Аня Каренина - Лилия Ким

Как мне хочется куда-нибудь поехать, дневничок! Каждое лето я сижу в городе. Все куда-то уезжают! Даже самые убогие наши чмыри-ботаники по дачам расползаются. А я получаюсь хуже всех. Всем вру, что была на море пару раз. А я его только по телевизору и видела!

Ну вот, закапала всё слезами. Да пусть все едут в…! Мне всё равно. В городе тоже есть чем заняться. Можно вот телек смотреть…

Опять слёзы! Прости меня, дневник, ты, конечно, хороший, но толку от тебя никакого.

Аня задумалась, почему её так бесит длинноногая дылда Кити, с которой они дружны со второго класса.

Кити Щербацкая — невзрачный, гадкий, прыщавый утёнок, такая обыкновенная девчонка, которую Аня привыкла считать своей тенью, — вот эта самая Кити в девятом классе вымахала до метра восьмидесяти и стала моделью! Хотя лицо у Кити самое обычное — острый, немного вздёрнутый носик, серые глаза — не большие и не маленькие, средние, ничем не примечательные. Русые волосы, жидкие, но очень блестящие. Хорошая стрижка у профессионального дизайнера прямо-таки чудо сотворила — тонюсенький мышиный хвостик Кити, доходивший ей до лопаток, причём от шеи он становился всё тоньше и тоньше, а затем словно исчезал, растворялся сам по себе, — вот это убожество руки талантливого стилиста превратили в коротко стриженную шикарную копну светло-пепельных прядей, спадавших стильными неровными краями Щербацкой на глаза, скулы, шею. Кити, которую в школе все дразнили «верёвкой» за необыкновенную болезненную худобу и высокий рост, вот эта самая Кити теперь МОДЕЛЬ! Не просто какая-то ходячая вешалка, вылезающая на подиум два раза в год, а настоящая, самая настоящая модель с контрактами, съёмками, репетициями, презентациями, банкетами, фуршетами…

Аня думала: почему, ну почему она не может высказать Щербацкой в лицо всё, что о ней думает, почему не может взять и поссориться с ней? Почему день за днём натягивает кислую улыбочку и идёт к подруге смотреть, как та красится или примеряет новые шмотки. Да ещё какие! «Роберто Кавалли», «Соня Рикель», «Миучча Прада»… Аня перебирала в голове манящие названия вещей из другого мира, и её это бесило. Ей никогда в жизни не купить и не получить ни от кого таких тряпок! Но труднее всего сдерживаться, когда Кити вытаскивает своё толстенное портфолио и начинает показывать фотографии из журналов, на которых она демонстрирует различные наряды! В жизни не скажешь, что это невзрачная плоскогрудая Щербацкая! Бронзовая кожа, влажные ярко-голубые или зелёные глаза, сексуальные позы!

Все парни в округе сходят с ума по Щербацкой. Те самые парни, которые два года назад издевались над её худобой, теперь боготворят ту самую «Мисс Освенцим», или «Мисс Бухенвальд», или «Бабку-ёжку костяные ножки», или ещё десяток подобных кличек! С того дня, когда Щербацкая появилась на обложке молодёжного журнала, все до единого стали считать её недостижимым идеалом.

Чувство обиды, какой-то чудовищной жизненной несправедливости накрыло удушливой лавиной. Ну почему всё достаётся этой чёртовой кукле — Щербацкой? Она ведь ничего для этого не сделала! Просто родилась и выросла! Ведь если вычесть рост, в Кити вообще ничего нет! Она же как все! Такая же! И Аня заплакала, заплакала от ощущения чудовищной безысходности. Ей уже больше не вырасти, семья у неё нищая, и аттестат будет троечный. Аня стучала кулаком по мягкой потёртой поверхности кухонного уголка, вытирала слёзы тыльной стороной ладони, унять которые не было никакой возможности.

Пока Кити не стала моделью, мир был таким обычным, таким знакомым, всё происходящее в телевизоре и на обложках журналов являлось как бы сказкой, фантомом. И вдруг вся эта параллельная реальность ворвалась в обычную Анину жизнь. Гора немытой посуды, убогая квартирка с ободранными обоями, старый шкаф, набитый вещами с раскладушек… А двумя этажами ниже в точно такой же квартире, но с евроремонтом, живёт Кити Щербацкая, которую Аня знает с первого класса, которая ежедневно ходит по клубам и ресторанам, которые Каренина привыкла считать телевизионной декорацией, и удивляется, случайно проходя мимо них в городе! Это невыносимо! Невыносимо знать, что параллельный мир рекламы и телевидения на самом деле реален, его населяют такие же люди, которым просто чуть больше повезло с внешностью и родителями. Аня плакала. Ей казалось, что она наглухо заперта в стеклянной колбе с толстенными стенками.

