Звездная улица, пятая вилла - Джеймс Баллард

— Непременно, — ответила она. — Думаю, что буду им полезна — ведь им предстоит столькому научиться…

Я улыбнулся.

— Боюсь, что у них другое мнение. Любой из них мнит себя виртуозом. Для них нет такой проблемы, как, скажем, поиск идеальной формы сонета — компьютер исчерпал ее много лет назад.

Аврора состроила презрительную гримасу.

— Они не поэты, а обыкновенные технари. Посмотрите сборники этой, с позволения сказать, поэзии. На три страницы текста — тридцать листов программного обеспечения. Одни вольты и амперы. Когда я упрекаю их в невежестве, то говорю о душевной глухоте, а не о владении техникой стихосложения, я говорю о духе поэзии, а не о форме. — Аврора замолчала и потянулась всем своим удивительным телом — так удав проверяет, туги ли его кольца, — потом нагнулась ко мне и заговорила подчеркнуто серьезно:

— Поэзию убили не машины, а сами поэты, переставшие искать источник подлинного вдохновения.

— Но что есть подлинное вдохновение? — спросил я.

Она грустно покачала головой:

— И вы еще смеете называть себя поэтом?

Пустым, отсутствующим взглядом она смотрела в бассейн. На краткое мгновение на ее лице мелькнула глубокая скорбь, и я ощутил, что ее тяготит чувство горькой беспомощности, будто она лично повинна в том, что поэзию поразил тяжелый недуг. И я сразу же ощутил, что больше не боюсь ее.

— Вы слышали легенду о Меландер и Коридоне? — вдруг спросила Аврора.

— Что-то припоминаю. Меландер была феей поэзии. А Коридон… кажется, он был придворным поэтом, покончившим с собой ради нее?

— Уже неплохо, — сказала она. — Хоть что-то вы знаете. На самом же деле случилось так, что все придворные поэты потеряли свое вдохновение, и прекрасные дамы отвернулись от них, высказывая предпочтение рыцарям. Поэты пожаловались фее поэзии Меландер, но та сказала, что сама наложила на них заклятие за их самонадеянность и забвение источника поэзии. Поэты пытались протестовать, утверждая, что они ни на миг не забывали о своей фее, что было наглой ложью, но Меландер не поддалась на обман и объявила, что вернет им поэтический дар, лишь когда один из поэтов пожертвует ради нее своей жизнью. Конечно, никто не пожелал расстаться с этим светом, кроме юного и талантливого Коридона. Он любил Меландер и один не утратил поэтического дара. Но ради остальных поэтов он убил себя… — к великой скорби Меландер. Фея не верила, что он пожертвует жизнью ради поэзии.

— Красивый миф. Но, боюсь, в нынешнем мире Коридона трудно найти.

— Посмотрим, — тихо молвила Аврора. Она опустила руку в бассейн. Разбуженные блики побежали по стенам и потолку, гостиную опоясал фриз на сюжет легенды, только что рассказанной Авророй Дей. На первой фреске, левой от нас, трубадуры и миннезингеры окружали фею — стройную женщину в белоснежных одеждах, точную копию хозяйки виллы. Скользя взглядом по фризу, я лишний раз убеждался в поразительном сходстве Авроры Дей с феей поэзии и решил, что художник писал Меландер с Авроры. Не считала ли она себя божественным существом? И кто был ее Коридоном? Может быть, сам живописец? Я всмотрелся в рисунки. Вот он, поэт, добровольно ушедший из жизни, — гибкий юноша с длинными белокурыми прядями. Я не узнал модель, хотя было в его лице что-то знакомое. Зато другая фигура — она присутствовала на всех фресках позади главных персонажей — узнавалась безошибочно: это был шофер с лицом старого сатира, козлиными ногами и с неизменной свирелью — он был Паном.

Я стал замечать что-то знакомое и у других персонажей, но Авроре не понравилось мое слишком пристальное внимание, и она вынула руку из бассейна. Вода успокоилась, блики погасли, и фрески растаяли во мраке. С минуту Аврора внимательно изучала меня, словно пыталась вспомнить, кто я такой.

Тень утомления и отрешенности омрачила ее прекрасное лицо — древняя легенда напомнила о пережитых страданиях. Сумрачнее сделались коридор и застекленная веранда, как бы разделяя настроение хозяйки виллы. Казалось, что она властвовала над окружающим настолько, что даже воздух бледнел, когда бледнела она. И вновь я ощутил, что мир, в который я оказался вовлечен, целиком иллюзорен.

Аврора задремала, и все вокруг погрузилось в полумрак. Померк свет, источавшийся бассейном. Хрустальные колонны, поблекли, погасли, превратившись в обычные тусклые подпорки. Лишь драгоценная брошь, изображавшая экзотический цветок, продолжала светиться на груди Авроры.

Я встал, тихо подошел к ней и заглянул в странное лицо — гладкое и серое, как у египетских статуй, забывшихся в каменном сне. У двери топталась горбатая фигура шофера. Низко опущенный козырек скрывал его лицо, но настороженные глазки краснели, как два уголька.

Мы вышли, осторожно пробрались между сотен спящих скатов, усыпавших светлый под луной пустырь, добрались до машины. «Кадиллак» бесшумно тронулся.

Вернувшись к себе, я первым делом прошел в кабинет, чтобы набросать макет заказанного номера. Уже в автомобиле я вчерне продумал основные темы и систему ключевых образов для автоверсов. Все компьютеры были запрограммированы для работы в скоростном режиме, так что уже через сутки я рассчитывал получить том трагедийно безумных и меланхолически бредовых опусов, которые должны были покорить Аврору искренностью, изящной простотой и одухотворенностью.

Перешагнув порог кабинета, я наткнулся на что-то острое. Нагнувшись, я даже в темноте понял, что это край печатной платы с компьютерной схемой, буквально вколоченной в пол. Повернув выключатель, я обнаружил, что какой-то психопат в дикой злобе раздробил в мелкие обломки все три моих автоверса.

В своей беде я был не одинок. Утром, когда я сидел за столом, тупо глядя на изуродованные автоверсы, задребезжал телефон, и я узнал, что волна варварских погромов пронеслась по всей Звездной улице. У Тони Сапфайра вдребезги расколотили пятидесятиваттный аппарат фирмы Ай-Би-Эм. Четыре новейших компьютера фирмы «Филко» — собственность Раймонда Майо — были так искорежены, что о ремонте ничего было и думать. Насколько я понял, в Пурпурных Песках не осталось ни одного целого аппарата. Накануне между шестью вечера и полуночью некто неизвестный губительным смерчем пронесся по курорту, по тем виллам и домам, где были автоверсы, и педантично уничтожил компьютеры.

Я знал, кто это был. Вчера, выходя из «кадиллака» Авроры, я заметил на сиденье у шофера два тяжелых гаечных ключа. Но в полицию я заявлять не стал. Выпустить очередной номер «Девятого Вала» стало теперь практически немыслимо. В типографии я узнал, впрочем, как и предполагал, что все стихи Авроры Дей загадочным образом исчезли. Заполнять номер было нечем, а пропустить хоть один месяц значило почти наверняка растерять всех подписчиков.