Белорусский историк западной литературы - Сергей Шафаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Далее оппонирующий рецензент пишет: «Но при всех достоинствах «Очерков» и добрых стремлениях автора в самой методологии труда есть некоторые недостатки. Прежде всего, читатель не может не отметить с сожалением явную недостаточность в «Очерках» эстетического анализа произведений, их жанровых особенностей, художественных достоинств и недостатков». Здесь, в защиту позиции П. С. Когана будет уместно вспомнить слова Жорж Санд, приведенные автором в первой главе второго тома: «Я люблю, — говорит она, — сперва посмотреть на то, что описываю». Этот принцип в полной мере характерен для автора «Очерков», который относился с большой любовью к своему труду, тщательно изучал свой предмет, все то, о чем говорил так интересно и увлекательно. Анализ произведения того или иного автора иллюстрируется тщательным, всесторонним разбором, подробным пояснением идейной основы произведения, сюжетной линии, его идеологической направленности, эстетической значимости.
Нельзя также согласиться с профессором Я. Металловым в том, что: «На идейный же анализ произведений, как это нетрудно заметить, немалое влияние оказала культурно-историческая школа, вследствие чего такие понятия, как «среда» и «эпоха», нередко трактовались чрезвычайно отвлеченно и обобщенно, без учета той роли, которую данное творчество играло в социальной борьбе в определенной конкретно-исторической обстановке».
Здесь необходимо отметить, что почти каждая глава «Очерков» предваряется детальной и подробной характеристикой той или иной эпохи. Достаточно бросить беглый взгляд на оглавление второго тома: «Главные культурные факторы на заре XIX века», «Промышленный переворот», «Машины», «Капиталистический способ производства», «Рабочий вопрос», «Три стадии в истории борьбы рабочих с предпринимателями», «Феодал и крепостной средних веков, капиталист и рабочий XIX века», «Женский вопрос во время революции», «Дарвинизм», «Закон эволюции» и т. д.
П. С. Коган дает подробную, скрупулезную и детальную картину каждого временного отрезка, в которой действуют герои его «Очерков».
Безосновательными представляются также упреки в том, что в монографии об Ибсене П. С. Коган сделал особый акцент на влиянии природы на творчество великого норвежского драматурга. В частности, профессор Металлов пишет: «.отсюда непомерно большое влияние «природы Скандинавии» на Ибсена, вместо отмеченного Ф. Энгельсом решающего фактора — социально-исторических условий развития Норвегии». В этом замечании прослеживается явное стремление рецензента уложить биографию великого норвежского драматурга в прокрустово ложе марксистской идеологии.
Нельзя также согласиться со следующим абзацем критики: «Порочна тенденция автора «Очерков» представить позитивизм как совершенно реалистическое направление, а натурализм, и в частности творчество Золя, — как подъем реалистического искусства, в то время как натурализм явственно знаменовал собой начало снижения и распада реализма. Чрезмерно выделяя «животные инстинкты» в показе Золя рабочих, автор недооценивает остроты протестантских мотивов, которыми насыщено золяистское изображение пролетариата».
Однако нельзя не согласиться с П. С. Коганом, что ни один писатель, кроме Эмиля Золя, так точно и почти по-журналистски документально не изобразил жизнь рабочих: тяжелые условия труда, ужасающий быт, беспросветное, бездуховное, почти животное существование, и поэтому натурализм в романах Золя только подчеркивает реалистическую картину нелегкой доли французского пролетариата.
«История — лучшая защита против модных увлечений, скороспелых суждений, против обаяния фраз и непродуманной веры в недолговечных учителей и духовных вождей». Этими словами П. С. Коган открывает третий том «Очерков по истории западно-европейских литератур». Оставаясь верным своей методике, автор старается проследить развитие литературных и философских направлений в ходе исторического процесса, выявить их корни в прошлом, определить условия, при которых они возникли, отметить их роль в общем развитии идей. Особый акцент П. С. Коган делает на закономерности исторического процесса, говоря о том, что современная ему европейская литература является логическим продолжением предшествующих литературных течений, которые воплотили духовные ценности прошлого. Продолжая начатое во втором томе исследование творчества Ницше, «певца последних героических усилий господ мира», и Ибсена, «истинного символиста», творца «нового театра, построенного на развитии внутренней драмы», который «переместил центр тяжести из жизни в человеческую душу», П. С. Коган дает широкую и развернутую картину политической, социальной и культурной жизни, на фоне которой формировались идеи их творчества, вызвавшего к жизни новую поэзию и философию. Здесь философия и поэзия переплетаются, дополняя друг друга, обогащая, вытекая одна из другой. «Счастье мужчины: я хочу. Счастье женщины: он хочет». Это изречение Заратустры может быть поставлено девизом ко всем женским характерам, изображенным в ибсеновских пьесах», — так определяет П. С. Коган взаимодействие и параллели в творчестве Ницше и Ибсена.
