Сентиментальная прогулка - Елена Хаецкая

– Жрать охота, – проговорил Ахемен.

Пакор высунулся из подворотни, поглядел на скучные ряды окон доходного дома-колодца.

– В чем проблема? – сказал он, сочтя последнюю тему более актуальной. – Обожди, я сейчас.

– Стой!..

Ахемен ухватил его за жесткий рукав. Пакор высвободился.

– Я сейчас приду.

– Ублюдок, – сказал Ахемен, покачав головой.

Пакор неспешно прошел по опустевшему двору, открыл дверь в подъезд и скрылся в доме.

– Ублюдок, мать твою, – повторил Ахемен. Он остался один у танка и теперь ему было почему-то страшно. Вертолет опять улетел.

Ахемен прикрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Время шло.

– На телеге не объедешь!.. – недовольно заскрипел совсем рядом старушечий голос.

– Что?! – Ахемен подскочил.

Маленькая старушка – чулки винтом, вечное пальто с намертво вылинявшим воротником, нелепая, не по сезону, панама с зелеными ромашками – шкандыбала с громадными сумками к подворотне. Она была очень недовольна тем, что тут стоял танк. Танк мешал ей пройти.

С ненавистью глянув на Ахемена, она протиснулась между танком и стеной и, покачивая головой на тонкой шее, направилась к дому. Ахемен ошалев глядел ей вслед.

А Пакор там, в доме, ничем таким особенным не занимался. Позвонил в дверь первой попавшейся квартиры, вежливо объяснил:

– Мадам, тысячу извинений. Мы военные преступники и дезертиры и очень хотим жрать.

Мадам, обтирая мокрые руки о халат, хмуро уставилась на него. Это была очень усталая, очень замордованная жизнью мадам. Из кухни рвались истомляющие душу запахи семейного обеда.

– Преступники? – переспросила мадам неодобрительно. – А что вы натворили?

– Угнали танк, разворотили пол-Вавилона, – охотно объяснил Пакор. – Правда, жрать очень хочется.

Мадам медленно оглядела румяную рожу Пакора, его крепкий живот, ноги сорок четвертого размера в высоких ботинках. Поджала губы.

– Ну, и сколько вас таких?..

– Двое.

Она явно не поверила ни одному его слову. «А город подумал – ученья идут…»

– Ладно. Подожди. Да не топчись тут, я полы мыла.

Пока она возилась на кухне, Пакор глазел, насколько позволяла прихожая, на тесную, полную вещей квартирку. Вон за той дверью, над которой болтаются гимнастические кольца, наверное, детская. А там – спальня. Она же гостиная. По телеэкрану, под салфеткой, прижатой уродливой фарфоровой собачкой, трепались и кобенились холеные бляди. «Я предпочитаю косметику от Забабы-Ани, поскольку она более тщательно ухаживает за моей кожей, проникая в эпидермис…» Он не видел, но догадывался, что в другом углу стоит пыльная стеклянная «горка», набитая треснувшими сувенирными чашками и мятыми фотографиями детей.

Весь этот убогий пронафталиненный уют показался вдруг Пакору таким недосягаемым, что зубы заныли.

– Держи.

Мадам вручила ему большую миску. На дно миски была постелена фольга – небось, дырявую выделила. Пакор проверил пальцами дно: точно, вон дырочка. В миске лежала горой картошка, облитая мясной подливой с кусками лука, а сбоку притулились два щедрых ломтя хлеба с дешевой колбасой.

– Еще попить, – обнаглев, попросил Пакор.

– Пива купите, – срезала его мадам. И погнала, подталкивая в широкую спину: – Давай, давай. Наследил тут, теперь подтирай за тобой…

Пакор бросил последний взгляд на фарфоровую собачку и полез к выходу. Мадам тут же захлопнула за ним дверь.

Заслышав топот армейских ботинок, Ахемен встрепенулся.

– Полевая кухня прибыла, – объявил Пакор. – Валим отсюда, пока мадам не сообразила что к чему и не брякнула куда следует.

Ахемен забрался в танк, бережно принял через люк миску с картошкой.

Танк выскочил из подворотни, остановился, развернулся и погнал по улице.

Ахемен держал миску между колен, прикрывая сверху ладонью, чтобы ничего не выронить. Запах мясной подливы заглушал даже запах соляры, хотя, может быть, это ему только казалось.

– Давай вон туда, по улице и налево, – сказал он Пакору. – А теперь – под уклон, до рынка и там в крытую галерею.

Вертолет неожиданно нырнул совсем близко.

– Проклятье, – прошептал Ахемен.

– Фигня. Пожрать-то мы всяко успеем, – Пакор почему-то держался с дивным хладнокровием.

