Метро 2033: Бездна - Роберт Шмидт

Альбинос замер. Он не ожидал такой быстрой капитуляции противника. Может, даже рассчитывал, что облыжно обвиненный Учитель возразит ему, как делал это во время многих менее важных споров. В случае открытого противостояния он бы получил возможность на ком-то сорвать злость, переживания из-за смерти партнерши. И никто не стал бы тогда обвинять гвардейцев, рань они — или даже убей — опасного противника, который напал на предводителя анклава, когда тот лил слезы над трупом любимой.

Учитель понял это моментально. Не видя другого выхода, решил поддаться еще сильнее. «Согнись, и не будешь сломлен. Уступи — и победишь». Эти максимы древних мастеров искусства боя сохраняли актуальность даже в постъядерной реальности. Потому Помнящий решил воспользоваться скрытой в них мудростью, чтобы выиграть это столкновение. Белый не был настолько уж умен, чтобы меряться с ним словами, но упорства ему хватало, да и не уступал он так уж легко.

— Значит, ты признаешься, что отвечаешь за смерть Ловкачки? — спросил альбинос после короткого молчания.

— Признаюсь, что могу в какой-то степени нести за нее общую ответственность, — ответил Учитель, осторожно подбирая слова.

— Ха! — Белый тяжело опустился в кресло. Он тоже начинал тянуть время, не зная, как выбраться из расставленных силков, — Ха! — повторил он.

— Уверяю тебя, что я сделал все, что в моих силах, чтобы ловушка действовала безупречно. По крайней мере, на последнем этапе приманки. Сегодня она подвела нас впервые, а пользуемся мы ею вот уже семь месяцев. Случилось жуткое, я не стану спорить. Потому — прими мое глубочайшее сочувствие, — Помнящий склонил голову, но так, чтобы не выпустить оппонента из поля зрения. — Я переживаю твою утрату столь же тяжело, как и ты.

— Не пытайся меня разжалобить, — предостерег его Белый, рассерженный неожиданной утратой инициативы, — Кара должна наступить! — добавил он, повышая голос.

— Конечно, — сразу же согласился Учитель, — Если я провинился, то я должен принять последствия этого. Я сам созову совет анклава, чтобы тот оценил мой проступок и вынес справедливый приговор.

Совет анклава состоял из четырех наиболее доверенных советников — ранее Иного, а теперь его сына. Помнящий стоял во главе его, прекрасно знал остальных членов и верил в их рассудительность. У Белого при столкновении с ними не будет и шанса. Если пожелают его обвинить, потерпит постыдное поражение, поскольку этих людей он не сумеет ни подкупить, ни запугать, а попытка избавиться от всех советников сразу может привести к серьезным беспорядкам — и как знать, не к утрате ли власти. Потому мысль созвать совет показалась Учителю гениальной, как и все простые решения. Не говоря уже о том, что все произойдет согласно предписаниям кодекса, который даже наследник Иного не мог поставить под сомнение. «Туше, белячок!»

Альбинос нервно закусил нижнюю губу. Конфронтация с Помнящим пошла не так, как он задумал. Отец готовил его к управлению несколько лет, но мудрость, истинную мудрость, невозможно привить, даже если человек внимательно слушает наибольших мудрецов и изучает самые выдающиеся из их трудов. Таким-то образом можно обрести знание, которое сильно пригодится любому правителю, но чтобы суметь им воспользоваться, необходимо много лет практики и немалый опыт. А последнего-то наследнику Иного и не хватало.

Однако порой для того, чтобы выбраться из ряда ситуаций, хватает толики счастья, проблеска одной идеи в нужное время… как, увы, случилось и в этом случае. По крайней мере, так показалось Учителю.

— Нет, — ответил на удивление спокойным тоном альбинос. — Нам нет нужды собирать совет. Ты признал вину при свидетелях. При пяти свидетелях, — подчеркнул он с удовольствием. — А если я не ошибаюсь, кодекс четко говорит, что уже троих достаточно, чтобы я вынес приговор.

Помнящий мысленно выругался. Засранец случайно загнал его в угол. «А может, вовсе и не случайно… — и эта мысль заставила его похолодеть, — Возможно ли, чтобы альбинос все это спланировал? Использовал смерть Ловкачки, чтобы…»

Хоть еще минуту назад такое показалось бы ему маловероятным, Белый хладнокровно прокачивал ситуацию. Присутствие в зале пятерых наиболее доверенных гвардейцев говорило о том, что изначально дело было в чем-то большем, чем просто в желании сорвать злость на человеке, который, возможно, — всего лишь возможно! — нес некоторую толику ответственности за трагедию, до которой дошло на поверхности. А это все меняло коренным образом.

Учитель уже давно понимал, что раньше или позже дойдет до столкновения с новым предводителем анклава. Потому сразу после смерти Иного он заверил альбиноса, что власть его не интересует. Он не стремился к ней ни разу за время главенства Иного — хотя имел к тому немало возможностей — и тем более не намеревался делать этого сейчас. Единственное, о чем он просил, — о сохранении статус-кво, на что Белый сразу же дал согласие. Это, как думалось Помнящему, решило дело. Но, видимо, его оппонент имел несколько иное мнение на этот счет. Оказался он и куда большим сукиным сыном, чем кто-то мог допускать. Прикрываясь потрясением от смерти любимой, пытался теперь испечь двух крыс на одном костре. Что, похоже, ему удастся при том преимуществе, которого он достиг.

— Я сказал, что могу в какой-то степени нести за нее общую ответственность, а это, не можешь не признать, кое-что иное, чем то, что ты говоришь. Потому я бы предпочел, чтобы именно совет решил… — Учитель замолчал, поняв, что любая попытка спастись приводит его к исходной точке. — Давай позволим разрешить этот спор тем людям, которым оба мы доверяем, — закончил он максимально безопасным для себя образом.

— Ты признался, Учитель, — триумфально заявил Белый. — Пять человек слышало это. Потому мы все решим здесь и сейчас, — добавил он, щеря желтые зубы. — Кодекс отчетливо говорит, что в подобном случае я имею полное право вынести окончательный приговор, и именно это я и намереваюсь сделать.

— Тогда — слушаю, — Помнящий взглянул Белому прямо в глаза.

— Око за око. Зуб за зуб. Так говорит наш закон.

Учитель впервые в жизни пожалел, что подбросил Иному мысль воспользоваться несколькими записями из законов Хаммурапи.

— Так гласит наш закон, — согласился он, сохраняя каменное лицо.

Он понял, что оказался в безвыходной ситуации. Теперь уже лишь чудо могло его спасти. Или Белый вынесет приговор — известно какой, — или станет тянуть до того момента, как у противника сдадут нервы, что также закончится единственно возможным способом.

— Итак… — торжествующий альбинос колебался, но лишь миг. — Впрочем — нет. Сделаем иначе, — обронил он, — Ты знаешь кодекс лучше многих из нас, ведь ты сам был его соавтором. Процитируй мне второй пункт, прошу тебя.

— Рационы даются только тем, кто может на них заработать, — процитировал Помнящий, одновременно пытаясь понять, что пришло в голову альбиноса.

— С сегодняшнего дня правило это станет касаться всех жителей анклава, — заявил Белый. — Без исключений.

Учитель замер. Громко сглотнул. Это был точный удар. Более болезненный, чем могло бы показаться.

— У нас есть уговор… — начал он осторожно.

— У нас? — засмеялся альбинос.

— У меня и твоего отца.

— Верно, у вас был договор, но вместе со смертью Ловкачки он перестал действовать. Немой должен вкалывать, как и все остальные. Бендер! — кивнул он стоящему справа гвардейцу. — Впиши угрёбка в список завтрашних собирателей.

Учитель почувствовал знакомые мурашки по затылку. Лицо его покраснело.

— Ты не можешь этого сделать. Твой отец…

— Мой отец мертв, — альбинос уселся поудобней. Уже знал, что выиграл эту битву, а потому легкомысленно взмахнул рукою. — В свете нашего закона, обязательства моего отца утратили силу с того мига, когда я сел на его трон.

— После его смерти ты согласился…

— Это правда. Я уступил твоим нашептываниям, но теперь я передумал. Привилегии твоего… сына… закончились.

— Не забывай, что это благодаря мне Иной сделался предводителем этого анклава, и если бы не я, ты работал бы простым ножовником или…

— Старые дела, Учитель, — оборвал его Белый. — Времена изменились. Отец с лихвой отплатил тебе за все, что ты для него сделал. Твой ублюдок жил за наш счет более восемнадцати лет. Этого достаточно…

— Ты прекрасно знаешь, отчего я заключил с твоим отцом тот договор. Мой сын — глухонемой. Он не переживет первого же выхода на поверхность.

— Моя женщина тоже там погибла, — гневно фыркнул альбинос, стискивая пальцы на подлокотниках кресла. — Око за око, гласит закон. А теперь… — Белый замолчал, издевательская ухмылочка сбежала с его губ, когда со стороны двери раздался какой-то шум.