Попрыгунья - Энтони Беркли

На вид, подумал Роджер, личность малопривлекательная. Странно, что Дэвид Стреттон на ней женился. Надо полагать, тогда она выглядела получше. Ведь невроз ставит свою печать на лице довольно быстро.

— Потанцуем? — предложил Роджер.

— Я бы лучше выпила. У меня уже, наверное, с полчаса во рту и капли не было, — она говорила медленно, Голосом глубоким, не лишенным приятности, в котором слышалась явственная тоска. И ухитрилась подать это как-то так, словно для такой утонченной натуры не иметь и капли спиртного во рту целых полчаса — вещь и вправду ни с чем не сообразная.

Роджер проводил ее к бару и спросил, что она предпочитает.

— Мне бы виски. И не надо разбавлять.

Роджер протянул ей виски с небольшим количеством содовой, она пригубила.

— Надо долить виски. Я его люблю в чистом виде, понимаете?

Дает дамочка, подумал Роджер. И с чего она вообразила, что это так оригинально — любить виски в чистом виде, да еще в таких количествах?

Но протянул ей требуемый напиток.

— Благодарю. Так лучше. Я хочу сегодня напиться пьяной.

— Правда? — равнодушно спросил Роджер.

— Да, мне нечасто этого хочется, но сегодня — да. Знаете, иногда напиться — это единственная стоящая вещь в жизни. У вас никогда не бывает такой потребности?

— Только дома, — отрезал Роджер с неожиданной чопорностью, отметив, что этот набор реплик он сегодня уже слышал в изложении других гостей — почти что слово в слово. Очевидно, миссис Стреттон весьма гордится своим пристрастием к горячительному.

— О, — отвечала она с легкой укоризной, — напиваться у себя дома не имеет смысла!

Иными словами, понял Роджер, она не скрывает, что работает на публику. Эксгибиционистка, именно так: начинающая эксгибиционистка.

Вслух же он сказал:

— Кстати, разрешите выразить восхищение вашим костюмом, миссис Стреттон. Он просто превосходен. В точности как у миссис Пирси в музее мадам Тюссо. Я ее сразу узнал. И какая смелость — прийти в платье поденщицы, в такой шляпке и так далее — это при таком количестве конкуренток!

— Конкуренток? О, это вы о Силии и миссис Лефрой? Но видите ли, мое амплуа — характерная актриса. Костюмные роли меня не интересуют. Костюмную роль сыграет кто угодно, правда?

— Неужели?

— Я думаю, да. Правда, лучшая моя роль на самом деле была костюмная. Вы не видели "Милашку Нелл из Олд-Друри"? Нет? Это просто чудо что за роль, но, конечно, она еще и характерная — там мало было уметь носить наряды.

— Не знал, что вы играли в театре.

— О да, — миссис Стреттон испустила трагический вздох. — Играла я недолго.

— До замужества, надо полагать?

— Нет, после. Но училась еще до. Мне так и не удалось, — трагическим голосом призналась миссис Стреттон, — реализоваться в браке.

— А на сцене удалось?

— Какое-то время удавалось. Но это меня тоже не удовлетворяло. Однако в конце концов я нашла себя. Догадываетесь в чем? Думаю, вы должны догадаться, мистер Шерингэм.

— Я теряюсь.

— О, а я-то думала, вы сразу поймете! Ведь женщины в ваших книгах такие настоящие. Как же — в воспитании ребенка! На самом деле это единственно возможный способ самореализации, мистер Шерингэм, — проговорила миссис Стреттон с пафосом.

— Значит, я так и остался нереализованным, — съязвил Роджер.

Миссис Стреттон снисходительно улыбнулась:

— Я о женщине, разумеется. У мужчин есть тысячи способов реализоваться, не так ли?

— Безусловно, — согласился Роджер. Интересно, что она подразумевает под этим зануднейшим словом — если она вообще что-то подразумевает. Как бы то ни было, сам он не испытывал ни малейшего побуждения реализоваться ни единым способом из предложенной тысячи.

— Ваши книги, например, — подсказала миссис Стреттон.

— Да-да, конечно. Тут я реализовался по полной. Вам налить еще?

— Такую возможность грех упускать, — ответила миссис Стреттон с несколько тяжеловесной игривостью.

Наливая ей виски, Роджер угрюмо размышлял о целеустремленности, с которой миссис Стреттон сумела за три минуты так повернуть разговор, чтобы затронуть два, очевидно, важнейших достижения своей жизни — что она играла в театре и что у нее есть ребенок. Кроме того, было ясно, что, на ее взгляд, именно эти два момента ее биографии безусловно повышают статус Ины Стреттон в общем мнении.

По мнению же Роджера честь Ине Стреттон делало то, что, несмотря на поглощенное ею за вечер количество виски, она не выказывала никаких признаков приближения единственной стоящей вещи.

— Благодарю, — произнесла она, беря из его рук вновь наполненный бокал. Пойдемте на крышу, а? Мне тут душно, в этой толпе. Я хочу смотреть на звезды. Вы не против?

