пестрых, летящих костюмах, разыгрывали великую битву конца времен. Сражение двух братьев: воина в сверкающих доспехах и золотого дракона. Рыцарь пронзил змея, и тот упал замертво, исторгая яд на землю. Все живое сохло и превращалось в пыль, стоило соприкоснуться с ужасной отравой. И вот, чтобы спасти мир от агонии умирающего дракона, воин стал пить этот яд. Он пил его, пил и, отравленный, уже не замечал, как возрождается все вокруг. Не видел красоты нового мира. Не чувствовал запаха цветущего вереска. Ему казалось, что земля горит, камни плавятся, а небо кровавыми каплями льется на землю. Не знал воин и того, что, выпив драконий яд, он сам стал драконом, а новорожденному миру теперь суждено вновь пройти через взросление, старение и смерть. Ему же предстоит найти своего брата, полюбить его всем сердцем, чтобы в конце времен сойтись с ним в схватке не на жизнь, а на смерть…

В натопленных покоях оказалось тепло и уютно. Возле камина сидела пышногрудая служанка и вышивала шелком кошель. Увидев Айлин, она небрежно поклонилась. Делать нечего — перед мельниковой дочерью спину гнуть! Айлин, не говоря ни слова, прошла к своему сундуку, открыла крышку и достала костяной гребень и синюю ленту. Покрутила их в руках, словно собираясь с духом. Наконец решилась, развернулась к служанке и спросила:

— Скажи мне, как твое имя?

Служанка бросила короткий, недовольный взгляд в сторону Айлин и назвалась:

— Мари….

Айлин ловит этот взгляд, вцепляется в него глазами, привязывает к себе, словно шерсть к запрядной нити, и по этой тонкой тропе аккуратно пробирается к чужой воле.

— Что ж, Мари, хочешь, я расчешу твои волосы? — тянет дева.

Простой вопрос заполняет головку Мари плотным молочным туманом.

«Не я ли должна расплести госпоже косы? — вязкая мысль появляется и тут же тонет в белесой мгле. — Хотя…пусть будет наоборот, раз так…».

— Иди, иди сюда, Мари, садись на кровать, — голос Айлин течет медом, стелется золотистым пухом. Служанка послушно подходит и садится на перину. Мельникова дочь берет ее волосы в руки и начинает вынимать булавки из чепца, расплетать тяжелые, богатые косы. Прядь за прядью, пучок за пучком. И вот уже пшеничные локоны рассыпаются по плечам. Айлин ведет по ним гребнем. Раз, еще один.

— Скажи мне, Мари, это имя тебе матушкой дано?

Служанка поворачивает голову и осоловело смотрит на Айлин. «Нельзя! Нельзя!» — кричит одурманенное сознание, но гребень дальше и дальше уносит все лишнее, и никто уже не слышит, о чем просит плененная воля. Зубцы приятно царапают кожу, пропуская сквозь себя все новые тонкие пряди.

— Нет.

— Так назови мне свое истинное имя.

— Кенна, — шепчет служанка и спиной чувствует, как плывет гребень по волосам.

— Кенна, красивая, милая, любимая, скажи, зачем ты здесь? — Голос пряхи далекий, спокойный, убаюкивающий, как лесной ручей в жаркий полдень.

— Мне госпожа приказала проверить, как вы пряжу золотую прядете.

Айлин мягко улыбается, делит волосы служанки на три равные пряди и начинает плести косу.

— О, это просто, — шепчет она, — запоминай:

Я мялкой солому мяла,

Я прялкой солому пряла.

Нить золотом сияла,

Ты же рядом стояла.

А теперь спи, Кенна.

Айлин доплетает синей лентой служанке косу, сворачивает ее вокруг головы и закрепляет своим гребнем. Мари тут же падает на кровать…

В покоях становится звеняще тихо.

Айлин поднимается, споласкивает лицо водой из кувшина. Пальцы на ее руках мелко дрожат. Она пьет эту воду жадно, рывками, пытаясь потушить внутренний пожар. Первый осознанный сейд, как первая любовь, кипятит кровь.

«Дело сделано, теперь осталось за малым — докричаться до Темного лэрда».

***

Дом мага скрывался в глубине буковой рощи, что располагалась в четырех милях от того места, где в тонком полотне мира зияла дыра колодца. Хозяина дома это нисколько не смущало, напротив, он считал крайне надежным подобный способ уединения.

Во дворе дома, за терновой изгородью, купаясь в оранжевых лучах закатного солнца, мирно щипал жухлую травку келпи. Когда окончательно стемнело и духу надоело бродить в гордом одиночестве конем, он громко фыркнул, встал на дыбы и обратился в молодого мужчину с черными всклокоченными волосами. Стряхнул со своей одежды мокрые водоросли, которые всегда появлялись при обороте, и зашагал по каменистой тропинке, ведущей к дому. Внутри, ежась от холода и ругаясь сквозь зубы, он растопил камин, зажег немногочисленные светильники и принялся искать хозяина, такого же негостеприимного, как и его жилище.

Маг нашелся наверху в мастерской. Согнувшись в три погибели, он сидел за рабочим столом и собирал в столбик маленькие круглые пластины.