Два билета из декрета (СИ) - Шевцова Каролина

Игнатов молча перебирал бумажки на столе, будто ему не было до нас никакого дела. Скорее всего, он доверил своей подпевале произнести самую неприятную часть речи, чтобы в финале сказать свое слово. Офисная игра в плохого и хорошего полицейского, где одна поливает меня грязью и называет ничтожеством, а он милостиво гладит по шерстке. Вроде как смотри какая миленькая мартышка, давай дадим ей шанс поработать. Не за денежки, конечно же. За бананы и надежду на то, что когда-нибудь мы вычешем ей всех блох. Фу!

Мне показалось, что лучше всего будет молча выслушать их аргументы. И что бы там ни шипела змея, последнее слово оставалось, то есть, должно было оставаться за руководителем моего отдела.

- Вы просто некомпетентны, Яна. Сколько Вы просидели в своем декрете? Десять лет?

- Шесть, - поправила я.

- Ну, допустим. За шесть лет мир изменился, а вы остались на месте, где-то между кухней и детской комнатой.

- Именно в этом заключается суть декрета, не находите?

Змея скептически закатила глаза к потолку. Судя по роскошной фигуре и костюму, никогда не знававшему детской отрыжки, гадюка была обладательницей одного папика, одного альфонса и сорока кошек.  

- Отлично, Яна. Вы сами все прекрасно понимаете. Вы засиделись у себя дома и стали непригодны. Выпали из обоймы. Ума не приложу, куда вас пристроит Виталий Геннадьевич. С вашей стороны даже низко просить его о том, чтобы вернуться обратно в офис. Вы закостенели, абсолютно лишены креатива, ваша память не способна удержать ничего длиннее трех слов. – Я было открыла рот, чтобы возразить этой идиотке, но она решительно выставила ладонь вперед и продолжила: - И не спорьте со мной, пожалуйста, это давно доказанный факт. Мозг женщины усыхает во время присмотра за детьми и домом. Это биология, тут все решено до нас и за нас.

Она, наконец, заткнулась и победно уставилась на Игнатова. Тот смотрел куда-то поверх меня. Казалось, он вообще не присутствовал при нашем диалоге. Я выждала минуту, стараясь проморгать предательски подступившие к горлу слезы: не сейчас, Яночка, подожди, пока все закончится, а там запрешься в туалете и нарыдаешься всласть.

Молчание перешло границу приличий, и, откашлявшись, я произнесла, стараясь подбирать каждое слово:

- Может быть, Вам есть что сказать мне, Виталий Геннадьевич? Я достаточно услышала от главной фаворитки шехзаде, хотелось бы поговорить с самим султаном.

Щеки змеюки недовольно вспыхнули, но, поймав предупреждающий взгляд своего начальника, она вовремя заткнулась. По тому, как страшно сверкнули ее глаза (готова поклясться, на секунду зрачки стали вертикальными), я поняла: она никогда не забудет мне этих слов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Игнатов же наконец посмотрел прямо на меня. Не сквозь, не через, не поверх, а прямо мне в глаза. Было не ясно, о чем он думает, но недавняя серьезность на его лице сменилась на азарт, и теперь он выглядел… заинтригованным.

- Мне нечего добавить, Яна. Разве что Вы сами сможете себя как-то оправдать?

Под ложечкой засосало от волнения. Надежда на то, что сейчас за меня вступится душка шеф разбилась как хрустальный вазон моей бабули. Значит, обойдемся без хорошего полицейского. Паршиво.

- Не знала, что мне придется себя оправдывать. - Я на секунду зависла, пытаясь придумать какой-нибудь убийственный ответ. Сидеть здесь стало невесело и неинтересно. Дома меня ждали дети, Олег, Анфиса. Много смеха и вкусный ужин. Дома не накидываются исподтишка ни с поцелуями, ни с угрозами, а уважают и берегут твой внутренний мир. Я еще раз окинула взглядом помещение, в котором была планерка: холодный неуютный конференц-зал против нашего потертого дивана и монополии, разложенной на круглом столе. Неужели это был равнозначный обмен? Едва ли, товарищи карьеристы. И убийственный ответ пришел в голову сам собой: – Мне нечего сказать, Виталий Геннадьевич. Кажется, я немного поторопилась с выходом в офис. Думаю, мы с Брикс уладим это наилучшим для фирмы образом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я поднялась со своего места и направилась в сторону выхода. Все могло бы закончиться там, на пороге конференц-зала творческой студии Мельница. Если бы не длинный, раздвоенный, пропитанный ядом язык змеюки.