Третий день в квартире Карениных-Облонских царил чудовищный хаос. На кухонном столе громоздились немытые кастрюли, в коридоре стоял чад от сгоревшего растительного масла, в нос била вонь от переполненного помойного ведра, по всему полу виднелись грязные разводы и в довершение всего не прекращающийся ни на секунду истошный младенческий рёв. Долли, воплощая в жизнь лозунг «Мы не рабы! Рабы не мы!», оставила обоих отпрысков на попечение Стивы и куда-то ушла «по делам».

Отец, нисколько не смутившись, на основании глубокого убеждения в необходимости развивать детскую самостоятельность тут же перепоручил детей самим себе. Проблему непрекращающегося детского плача Облонский решил вообще просто. Он закрылся на балконе со своей любимой полуторалитровой пивной бутылкой, надел наушники плейера, нашёл любимое радио, сел в старое потёртое кресло и положил ноги на нагретый солнцем бортик. Открыв бутылку, Стива сделал приличный глоток. Незамедлительно исполнившись ощущения полного наслаждения жизнью, он развернул газету, положил её себе на колени и закурил маленькую вонючую сигаретку без фильтра.

Обернувшись через некоторое время, через грязное балконное стекло увидел, что Таня развела Гришке смесь и кормит его из бутылочки.

— О! — Стива поднял вверх палец. — Главная цель воспитания — научить детей обходиться без родителей.

Облонский давно бы развёлся, если бы не минимальный житейский комфорт, который создавала жена для всей его семьи, — стирка, глажка, уборка, готовка — всё на ней. И кроме того, случайные заработки Стивы были настолько редкими, что можно только подивиться, каким образом Долли удаётся накормить и более-менее одеть семью из четырёх человек на эти смешные деньги! Иногда Стиве становилось даже жаль супругу, но Облонский почему-то испытывал некую необъяснимую сладость от её рабства — ведь ей совершенно некуда деваться с двумя её отпрысками!

У Стивы не было к детям никаких особенных чувств. Он не мог понять и не верил другим мужикам, когда те говорили, что переживают из-за детей, что ночей не спят. Облонский считал, что это всё так, трёп для красного словца. Он жил и терпел все неудобства, связанные с наличием детей, — потому что так надо, потому что большинство отцов живёт со своими детьми. Хотя Гришка раздражал всем, что делал. Больше всего Стиву бесило чмоканье, с которым сын сосал грудь Долли, а ещё вид его памперсов в помойном ведре. Слава богу, такое случалось очень редко. Один памперс стоит почти как бутылка пива.

— Только преодолевая трудности, человек развивается, — как-то сказал Стива жене в ответ на предложение вместо пива покупать памперсы. — Думаешь, почему америкосы такая тупая нация? Потому что им с младенчества всё «сухо и комфортно». А у Гагарина памперсов не было!

Незаметно для себя Стива увлёкся газетой. Какой-то футболист остаётся ещё на год в Германии за 36 миллионов долларов. «Ужас какие бабки! Мне бы такие — вот уж я бы оттянулся! Купил бы квартирку в центре с видом на реку, завёл бы машину, каждый день спал бы с новыми бабами! Причём только с моделями. А поутру на лоб сто баксов и пинком под зад. Это тоже шлюхи, даром что холёные», — размышлял он по ходу чтения статьи.

Наши опять продули китайцам в волейбол, пловцы получили золотую и бронзовую медаль на чемпионате. Редакция газеты обещала телевизор тому, кто угадает финальный счет Кубка России по футболу. Постепенно Стива утомился чтением газеты и погрузился в свои мысли, машинально доставая из пакета тонкие хрустящие ломтики картошки и запивая их мутным дешёвым пивом. Мысли его посещали преимущественно гастрономические.

Вот, например, вчера днём он зашёл к одной своей старой знакомой, Лидии Ивановне, которую за глаза презрительно называл «Самоваром» из-за дурацкой манеры сначала скандалить, а потом уже думать, из-за чего, собственно, сыр-бор. Самовар после развода с мужем маялась от одиночества, ей было совершенно не с кем поделиться своими мыслями о несовершенстве мира.

Лидия Ивановна выставила перед Стивой массу тарелок с самой разной едой — был и куриный суп, и картошка со свининой, и бутерброды с сыром и колбасой, и маленькие пирожные с кремом, конфеты.

— Вкусно! Вот дурак, от такой кормёжки отказался! — щедро ругал гость сбежавшего мужа.

— Да, вот и я тоже думаю, помается он с этой своей дурой, которая даже яичницу пожарить толком не может, и вернётся.