Роберт Оуэн. Его жизнь и общественная деятельность - Андрей Каменский

Время с 1778 по 1803 год было лучшим периодом для ткачей и прядильщиков. Ручные машины, заменившие прежнюю самопрялку, распространились по фермам и хижинам, для них сделали пристройки; ткач не ощущал недостатка в материале, и работа его шла безостановочно. На бумажные изделия был повсюду громадный спрос. Все трудились дома и имели хорошие заработки, пока не появились громадные фабрики с их приводимыми в движение паром станками, которые сразу поглотали всю эту домашнюю промышленность.

В 1776 году, до наступления промышленной революции, в Англии расходы на бедных составляли около семи миллионов рублей; в 1783 году они уже превышали 20 миллионов рублей, а в 1880 году сумма, ежегодно расходуемая Англией на свое нуждающееся в заработке население, дошла до 80 миллионов рублей. Замечательно, что внешняя торговля Англии за это же время возросла с 230 миллионов в 1782 году до 6 1 /3 миллиарда рублей в 1880 году.

Громадным паровым бумагопрядильням с их сотнями и тысячами рабочих предшествовали маленькие фабрики, рассеянные в разных местах Англии по берегам речек и ручьев, среди ферм и деревень. Здесь первое время работали только прядильные станки Аркрайта, приводимые в движение водой. Мелкие хозяева таких фабрик всю ткацкую работу выдавали на руки по деревням и фермам, и до применения паровой машины Уатта и ткацкого станка Аркрайта производство все еще сохраняло домашний характер.

Начало переходу от домашней формы производства было положено четырьмя великими изобретениями. В 1770 году Джемс Хэргривс, ткач из Блэкборна, взял привилегию на свою прялку Дженни, состоявшую из рамы с несколькими веретенами, на которой сразу прялось несколько нитей вместо одной, как в старинной ручной самопрялке с колесом. Хэргривс сначала применил свою машину только у себя дома и нашел, что производительность труда увеличилась против прежнего в восемь раз. В 1771 году Аркрайт устроил, прядильную фабрику в Кромптоне на реке Дервент, где работали упомянутые уже его прядильные водяные станки. Через несколько лет (к 1779 году) оба эти изобретения были вытеснены станком Кромптона, тоже прядильщика, сына мелкого фермера, проживавшего близ Болтона. В его машине, называемой у нас мюль-машиной, были соединены принципы двух предыдущих изобретений, откуда и произошло ее народное английское прозвище themule, то есть муль, выражающее ее смешанное происхождение. Это изобретение сразу увеличило до громадных размеров производительность работы; мюль-машина Кромптона, сохранившая свои основные черты, составляет главную принадлежность и современной бумагопрядильной фабрики, где часто на одном станке, под наблюдением одного рабочего, действует до 12 тысяч веретен. Это изобретение дало громадный толчок развитию бумагопрядильного производства, и к 1811 году в Англии уже работало более 4 1 /2 миллиона веретен. Кромптон же, подобно многим изобретателям, умер в бедности (в 1827 году).

Но эти три машины только увеличили до неслыханных размеров производство пряжи из сырого материала; теперь требовалась машина, которая могла бы поспевать за ними, перерабатывая пряжу в ткань. В 1785 году кентский пастор Картрайт взял привилегию на механический ткацкий станок. Хотя станок и подвергался с тех пор многим усовершенствованиям и вошел в большое употребление только после 1813 года, но во всяком случае принцип был найден, и машина Картрайта вместе с прядильным станком Кромптона способствовала окончательному уничтожению домашней системы производства, еще державшейся некоторое время в ткацком деле. Паровая машина Джеймса Уатта нанесла домашнему производству последний удар. Привилегия на нее была взята в 1769 году; вначале она употреблялась в копях вместе с насосами для выкачивания воды из шахт, но с 1785 года уже получила применение и на бумагопрядильнях. Хозяева фабрик сразу заметили преимущество пара над водяным колесом, и паровая машина стала быстро заменять его; через пятнадцать лет производство паровых машин утроилось, а к 1810 году, через 30 лет после того как был пущен в ход первый станок Аркрайта, в Англии уже дымились высокие трубы 600 бумагопрядилен, общий тип устройства которых сохранился повсюду и теперь.

Кроме бумагопрядения, все перечисленные машины с разными новыми приспособлениями получили применение и в остальных отраслях, занимающихся производством тканей. Маленькие прядильни и ткацкие, ютившиеся по берегам рек и ручьев, среди ферм и деревень, стали быстро исчезать, уступая свое место громадным фабрикам с сотнями и тысячами закупоренных в них рабочих; фабрики эти часто открывались в городах или давали начало новым городам, выраставшим около них, и не зависели, как прежде, от близости воды, служившей движущей силой. Народившиеся хозяева нового типа изо всех сил спешили с устройством паровых фабрик, которые росли как грибы. Торговцы, прежде не занимавшиеся производством и скупавшие пряжу у сельских жителей, стали организовывать теперь большие мастерские и старались сосредоточить около них как можно больше ткачей, причем они уже сами выдавали пряжу рабочим. Вскоре после этого работники почувствовали всю разницу между старой и новой системами. Раньше они сами покупали пряжу, из которой должны были ткать, и являлись собственниками сработанной ткани; они сами были маленькими хозяевами. При новом же порядке рабочие очутились в полной зависимости от торговцев и фабрикантов. Вначале заработки их действительно повысились, потому что вследствие сразу увеличившегося производства увеличился и спрос на рабочие руки. Но это продолжалось недолго. Машина скоро оставила без дела многих искусных работников, которых заменили приставленные к ней женщины и дети; вместе с этим она поставила их в полную зависимость от хозяина-капиталиста и повела к неслыханной до сих пор конкуренции в труде.

В некоторых отраслях фабричного производства работа детей являлась совершенной необходимостью, но отцы неохотно отпускали их на фабрики. Новые фабриканты, однако, вышли из этого затруднения, обратившись в рабочие дома, рассеянные по всей Англии, откуда и набирали потребное число учеников из числа призреваемых там детей нищих и незаконнорожденных. Их покупали, как товар, и гнали, как скотину, толпами к месту назначения; дальновидное начальство рабочих домов, весьма довольное случаем избавиться от них, выговаривало при этом, чтобы в числе так называемых учеников забиралась известная часть больных и идиотов. Когда эти дети достигали наконец той фабрики, где они должны были проработать всю свою жизнь, их поселяли в наскоро сколоченные бараки; их пища была самая плохая и часто выдавалась в недостаточном количестве; на одних и тех же кроватях спало по две смены, так что пока одни спали, другие работали на фабрике, а возвратившись с работы, тотчас же бросались в постели, еще не успевшие остыть. Эти несчастные дети, конечно, не в состоянии были сами позаботиться о себе; не имея ни близких, ни родных, они находились в полной власти у тех людей, которые смотрели на них как на простые орудия труда. Их не только держали впроголодь, но жестоко били, если они засыпали на работе, и благодаря такой каторге они умирали как мухи. В Англии существует целая литература, посвященная описанию этих невероятных ужасов, почти не имеющих себе равных в ее истории и позорящих тот период, который положил начало ее промышленному величию. Но все это оставалось незамеченным обществом, пока между несчастными детьми не распространились повальные болезни, так что новые фабрики с их поселками постепенно стали превращаться в очаги заразы, грозившей ближайшему населению.