- Видишь, Виталик, Яночка и сама понимает, до чего она не соответствует имиджу нашей компании. Просто не доросла.

Я застыла на месте, так и не переступив порог.

Не доросла, считаете? Имиджу, говорите? Компании, в которой сотрудники вынуждены мыть посуду горчичным порошком, потому что любой другой бутыль испарялся из кухни со скоростью звука, подтираться прошлогодними факсами и работать при свете луны всякий раз, когда перегорали долбаные лампы. Компании, где начальника боятся до такой степени, что не могут даже смотреть в его сторону. Компании, где зимний корпоратив, осенний юбилей, 8 марта и летнее солнцестояние отмечают в один день, чтобы сэкономить на аренде ресторана и нажраться подешевле. Ох, и фирма. Ох, и элита. Голубые береты от мира креативщиков, не иначе.

Ощущая бурлящую в горле ярость, я повернулась обратно и посмотрела прямо в глаза Игнатова. Тот удивленно поднял бровь и откинулся на спинке стула, будто ожидал увидеть шоу...

***

- Вы правы, простите, я не услышала, как Вас зовут?

- Екатерина…

- Кобровна? – любезно подсказала я.

- Екатерина Сергеевна.

- Ну, разумеется. Вы абсолютно правы, Екатерина Сергеевна. Мой мозг постепенно усох до состояния изюма и не в силах выдать ни одной мало-мальски креативной идеи. Однако я заметила, что и Мельница не пестрит в глянце наших дней, с вашим творческим потенциалом тоже не все так гладко, верно? И пускай я выпала из обоймы, зато, в отличие от некоторых, сохранила в себе человечность и не сужу о людях по тому, как они одеты и где провели последние шесть лет. Я рожала и воспитывала людей, не стоит относиться к этому с таким пренебрежением. И последнее: память женщины в декрете работает просто изумительно и помогает нам запоминать даже лишенную логики информацию. Не верите? Могу доказать.

Я сделала шаг вперед, отставила ногу в сторону и, чеканя каждое слово, пропела с выражением:

- По полям, по полям

Синий трактор едет к нам.

У него в прицепе кто-то песенку поет!

А ну, малыш, давай!

Попробуй отгадай,

Кто же, кто же, кто же, кто же

Песенку поет?!

Му-му-му-му-му-му!

- Там еще два куплета и припев, Екатерина Сергеевна. Но суть вы уловили.

Судя по ошалевшему взгляду тощей вобляди, она прониклась. Я была хороша. Не ВИА ГРА, конечно, но на кастинг Ленинграда очень бы подошло. Пела я красиво, с чувством растягивая гласные звуки: не зря в школе два года в хоре оттарабанила.

- И это только один мультик. А их в жизни декретницы бывает до ста в день. Плюс тысяча рецептов перетертых кабачков, чтобы наследник налегал на овощи, и еще миллион лекарств, с точной дозировкой и инструкцией, какие глотать, какие втирать, какие в уши капать. У меня много с чем обстоят дела неважно. С головой, к примеру, раз я пришла сюда после декрета и хотела честно работать и приносить пользу нашей фирме. Но вот память моя вашу на повороте обгонит, размажет и вынесет. На этом я откланиваюсь.

Я развернулась и, прежде чем навсегда покинуть это отвратительное здание, посмотрела на своего несостоявшегося шефа. Расслабленная поза сменилась на заинтересованную. Вся его фигура подалась вперед, он замер, слегка приоткрыв рот, и, что уж совсем странно, Виталий Геннадьевич смеялся. Тихо, почти неслышно, но ребячливо и очень заразительно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На улице было по-осеннему свежо. И очень спокойно. Я ощутила, как порыв ветра подул мне в лицо и растрепал так старательно уложенные Анфисой волосы. Плевать. Бардак на голове был созвучен бардаку в мыслях. Стало понятно, что я смогу вернуться в Мельницу только для того, чтобы забрать свою трудовую книжку и плюнуть на дверь Игнатова В.Г. Или этой его змееватой подружки, чтоб ей Рикки-Тикки-Тави клыки обломал. На нее я злилась больше, чем на него. И на себя злилась тоже, хотя и не понимала почему.