Они выскочили к крытой галерее, своротили последовательно все прилавки, превращая в кашу столы, стекла, нерастороптных продавцов, сумочки из крокодиловой кожи, фальшивый жемчуг, колготки-паутинки из Мисра, хрустальную посуду и прочий ненужный в их нынешней жизни хлам.

– Теперь держи налево и вон в ту подворотню, – сказал Ахемен беспокойно. – Быстро.

Они проскочили оживленный перекресток, смяв только наглого таксиста, и исчезли в подворотне.

– Хорошо, – сказал Ахемен с облегченным вздохом. – Тут проходные дворы на три квартала.

Пакор заглушил мотор. Они выбрались на броню и некоторое время безмолвно и жадно насыщались. Только насыщались. Иные функции организмом были, кажется, забыты. Они даже почти не дышали. Никогда прежде им не было так вкусно. Обычная картошка. Кстати, подмороженная – сладковатая. А подлива жидкая. И лук недотушен. А колбаса, в сущности, откровенная параша. И все равно было вкусно, ужасно вкусно.

Пить пока что не хотелось. Они выбросили пустую миску с мятой фольгой на дне, помочились в подворотне и вдруг почувствовали себя совершенно счастливыми.

Ну-ка, парень, стань слепым,Ну-ка, парень, стань святым,Высунь ноздри из дерьма,А не то тебе тюрьма.А в тюрьме по почкам бьют,И стреляют, и плюют.Ты зато теперь святой,Хоть и маме не родной. 

Как следует стемнеет еще нескоро – еще стражи через две. Когда танк Ур-812 вырвался за территорию ВЧ-3/917-Z, вечерело. Это батистовое выцветание весеннего дня растянулось почти на всю жизнь. А ведь будет еще ночь. Через две стражи посадят вертолет и наступит ночь. Можно будет заснуть. Утро еще очень нескоро.

Теленовости передавали: преступники полностью блокированы, и обезвреживание их – дело одной стражи, не более. До наступления темноты с ними будет покончено. Гражданским лицам не рекомендуется покидать жилища, особенно в центре города. Вместе с тем командование спецвойск особого назначения обращается ко всем жителям Великого Города с просьбой о содействии: сообщать о местонахождении кровавых убийц и разрушителей, которые сейчас затаились в одной из подворотен или арок. Сотрудничество с полицией и войсками спецназначения – залог успеха операции. Командование поделилось с горожанами также сверхсекретным планом поимки дезертиров: танк предполагается подбить из базуки. Любой гражданин должен быть готов открыть дверь представителям властей и позволить им произвести выстрел из окна. В противном случае будет применяться сила.

В эфире носились и другие диалоги.

– «Крыша», я «Асфальт». Ты их видишь?

– Прячутся, суки.

– Слушай, блядь, кончай жечь бензин-керосин. Берем до темноты.

– Прячутся, суки.

– «Крыша», тебя понял, мать твою. Найди их.

– «Асфальт», тебя понял.

– Так тебя и так, ублюдок!.. До темноты!..

– До связи, – мрачно сказала «Крыша» – плотного сложения мужик средних лет с перебитым носом. Он знал по жизни очень хорошие вещи: например, пулемет. Еще лучше – бомба. А лучше – какая-нибудь водородная. И никаких проблем. И города нет. Вообще ничего нет, и можно идти пить пиво.

Зло-зло-зло-злоВсем ослам не повезло,Всех ослов не повезли,Взяли да не довезли.Был лишь один герой,Взяли и его долой,Затоптали его в грязьИ ушли домой смеясь.

Дезертиры сидели где-то в подворотне. Или… Вот они!.. Они что, совсем придурки?..

Они вывели танк на набережную Евфрата, ближе к городской черте. Сидели на берегу, пили пепси-колу, курили. Гранитная облицовка здесь уже иссякла, берега были просто берегами – пологими, сейчас замусоренными, но кое-где уже с намеками на зацветающую мать-и-мачеху.

На той стороне Реки снесли старые дровяные склады, и сейчас там кипело строительство коттеджей. Впрочем, в данную минуту там ничего не кипело: вечер, все ушли к телевизору жрать.

Танк отдыхал рядом. Золотеющая в закатных лучах башня Этеменанки смотрела на них очень издалека, отстраненно и грустно.

– На хрена же мы это сделали? – вопросил Ахемен.

– Тебе что, не понравилось? – отозвался Пакор. В глубине души он хорошо знал: на хрена. И Ахемен тоже знал. А спрашивал просто так. Возможно, потому, что был моложе.

– Может, бросить танк, переодеться и уйти из города? – снова заговорил Ахемен. В его светлых глазах засела смертная тоска.

– А танк всяко придется бросать, – беспечно сказал Пакор. – Соляра тю-тю. Жаль, снарядов два осталось. Куда бы их употребить?

– В задницу, – сказал Ахемен. – Извращенным сексом.

Оба расхохотались. Пакор даже пукнул, не сдержавшись. Это насмешило их еще больше.