А поутру они проснулись… - Василий Шукшин

Социолог очень изумился… Он пооглядывался кругом, – полагая, что и все тоже изумились, – все внимательно слушали сухонького, и он тоже стал слушать. Сухонький враз как-то устал, лег на кровать и закрылся простыней.

– Последние силы растратишь тут, – сказал он. – У мення никаких историй не было, – еще сказал он, помолчав. – Я ручной. Причин никаких нету… Тоски тоже. И грусти нет. Я сам по себе… Независимый.

Социолог пожал плечами, посидел, уткнувшись в блокннотик, что-то записал. Потом повернулся к Ивану-трактонристу.

– Я тоже, – сразу отрубил Иван.

– Что "тоже"? – не понял социолог.

– У меня тоже тоски нет.

– А при чем здесь тоска?

– Ну, вы же причину ищите.

– Да…

– Вот. Я ее не знаю. Но тоски никакой не было. Ехал в баню… Наоборот, хорошо на душе было.

– Нет, они этого не понимают! – вскричал вдруг сухоньнкий и сел в кровати. – Ты им дай тоску какую-то – печаль! А так просто не может человек выпить! Просто – взял и…

Тут вошел старшина и объявил:

– Собирайтесь. Поедем в суд.

– Вот, – сказал сухонький, – а мы тут причину ищем. Счас нам найдут причину… помогут.

И грянул суд.

Судили три строгие женщины. Они сидели за столом, однна, похоже, главная, – в центре, две – по бокам, пожилая и молодая.

Подсудимые сидели в коридоре. Урки среди них не было.

Первого вызвали очкарика.

– Григорьев, – позвал старшина.

Подсудимые все пошевелились… Очкарик встал и пошел к двери, которая вела в комнату судей.

– Гришаков, – поправил он старшину.

– Чего? – не понял тот.

– Моя фамилия Гришаков, а не Григорьев.

– Какая разница, – мирно сказал старшина.

– Разница большая, – заметил сухонький. – Одно денло…

– Ждите! – велел старшина. Сухонький замолк.

– Здравствуйте, – сказал очкарик женщинам-судьям. С ним тоже поздоровались. И сказали:

– Садитесь.

– Мы ознакомились с вашим делом, – заговорила главнная женщина. – Здесь – показания свидетелей… Заявление заведующего магазином…

– Надо же – дело! – усмехнулся очкарик. Но он рано стал усмехаться, он это скоро понял.

– Вы пока не улыбайтесь, – сказала пожилая женщинна. – Не надо пока.

– Да нет, я… но не очень ли это громко – дело? Там денла-то нет.

– Есть дело, – говорила дальше главная женщина. – И вам действительно рано улыбаться.

– А в чем дело-то?

– Мы хотим услышать это от вас.

– Я плохо помню. С утра вообще ничего не помнил… С мясником что-то? В магазине? Мне в милиции сказали сейнчас…

– Вы оскорбили продавца мясного отдела Завалихина Геннадия Николаевича…

– О-о, – простонал очкарик. – Он же обвешивает покунпателей! Этот лоб нахально обвешивает всех покупателей, я ему сказал это…

– Минуточку, минуточку, – прервала его главная женнщина, – давайте по порядку: вы сделали замечание продавнцу. И выражайтесь… точнее: фамилия продавца Завалихин, никакой он не лоб.

– Он самый настоящий лоб, лоботряс, жулик…

– Сейчас не о нем речь, мы говорим о вас.

– Хорошо. Что вас интересует?

– Как было дело?

– Я не помню.

– Напомню. Двадцать пятого сентября сего года вы приншли в продовольственный магазин номер двадцать вонсемь, – стала рассказывать с бумажки женщина, – и сденлали замечание продавцу мясного отдела Завалихину Генннадию Николаевичу, что он обвешивает покупателей. Заванлихин вышел из-за прилавка и вывел вас на улицу…

Очкарик поежился, качнул головой. Сказал негромко и горько:

– Кошмар.

– Кошмар не в этом. Кошмар дальше: вы пошли, где-то напились и пришли в таком состоянии выяснять отношения с Завалихиным. Вас попытались остановить…

– Хорошо… дальше не нужно: я что-то такое припоминнаю. А где у меня часы отняли?

– Это вы должны вспомнить, здесь происшествие в мангазине…

– Хорошо… черт с ним, с часами. Что я теперь должен делать?

Три женщины выразительно посмотрели на него. Очканрик занервничал.

– Я не понимаю, – сказал он. – Ну, случилось… что дальше?

– Вы должны объяснить, почему вы устроили дебош в магазине. Почему напились? Часто это у вас?

– Я напился с отчаяния. Когда этот лоб выставил меня из магазина, я решил, что наступило светопреставление, коннец.

– Не надо острить, – попросила молодая женщина. – Вы не уголовник, вы научный сотрудник, не забывайте об этом.

– Я не острю, – заволновался очкарик. – И, пожалуйнста, не напоминайте, кто я такой – это не имеет никакого значения.

– Это имеет значение.

– Это не имеет никакого значения, – уперся очкарик. – Это абсолютно все равно. Я решил, что дальше жить беснсмысленно. У вас было когда-нибудь такое чувство?

– Здесь мы спрашиваем, Гришаков, – заметила главная женщина.

– Я и отвечаю: я отчетливо понял, что наступил конец света. Конец… – Гришаков мучительно поискал, как еще обозначить "конец", не нашел. – Конец, понимаете? Дальнше я буду притворяться, что живу, чувствую, работаю…

– Он ударил вас?

– Нет, просто выкинул из магазина… И закрыл дверь. Я думал, он будет драться… я приготовился драться, поэтому покорно шел из магазина. Это ужасно… Это катастрофа.

– В чем катастрофа? – спросила пожилая женщина. – Уточните, пожалуйста.

– В том, что меня выкинули из магазина. Даже так: катастрофа в том, что… Не знаю, – вдруг резко сказал Гришаков. – Неужели вы сами не понимаете? В магазине орундует скотина… Черт, не знаю. Противно мне об этом говонрить.

2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского