Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во многих религиях древности существовали сакральные фигуры, выполнявшие особые функции. Самой важной из них была роль связующего звена: практически все привязывалось к нему и объединялось через него. В политическом смысле за всю свою жизнь Черчилль никогда не играл эту роль, за исключением короткого периода в самый разгар войны. Но даже тогда выступавшим против него критикам редко затыкали рот. «При демократии идолопоклонство – грех», – резко заявил Эньюрин Бивен, представлявший в парламенте левое крыло лейбористов, когда потоки лести стали чрезмерными.
По своему стилю Черчилль часто бывал импульсивен, практически всегда непоследователен, иногда хаотичен, но при этом в нем был некий особый динамизм, который, несмотря на его классовое происхождение, делал его выступления простыми и понятными. Он одинаково комфортно чувствовал себя во дворце Бленхейм[24] и в мрачных коридорах политического закулисья. Он стал премьер-министром в то время, когда Великобритания столкнулась с кризисом, угрожавшим самому ее существованию, притом что как элита страны, так и простые граждане были серьезно разделены в оценках той угрозы, которую представлял Третий рейх. До того момента он был не более чем сообразительным политиком, занятым построением собственной карьеры и отчаянно стремившимся вскарабкаться как можно выше. Ради этого он был готов испачкать руки. И очень сильно их испачкать. Эта сторона его личности была обыграна в популярном телесериале «Острые козырьки» на канале «Би-би-си». В нем есть сцена, где Черчилль оказывает содействие сотруднику Особого отделения, которому поручено физически ликвидировать сторонников группировки «Шинн Фейн»[25] на всей территории Мидлендса.
Его довоенная карьера, на всем протяжении которой он превозносил жестокости в колониях и призывал к подавлению выступлений рабочего класса внутри страны, осталась в памяти его противников среди населения. В рассказе «Надежная работа» (A Safe Job), опубликованном в конце 1950-х гг. в журнале The New Reasoner, Питер Барнс изобразил активиста Лейбористской партии из лондонского Ист-Энда – района, которому обитавшие там рабочие-мигранты, по большей части евреи, а также редкие неевреи, обеспечили устойчивую репутацию средоточия радикальной политики. В первом же абзаце хорошо ощущается дух эпохи:
Мой дядя Натаниэль был человеком, который в 1929 г. швырнул в Черчилля кирпичом. Он всегда жалел о том, что промазал. Это произошло, когда Черчилль выступал с речью во время избирательной кампании в Ист-Энде. Толпа совсем распоясалась и попыталась напасть на него. В спешке ретировавшегося к ожидавшей его машине политика провожали насмешками, улюлюканьем, а также пролетевшим мимо цели кирпичом. Его бросил мой дядя. Всю свою жизнь он был активным социалистом. Он очень любил рассказывать эту историю…
Такого рода инциденты вовсе не были уникальными – и в опасные военные годы тоже. Известный географ Дэвид Харви вспоминает:
Моя бабушка делала покупки только в кооперативном магазине, и, когда мне было лет восемь-девять (в 1943–1944 гг.), я часто гостил у нее по субботам. Однажды мы с ней отправились куда-то за ее «пайком» и оказались в очереди, где она довольно громко и с очень важным видом высказалась в том смысле, что Черчилль – сволочь ублюдочная и враг рабочих. Дома мне запрещали употреблять такие слова, и, наверное, я их запомнил именно потому, что для меня это было что-то невероятное – услышать, как бабушка прилюдно произносит такое вслух. Немало людей возмутились и принялись защищать Черчилля, говоря, что он руководит борьбой с Гитлером, на что бабушка ответила, что Гитлер тоже сволочь ублюдочная и что, возможно, для того, чтобы избавиться от одной сволочи ублюдочной, нужна другая такая же, но после окончания войны нам следует избавиться от всех этих ублюдочных сволочей – всех до единой… Я поделился этой историей со своим коллегой, когда был в Оксфорде, а он в ответ рассказал мне, как примерно в это же время по субботам ходил на утренние сеансы в кино и там каждый раз показывали киножурнал с последними новостями. Когда на экране появлялся некий человек, вся аудитория начинала шипеть и плеваться. Какое-то время он думал, что это Гитлер, но потом выяснилось, что это был Черчилль.
