Им привиделся сон - Елена Вельтман

Лодка их из-дали следовала за длинною вереницею сто-глазых чудовищ, которые как-будто выплыли из подводных жилищ своих под покровом ночи. От времени до времени долетали до слуха пловцов оторванные звуки отдаленного оркестра – и свежеющее ночное море, как в колыбели качало легкую ношу свою.

– Или нынче в ночь уже не взойдет месяц, – сказал один из гребцов товарищу.

– Да вишь как заволокло небо тучками.

– Добраться бы нам до погоды в пристань. Ветер так и дует в лицо!

– Не доберемся, так покатаемся. Разве охоты не станет?

– Охота нешто, когда двойная работа – двойная добыча.

– Будет, небойсь, и четверная, как начнет дуть в затылок. Ведь эту будку не повернешь парусом куда хочешь.

Небо постепенно сгущалось. Подымались валы, взбрасывая на крутые хребты свои, как скорлупку, маленькое судно; они как-будто вставая на дыбы против ничтожного неприятеля и не удостоивая поглотить его, обливали матросов холодными брызгами.

– Не шути, море, недосужно шутить, – говорили беспечные моряки, усугубляя усилия.

А между-тем нечувствительно изменившийся ветер стал относить их в море. Распространяющийся мрак слепил очи. Они потеряли из виду своих путеводителей, и только электрический блеск от удара весел и сверкающая изредка молния освещали их своим летучим светом.

Ночное небо над тихим морем….

Когда усеянное яркими звездами, оно сыплет алмазные искры на черные волны…. Когда отражение месяца вонзается золотым якорем в бездонную глубь…. Когда резвая лодка, в тишине размахивая дружными веслами, узкой грудью режет упругие валы, оставляя за собою огненную бразду фосфорных брызгов и несется с быстротой птицы…. Когда влажный, растворенный электрическою теплотою воздух, обливает и нежит тонкой струею – таинственная симпатия обеих стихий проникает душу… Какая великолепная, нескончаемая прелесть!..

Как тем скользит легкий челн по зыбкой поверхности, и безотчетное, неизъяснимое желание влечет в темную даль, туда, где ничего уже не видно, куда напряженная мысль не может проникнуть….

Весло в такую ночь, перекинувшись небрежно через борт, чертить тонкой тростью на черной влаге вензель милой, который на секунду остается видимой буквой – и потом исчезает, как исчезает, может-быть, его образ в сердце….

Чудно тонуть заманчивою фантазией в глубине, где подводные сокровища, кораллы и перлы сливаются в калейдоскопные узоры.

Отрадно и грустно, среди этой зыбкой пустыни, отрешенному от земли, вызывать из сердца заветные, драгоценные воспоминания; с высоты небес они смотрят то улыбающимися, то печальными ликами.

Но страшно, дерзко возжигать пламенный костер страсти над отверзтою могилою… и, непонятное безумие страстей в этой самой дерзости юноша находит какое-то исступленное наслаждение….

Погода хмурилась; отдаленные перекаты грому сливались с шумом дробящихся волн; но, колеблемые в бренной раковине над бездонною пропастью, пловцы не замечали ненастья. На коленях, прекрасный и вдохновенный, с жаркой и страстной молитвой, стоял Анатолий; в устремленном на очарованную женщину влажном взоре была магнетическая сила и в неизъяснимом упоении под грозным небом и над бездною гибели неслись они в чудном слиянии любви и бури, неба и моря!.. Терзаемая несоразмерными с её силами волнениями, робкая бедная женщина пробуждалась внезапно. Безразсудство их поступка ужасало ее до отчаяния и напрасно, в принужденном поцелуе искала она заглушить острую боль сердца.

А между-тем всё больше и больше свежело море, всё труднее становилось сопротивление вздымавшимся волнам и усиленному ветру; но гребцы не заботились о непогоде.

Вдруг неожиданный удар грому раздался как-будто над самыми их головами, и разорвав черный покров ночи, огненная стрела упала в море.

– Никак оно свежеет? сказал опять один из гребцов.

Вторичный, еще сильнейший удар, покрыл его голос и слабый женский крик послышался сквозь рев волн и свист ветру.

Дождь хлестал, как-будто заливал море. Гром рокотал беспрерывно, и плаватели, в надежных, снабженных достаточным числом весел катерах, благополучно причаливая к берегу, поздравляли себя с поэтическою бурею, которая, не испортив наряда пассажирок, была достойным заключением эстетического дня.

Но маленькой, брошенной на волю судьбы, утлой лодочке угрожала истинная опасность, особливо в ту минуту, когда набежавший шквал сорвал одним ударом непрочно устроенный домик и так сильно покачнул лодку, что чуть ее не опрокинул.