— Я с удовольствием на них посмотрю.

И прихватив свои бокалы, они вышли на узкую винтовую лестницу, ведущую на плоскую крышу. Там, в середине, три соломенных чучела по-прежнему покачивались в своих петлях. Миссис Стреттон снисходительно улыбнулась:

— Рональд иногда просто большой ребенок, вам не кажется, мистер Шерингэм?

— О, это великое дело — суметь кое в чем остаться ребенком, — парировал Роджер.

— О да, конечно же! Я сама иной раз впадаю в такое ребячество, когда на меня находит.

Край крыши ограждал крепкий парапет. Оба облокотились на него и уставились вниз, в темноту, окутавшую задний двор и кухни; миссис Стреттон, видимо, забыла, что собиралась смотреть на звезды.

Апрельская ночь была тепла и нежна.

— Господи, — вздохнула миссис Стреттон, — какая же я, наверное, дура!

Роджер замешкался, выбирая между любезным "Ну что вы!", грубоватым "Почему?" и не слишком тактичным, но поощрительным "Да?"

— Этой ночью меня поневоле тянет заглянуть в себя, — продолжила его собеседница, не дожидаясь, пока он определится с выбором.

— Правда? — спросил он без энтузиазма.

— Да. А вам часто хочется заглянуть в себя, мистер Шерингэм?

— Бывает. Но я стараюсь не потакать этому желанию.

— Это чудовищно, — сказала миссис Стреттон с мрачным удовлетворением.

— Я вам верю.

Наступила пауза, позволяющая в полной мере представить всю чудовищность того, что углядела в себе миссис Стреттон.

— Поневоле задаешься вопросом — к чему жить?

— Ужасный вопрос! — отвечал Роджер, с трудом удерживаясь в рамках избранной линии поведения.

— Я родила ребенка, я смею думать, что имела успех на сцене, у меня есть муж и свой дом — но к чему это все?

— Н-да! — печально подхватил Роджер.

Миссис Стреттон чуть пододвинулась к нему, так что их локти соприкоснулись.

— Порой мне кажется, — произнесла она голосом, исполненным глубочайшей скорби, — что лучше со всем этим покончить.

Роджер, вместо того чтобы отвечать, что-де многие наверняка разделяют эти чувства, просто заметил тихим, как того требовала ситуация, голосом:

— Да ну что вы!

— Нет, это правда. Если бы знать легкий способ…

— Н-да, — Роджер заметил, что начинает повторяться.

— Вам не кажется, что это трусость?

— Что вы, что вы, миссис Стреттон. Не надо так говорить. Вы же на самом деле так не думаете.

— Нет, думаю! Уверяю вас, мистер Шерингэм, по ночам я часами лежу без сна и думаю, что самый простой выход — это открыть газ в плите.

— Выход из чего?

— Из жизни! — воскликнула миссис Стреттон с надрывом.

— В общем-то, это, разумеется, выход. Тут не поспоришь.

— Вам не противно, что я вам об этом рассказываю, нет?

— Ничуть. Наоборот, для меня это большая честь.

Миссис Стреттон пододвинулась еще на дюйм.

— Я так мечтала о встрече с вами, весь этот вечер. Я думала, эти дурацкие шарады никогда не кончатся. Я знала, что смогу вам все открыть, а в эту ночь меня так тянет разобраться в себе. Такое облегчение — выговориться!

— Конечно, — искренне заверил ее Роджер.

— Вы верите, что есть душа?

Началось, подумал Роджер и повторил отрешенным голосом:

— Душа… — словно примериваясь, стоит в нее верить или нет.

— А я верю, что есть. У некоторых. Но не у всех, — ее голос пресекся.

В ходе беседы Роджер ощутил, что рассуждая о душе, дамочка явно не забывает о теле. Она тесно прижалась к нему, положив ладонь на его руку, вся — словно приглашение к вальсу.

Странно, подумал Роджер и отодвинулся.

Миссис Стреттон тут же продолжила преследование.

Обычно необходимости преследовать Роджера не возникало. Если дама ему нравилась и сама была не прочь, то он времени даром не терял. Но миссис Стреттон ему не нравилась. Более того, она была ему определенно неприятна. В этот момент он менее всего был расположен к флирту с этой особой. И решил, что беседу пора сворачивать. Ему больше не хотелось слушать ни о душе миссис Стреттон, ни о ее наличии либо отсутствии, ни о ее уникальных способностях к самоанализу, ни о ее осознанном стремлении к самоуничтожению. Что же касается этого последнего, тут у него не было никаких обнадеживающих новостей для тех, кто ждет от нее такой жертвы. Общеизвестно, что тот, кто любит болтать о самоубийстве, никогда на него не пойдет, а те, кто на это решается, никогда не станут об этом трезвонить заранее. Невероятно, чтобы миссис Стреттон когда-нибудь осчастливила родственников своего мужа хорошей новостью, связанной с газовой плитой.