Немецкие бомбардировщики в небе Европы. Дневник офицера люфтваффе. 1940-1941 - Готфрид Леске

Я хотел бы сказать еще вот о чем. Я не думаю, что этот француз устал только оттого, что все последние недели выполнял работу трех или четырех пилотов. Его усталость лежит глубже. Я не могу это хорошо выразить, но мне кажется, что устал он еще до того, как началась война. Видимо, усталость не совсем точное слово для этого. Например, усталость ни при чем, если он не хочет говорить об этих вещах. Он хотел бы поговорить о музыке. О Бахе, о Брамсе, о каком-нибудь современном композиторе по имени, скажем, Хиндешмидт[9]. Вот что я имею в виду: мы тоже интересуемся другими вещами, во всяком случае, вполне на это способны, но мы никогда бы не говорили ни о чем таком, если бы попали в плен к врагу. Усталость здесь ни при чем.

Зольнер рассказал сегодняшний случай. Мы проходили над французской базой, там стояло не менее пятидесяти самолетов, и ни один не взлетел, пока мы не прошли, или, скорее, пока они не решили, что мы уже прошли. Потом, когда некоторые из них все-таки взлетели, наши «мессершмиты» были уже готовы их принять. Пока Зольнер рассказывал эту историю, француз не вымазал ни малейших эмоций. Он просто сказал: «Да, они не хотели умирать». Он сказал это так, будто нет на свете ничего естественнее, чем для солдата не хотеть умирать.

Пока мы сидели в столовой, пришла новость о том, что наши передовые механизированные части вышли на окраины Парижа. Мы, конечно, выпили за новую победу. Француз не сказал ничего. И все же он побледнел. Мне это не показалось, он действительно побледнел. У меня было такое чувство, что только эта новость могла еще его задеть. Наверное, Париж значит для французов больше, чем победа или поражение.

20–30 июня 1940 г

Женский батальон

Наш новый лагерь разместился на севере Франции в деревушке под названием Благословенная. Она недалеко от моря, и к тому же вокруг великолепные леса и пологие взгорья. Все это очень отличается от Северной Германии. В самой деревне тоска зеленая. Когда взлетаем, видим ближайший большой город, он расположен так близко, что кажется, можно дотянуться до него рукой. Но чтобы туда сходить, нужно получить специальное разрешение, и к тому же, на мой вкус, город не намного интереснее. Здесь все вокруг ужасно скучно.

Мы здесь чуть больше недели. Но впечатление такое, что мы здесь уже давным-давно. Будь я проклят, если понимаю, зачем мы сидим здесь и ни черта не делаем. Почему мы не можем сгонять в Южную Францию и бросить там десяток яиц? И почему бы в самом деле нам не подкинуть яичек англичанам? Как мы это умеем. Штаб сообщает, что наши бомбардировщики летают туда каждый день. А наша машина пересекала Канал два раза. Разве это дело?! Такое впечатление, что мы чего-то дожидаемся. Видимо, фюрер хочет сначала заключить мир с Францией, а уже потом вплотную заняться Англией. Потому что, если мы всерьез этим займемся, все дело займет не больше месяца.

Сегодня наконец написал Эльзе. Я должен был написать ей еще неделю назад, но все как-то не получалось. Не то чтобы я о ней не думаю. Я правда думаю о ней каждый день. Но я сейчас думаю о ней не так, как раньше. Я имею в виду, не так сильно, как раньше, хочу быть с ней.

Конечно, я люблю ее. И конечно, я собираюсь на ней жениться. Я имею в виду другое. Мне иногда кажется, что Эльза живет где-то здесь. Я имею в виду, она так похожа на местных жителей. Немножко робкие, немножко… никакого желания сделать что-то серьезное в жизни. В полете чувства совсем другие. Когда я сейчас думаю об этом, весь город кажется мне как бы немного глуповатым. Может быть, это мне только кажется.

Французы просят перемирия. С этим покончено. Я надеюсь, фюрер не оставит им это дело просто так. Ледерер говорит, что я могу не беспокоиться. Наш фюрер никогда не забудет Версаль.

Я тысячу раз говорил себе: «Как хорошо, что я не пилот-разведчик». Кому бы захотелось летать над врагом только для того, чтобы снимать картинки. Я думал, это жутко скучно. Но сегодня приятель с разведывательного самолета рассказал мне о своем деле, и я подумал, что это, возможно, не так уж и скучно, может быть, где-то даже интересно.

Дело в том, что о подобных вещах никогда не задумываешься и полагаешь, что они существуют сами по себе. Так и здесь. Я сто раз бывал на командном пункте и видел, как командир группы раскладывает на столе листочки, а потом говорит: «Остается только летный состав. Прошу вашего внимания». Потом он склоняется над картой и показывает нам, где мы пойдем. Но у меня никогда не возникало вопроса, откуда он берет эти кусочки карты. А это все не так просто. Штольцер[10] все это мне объяснил. Несколько машин взлетают и идут в определенное место. Каждый из них должен сделать определенное количество снимков, которые должны совпасть друг с другом, как клетки шахматной доски. Чтобы все получилось как надо, пилот должен проделать довольно чудной маневр. Сначала полет вдоль зоны, снимок, потом с креном на левый борт разворот назад, еще снимок, полет в исходную линию, еще снимок, разворот на левый борт и выход в исходную точку, повтор, чтобы ничего не пропустить. Я бы не задумываясь проделал это и раз, и два. Но Штольцер говорит, что пилоты долго учатся, чтобы делать все как надо.

У нас гости. В нашу деревню прибыла компания немецких девушек, некоторые очень симпатичные. Они разместились в школе. Может быть, на самом деле они и не такие красивые, но очень молоденькие и выглядят потрясающе в своей униформе. Сначала нам было даже как-то досадно. В конце концов, мы же на передовой. Мы все-таки на фронте. А когда видишь этих девчонок в деревне, кажется, что вокруг мир и спокойствие.

Я, конечно, слышал о HvD[11], но понятия не имел, кто они такие. Я знал, что женская секция гитлерюгенда готовила девочек к войне, но, честное слово, я никогда не обращал на них никакого внимания. Мои товарищи раньше тоже не обращали. Зольнер и Пуцке просто глаза вытаращили, когда они вошли. Особенно Зольнер.

Основная работа HvD — помогать связистам. Они следуют за армией. Занимаются телефоном и телеграфом, конторской работой и все такое. Помогают мужчинам где только могут. Доставляют также почту. У них настоящая армейская организация. Они не просто носят униформу, они настоящие солдаты. Работают в три смены: утренняя, дневная и вечерняя. Они поделены на подразделения, и каждым командует женщина. Иногда им предоставляют отпуск, точно так, как нам. Даже когда они хотят выйти из расположения части, например во фронтовой кинотеатр, им нужно получить разрешение. Они настоящие солдаты.

Ледерер ходил в школу за донесением, он говорит, что как телефонистки они даже лучше, чем те, что сидят дома. Это, конечно, вряд ли. Но как бы то ни было, их долго учили.