Еще один эпизод: журналист The New York Times в 1970-е гг. испытал настоящее потрясение во время интервью с Ричардом Бёртоном после того, как тот с большим успехом сыграл роль Черчилля в телевизионной постановке, которая называлась «Прогулка с судьбой» (Walk With Destiny). Когда актера спросили о том, что лично он думает об этом великом человеке, он ответил: «Я ненавижу Черчилля и всех ему подобных… гадкий человек… злопамятный, таким лишь бы в оловянных солдатиков поиграться». Бёртон вырос в долинах Уэльса.
И совсем недавно, в 2021 г., вышли воспоминания историка Джеффри Уикса «Между мирами: квир из долин» (Between Worlds: A Queer Boy from the Valleys), в которых среди прочего рассказывается о том, что ненависть к Черчиллю вполне ощущалась в годы юности автора, проведенные в долине Рондда[26]. Здесь не забыли, как во время беспорядков в Тонипенди Черчилль послал против бастующих шахтеров войска. «Будучи в 1950-х маленьким мальчишкой, я хорошо помню, как громко зрители в кинотеатрах начинали негодовать всякий раз, когда на экранах в выпуске новостей появлялся Черчилль, который тогда был на втором сроке в должности премьер-министра».
Откуда такой накал ненависти? Черчилль не единственный политик-реакционер в новейшей истории Великобритании. В качестве одной из причин часто называют его высокомерие; плюс, возможно, людей раздражала еще и его безудержная страсть к бахвальству. Он слишком громко радовался своим триумфам. Британцы терпимо относятся к решительным политикам, таким как Каннинг, Пиль, Дизраэли, Ллойд Джордж, Кейр Харди, Най Бивен, но они не любят, когда британцев возят лицом по британской же грязи. А Черчилль слишком часто – в Тонипенди в 1910 г., во время всеобщей стачки в 1926 г., в 1919 г. в Шотландии[27] – обращался со своими согражданами как с врагами. С какой стати это должно было нравиться всем без исключения?
Тем не менее история всегда непредсказуема. Она выбирает действующее лицо, облачает его в нарядный костюм и выталкивает на сцену, где человек играет назначенную ему роль с таким упоением, что эта роль становится частью реальности. Когда падает занавес, она разгоняет старых актеров и набирает новых – неумелых, но готовых учиться – и вновь бросает их в бой. Черчилль был одним из таких актеров, сформированных своей эпохой.
При жизни он не был культовой фигурой. Скорее наоборот. Он был приемлем в качестве лидера военного времени, но сомнения вокруг его фигуры никогда полностью не рассеивались. К тому времени, как он стал премьер-министром и главой национального правительства с Эттли в качестве своего заместителя, люди понимали, что доверить ведение войны, от которой никуда было не деться, больше некому. Поэтому они поддержали его – чтобы при первой же возможности мгновенно и без особого сожаления избавиться от него, что, собственно, и произошло в июле 1945 г.
Но даже во время войны поддержка Черчилля массами зависела от обстоятельств. Необходимо помнить, что, несмотря на всю драматургию фильма «Темные времена» (Darkest Hour), встреченного аплодисментами зрителей и критиков, Черчилль произнес свое знаменитое «Мы никогда не сдадимся» в то время, когда нация была травмирована поражением под Дюнкерком. Уже тогда было очевидно, что стадное чувство, проявившееся в начале Первой мировой войны, на этот раз не сработает. Солдаты, которым удалось эвакуироваться из Дюнкерка, знали, насколько плохо они подготовлены и вооружены и что правящий класс абсолютно не понимает причин, по которым все произошло. Даже полупоражения вызывают вопросы в умах тех, кого учили беспрекословно подчиняться старшим по званию.
Дюнкерк нанес серьезный удар по самоуверенности правящих кругов. Управлявшая страной группировка тори была вовсе не уверена в том, что Британия выживет. Пропагандистскую войну они выиграли, но широко разрекламированный «дух Дюнкерка» был не более чем маской победителя, за которой скрывалось растерянное и напуганное лицо. 1 июля 1940 г. The Times напечатала примечательную редакционную статью,