Только удержанная бодрствующим другом, Марианна не была выброшена этим толчком за борт. Одною рукою Анатолий обнимал ее, бледную и полумертвую, другою управлял рулем на перерез волн. В каком-то чудном напряженном восторге он сознавал только то, что жизнь драгоценного существа была теперь в руках его и что ему предстояло спасти ее от гибели.

И всесильная воля, всемогущая любовь спасла ее. Она исхитила дорогую женщину из опасности. Она провела ее невредимою на тихое ложе и отвеяло от нее ядовитые дуновения злых наветов.

Пусть теперь воет буря, вздымает черные валы и раскрывает бездонные пропасти моря.

Пусть бушует неукротимая и задыхаясь глухими стонами, нарушает страшную минутную тишину, после которой, с новым бешенством кипит и разбивается огненными фосфорическими брызгами…. она спасена – она в верной пристани….

Пусть гремит гром и сыплет смертельные стрелы в бунтующую хлябь – ни одна из них не коснется милой головы!

Пусть ищет следов её шипящая змея клеветы, чтобы на каждом из них взвалить еще горы черной неправды – следов не осталось на клокочущей влаге…. они сглажены и рассеяны с лица земли.

Вот она, милая, при тусклом свете лампады полулежащая на своей белой постеле.

Вот она, прекрасная, в безопасности…. над нею бодрствует любовь закаленной, сильной души….

Любовь! этот священный огонь, доверенный нам от неба на радость, на счастье, на торжество прекрасного, на усладу горя, на леченье язв, на сокрушение зла, на блаженство вечное!..

Но эта ли светлая любовь, благотворная и прекрасная, не гордая и не возмутимая, она ли веет над её головою?

Бледными руками закрывает бедная женщина пылающее лицо, на котором как-будто осталось отражение бури, и в ней растерзанное сердце болит нестерпимо.

Ее жжет какой-то знойный, острый луч. Сердце еще не отдохнуло от страху и разрывается угрызениями…. Но живо также воспоминание: она яснеет под чарующим взором его пламенных глаз, она дрожит от сладкого, мелодического голосу. Слова его животрепещущей, упоительной страсти раздаются в любящей душе её таким чудным эхом; его поцелуи, то нежные и врачующие, то острые и растравляющие, электрическим ударом проникают сердце, и замирающая женщина в страстном восторге восклицает: «Он любит меня, Боже мой!»

Не тебя, бедный ребенок, любит он в тебе своей безумной любовью, а созданный в юной голове его кумир; но он боготворит его такой пламенным чувством, с такою полною верою преклоняет перед тобою колена, таким лучезарным сиянием венчает твою голову…. Ты в глазах его светлое, преображенное божество, воплощенный восторг любви, ты клонишь очарованный слух к мольбам милого фанатика, ты веришь ему и едва сама себя не обожаешь. И кто бы на твоем месте, бедняжка, попробовал отказаться от этого торжества богов!

Но, венчанная, не изменя же своему призванию; боготворимая, держись на завидной высоте твоей.

Ты уже не можешь без страшного преступления разоблачиться бренным, слабым существом: он не простит тебе твоей человечности.

Ты созданье пламенного сна его и ты оскорбишь его гордость пробуждением.

Ты жаркое упование души его, тебе доверил он драгоценнейшие свои верования – как же посмеешь ты сокрушить их.

Такое преступление выше всякого милосердия; в такой любви нет ни снисхождения, ни терпимости, нет самопожертвования. Такая любовь имеет страшные права, от которых не может отказаться. Она ревнива и мучительна, она жжет и пепелит свою жертву. Такою любовью нельзя любить дважды, в ней истощается вся жизнь и душа – и лучше, может-быть, от такой любви погибнуть невозвратно, чем прозябать бесконечно.

Пусть нежный цвет цветет пышной красотою под благотворным, ясным небом и благоуханием упояет окружную атмосферу. Под бурею он вдруг распускает лепестки свои, разом выливает драгоценное свое мѵро; но это быстрое расцветание, стиснутая в одно мгновение жизнь – стоит вечности.

VI. После бури

За полдень открыла Марианна прекрасные глаза свои; она проснулась после кратковременного сна, в котором забылась нечувствительно…. в сердце проснулась любовь, и первая сознательная мысль хлынула в него ядовитым потоком. Она увидела у ног своих разбитый ореол, которым благородная уверенность её увенчала собственное чело…. душа её возмутилась смертельно: она зарыдала над собою тем горьким, бесплодным рыданием, которое не очищает сердца, не воздвигает обессиленного духа и терзает гордость падшего ангела.