Письма - Гог Ван

И действительно, в таком шедевре мастера, как "Ночное кафе в Арле", атмосфера жуткой безысходности достигнута главным образом благодаря предельно напряженной цветовой гамме.

Той же повышенной экспрессии добивается Ван Гог и от линии, от контура, от штриха. Ему не нравится то произведение, где "линии плохо прочувствованы"; это означает, по его мнению, что в них "слишком мало личного".

Но при этом художник исходит всегда из жизни, из окружающей его действительности. "Действительность - вот истинная основа подлинной поэзии", - не устает повторять Ван Гог. "Я преувеличиваю, иногда изменяю мотив, но все-таки не выдумываю всю картину целиком: напротив, я нахожу ее уже готовой в природе. Весь вопрос в том, как выудить ее оттуда". В самом деле, Ван Гог никогда не выдумывал своих картин, если не считать двух-трех случаев, осужденных самим живописцем. Он, как любой художник-реалист, находил их в действительности, извлекал их из нее. Художественный образ рождался на его полотнах в результате контакта с окружающей действительностью. Но сам характер этого контакта с течением времени существенно меняется.

В Голландии и Бельгии Ван Гог жил жизнью простого народа. В письмах первой половины 1880-х гг. он неоднократно указывал, что чувствует себя самим собою только среди народа, что живет среди людей, которых рисует, что даже свою домашнюю жизнь устраивает, как простой рабочий. Из этой общности естественно вытекал вывод, который и сделал Ван Гог: "Нет, крестьян надо писать так, словно ты сам один из них, словно ты чувствуешь и мыслишь так же, как они: ведь нельзя же быть иным, чем ты есть". Это "чувствуешь и мыслишь так же, как они" было в те годы для художника законом творчества. Он смотрел тогда на жизнь и на природу глазами простого народа.

Во французский период в ряде произведений Ван Гога сохраняется объективное общественное содержание, рожденное духовной близостью художника к жизни народа. Но в целом эти годы были отмечены постоянным нарушением некогда прочных связей художника с жизнью. Одиночество, на которое Ван Гог был обречен уже в Арле, а затем психическая болезнь и полная изоляция в Сен-Реми и Овере усугубляли этот процесс. Художник был по-прежнему уверен, что черпает содержание своих картин единственно из окружающей действительности, в то время как на самом деле в этот чистый и незамутненный источник творческого вдохновения, каким была реальная жизнь для Винсента в голландский период, примешивались теперь его собственные, сугубо субъективные, а подчас и болезненные ощущения и переживания. В результате этого под кистью художника возникал порой искаженный образ реального мира. Примером подобного рода трансформации содержания художественного образа может служить картина "Жнец", над которой Ван Гог работал в Сен-Реми. Образ жнеца, сменивший в его творчестве образ сеятеля, был задуман художником, судя по его собственным высказываниям, как олицетворение смерти, пожинающей хлеб - человечество. "Это образ смерти в том виде, в каком нам являет его великая книга природы, но я попробовал сообщить картине "почти улыбающееся" настроение, - пишет Ван Гог, - и это кажется мне довольно забавным - я-то ведь смотрел на пейзаж сквозь зарешеченное окно одиночки". Таким образом, письмо Винсента проливает дополнительный свет на рождение замысла. Причиной нездорового видения в этой картине было действительно одиночество, болезнь, полная оторванность от жизни. Именно в период работы над "Жнецом" Винсент полтора месяца никуда не выходил из своей комнаты. "Жнец" стал полной противоположностью "Сеятелю" и по методу работы. В свое время, работая над фигурой сеятеля, Ван Гог был озабочен тем, чтобы создать полнокровный реалистический художественный образ или "тип, - как писал он тогда, выкристаллизовавшийся из многих индивидуальностей". Тогда как "Жнец" явственно обнаруживает характерные для всего этапа постимпрессионизма тенденции подмены в процессе творчества объективной реальности сугубо личными, субъективными ощущениями.