Исследование этих параллелей предваряется разбором теории немецкого философа Макса Штирнера, идеолога «внутреннего мира личности», философия которого оказала большое влияние на творчество Ницше и Ибсена. Анализируя книгу «философа индивидуализма» «Единственный и его собственность», которая, по словам автора «Очерков», «в более яркой и оригинальной форме выражает основные идеи ницшеанства», П. С. Коган занимает резко критическую позицию и, обосновывая ее, дает пространный пассаж из труда немецкого философа: «Революция не только не раскрепостила личность, она закрепостила ее такому монарху, которому уже нельзя противопоставить ничего. Прежние монархи считались с привилегиями отдельных лиц. «Нация» взяла себе все. Словом, равенством политических прав оказалось полное обезличение индивидуума перед лицом государства. Политическая свобода означает только, что государство свободно. Никто не смеет нам приказывать. Но перед государством мы рабы. Социализм стремится к еще более тяжкому закабалению личности. Социализм хочет превратить всех в неимущих, в «оборванцев» перед лицом верховного собственника — общества. Теперь гражданин, т.е. безличный раб государства — почетный титул».
Резко критикуя индивидуалистическую философию Штирнера, выразителя «современных порывов индивидуализма», за отсутствие нравственности, любви, чувства долга, готовности к самопожертвованию ради ближнего, ради идеи, и обосновывая критику модными в то время социальными идеями о переустройстве жизни, П. С. Коган утверждает, что «.“Единственный” Штирнера мог появиться только в эпоху всеобщей бешеной конкуренции, что эгоизм, который он возвел в культ, лежит в основе держащегося на нем строе. есть верное отражение капиталистического строя жизни».
Далее проводя некоторые параллели в творчестве Ибсена и Метерлинка, автор «Очерков» утверждает, что их поэзия «вытекает из общего источника: из стремления вернуться к внутреннему миру человека».
«Метерлинк, повторяем, — не только один из даровитейших поэтов символизма. Он — истинный теоретик и философ школы. Его «Сокровище смиренных» — итог дум и стремлений современных мистиков и эстетов. Два мира, два начала человека, тоска по истинной, самостоятельной, внутренней жизни души, по утраченной личности — вот главная тема произведений Метерлинка, угадавшего и отразившего психику современного ему общества. Метерлинк — глубочайший философ этой раздвоенности современной личности. Его эстетическое учение является источником, откуда произошла современная стилизация и метод расположения фигур по барельефам и фрескам и стремление к «театру синтезов». В основе всех этих исканий лежит идея Метерлинка о двух началах в человеке, о самостоятельной жизни души», — резюмирует автор «Очерков». Метерлинк, по мнению П. С. Когана, «пытается примирить старое с новым, веру с наукой, мистическую справедливость с социальной. В этой путанице понятий главная причина его неудачи. Он чувствует, что бессилен овладеть смыслом исторического процесса. Он проповедник равенства и сострадания, тех «духов», которые были ненавистны Штирнеру и Ницше и от которых они не могли вполне избавиться, как не может избавиться и Метерлинк. Как ни далеки друг от друга Ибсен и Метерлинк, но они оба — поэты эпохи кризиса буржуазного общества».
Эти же параллели, рожденные временем и социальными условиями жизни, П. С. Коган находит в творчестве Оскара Уайльда: «Метерлинк создал учение о двух мирах. Он позволил мятущемуся духу уйти от «великой несправедливости» в иной мир. Оскар Уайльд научил общество смотреть на действительность сквозь призму своего воображения. Он показал миру, как можно вкладывать в видимые явления любое содержание. В эпохи, напоминающие наше время, эстетизм и отчаяние нередко шли рука об руку. Байрон был одновременно и пессимистом, и романтиком. Мир вымыслов и чарующей лжи — естественный выход для бессилия перед жизнью и ее загадками». Источник новой эстетики, — утверждает П. С. Коган, — ненависть к точному исследованию и научному познанию действительности. В основе ее лежит то же стремление, что обусловило индивидуалистическую поэзию Ибсена и дуалистическую философию Метерлинка — стремление отделить личность от мира, возвести в культ ее субъективные представления. Мир, как нечто реальное, совершенно исчезает, а единственно важным становится наше представление о нем. Искусство есть единственная реальность. Оскар Уайльд, по мнению Когана, довел эту идею до ее крайнего выражения: «Литература предупреждает Жизнь. Она не списывает с нее, но переделывает для своих целей. Жизнь держит зеркало перед Искусством и воспроизводит какой-нибудь странный образ, созданный художником или скульптором, или осуществляет в действительности то, что грезилось вымыслу». Не жизнь создает искусство, а Искусство создает Жизнь, — таково эстетическое кредо Оскара Уайльда.