Этот путь мог бы очень далеко завести Ван Гога, тем более что он постоянно испытывал влияние и даже, можно сказать, давление со стороны Гогена, Бернара и Орье - писавшего о нем художественного критика. Но Ван Гог вовремя спохватился: "Поверь я Орье, его статья побудила бы меня рискнуть выйти за пределы реального и попробовать изобразить красками нечто вроде музыки в цвете, как на некоторых картинах Монтичелли. Но я так дорожу правдой и поисками правды, что мне, в конце концов, легче быть сапожником, чем музицировать с помощью цвета". Критически оценив свои сомнительные достижения, Ван Гог пытается удержать от опасных экспериментов и Бернара: "Когда Гоген жил в Арле, я, как тебе известно, раз или два позволил себе увлечься абстракцией - в "Колыбельной" и "Читательнице романов", черной на фоне желтой полки с книгами. Тогда абстракция казалась мне соблазнительной дорогой. Но эта дорога - заколдованная, милый мой: она сразу же упирается в стену". Таким образом, Ван Гог не пошел за Гогеном и Бернаром. Ему был чужд рафинированный мистический символизм, свойственный их некоторым произведениям этих лет. Если он и пытался создать, например в той же "Колыбельной", утешительный символ далекого детства - старушку няню, для которой ему позировала жена почтальона Рулена, то и сам символ был тесно связан с реальной, народной жизнью и появление его было продиктовано высоко этическими соображениями. Точно так же воспринимал "символизм" Винсента и его брат Тео, который писал ему в 1889 г.: "В противоположность тем, которые ищут символическое, насилуя форму, я вижу проявления символизма во многих твоих картинах в том, что они обобщают выражение всех твоих мыслей о природе и живых существах, которых ты ощущаешь в единстве с нею".

В этом же плане следует воспринимать и два таких сложных и одновременно таких простых символа, как "Кресло Гогена" и "Стул Ван Гога". В письмах Винсента содержится большой материал, раскрывающий историю замысла произведений.

В декабре 1882 г. Винсент пишет брату, что его внимание привлек рисунок Льюка Филдса "Пустой стул". Льюк Филдс, иллюстратор произведений Диккенса, в день смерти писателя вошел в его комнату и увидел там его пустой стул. Такова была история этого рисунка. Рисунок произвел большое впечатление на Винсента. "О, эти пустые стулья! - горестно восклицает он. Их и теперь уже много, а будет еще больше: рано или поздно на месте Херкомера, Льюка Филдса... и пр. останутся лишь пустые стулья". Через шесть лет, в декабре 1888 г., Винсент, по-видимому, вновь вспомнил этот рисунок и создал "Кресло Гогена" и "Стул Ван Гога". Таким образом, хотя содержание этих произведений иное, чем рисунка Филдса, нетрудно заметить, что сама идея через изображение стула, этого "пустого места", создать емкий художественный образ, пришла от виденного Винсентом шесть лет назад рисунка. Письмо Винсента к Орье проливает дополнительный свет на замысел "Кресла Гогена": "За несколько дней до того, как мы расстались и болезнь вынудила меня лечь в больницу, я пытался написать "его пустое место". Винсенту уже тогда было ясно, что Гоген покидает "мастерскую будущего". В парных, построенных как на смысловом, так и на колористическом контрасте произведениях есть и другое, более глубокое содержание, граничащее с идеей портрета и автопортрета.

Два "пустых места" в одной комнате "Желтого домика" - широкое, удобное кресло с горящей свечой и книгами - в таких сидят господа - и скромный крестьянский соломенный стул с курительной трубкой и щепоткой табака. Их хозяева навсегда расстались с ними и друг с другом. Гоген уехал в Париж искать свое счастье, бросив товарища в беде. Ван Гог - в больнице, для него опять настали тяжелые дни одиночества, которое преследовало его всю жизнь, которое наложило свое клеймо на его манеру думать, чувствовать, писать, на все его творчество и даже на художнический почерк. Ко всем бедам Ван Гога добавилась еще одна, самая страшная - болезнь. Если раньше художник находил спасение от одиночества в работе, то теперь и работать он мог только между двумя очередными припадками безумия. Письма из Сен-Реми и Овера, последних пристанищ Винсента, поражают героическими попытками художника справиться с болезнью, преодолеть отчаяние.

Но отчаяние и пессимизм все больше дают себя знать и в письмах и в творчестве. Ван Гог давно понял, что "общество находится в состоянии распада", что художники, которые "вросли всем своим существом" в это общество, "пропащие люди", что "сама жизнь делает их, мягко выражаясь, несколько ненормальными". "Мы больше не восстаем против установленного порядка вещей, хоть и не примирились с ним; мы просто чувствуем, что мы больны, что недуг наш никогда не пройдет и что излечить его невозможно" вот тот пессимистический вывод, к которому приходит теперь художник. Винсент видит, что его поколению недостает революционного боевого задора и что современные художники "гораздо менее бойцы, чем были, например, Делакруа и Курбе". И действительно, современное Ван Гогу искусство отказывается активно вмешиваться в жизнь, оно не выносит свой приговор социальному злу и не поднимает, как прежде, свой голос во имя победы социальной справедливости. Утратил свой боевой задор и больной Ван Гог: "Мы, вероятно, рождены не для победы и не для поражения, а просто для того, чтобы утешать искусством людей или подготовить такое искусство".