Сказка о голубом бизоне - Станислав Хабаров

Другие дома висели в воздухе, и с них спускались вниз разноцветные лестницы, к которым привязывали обученных стрекоз в сверкающей сбруе с блестящими седлами.

На каждом повороте дороги город выглядел иначе. Но как бы он не менялся, отовсюду был виден высоко над домами на остроконечном шпиле сияющий золотой шар.

Дорога дальше сворачивала в сторону. Холмы заслонили город, и он было совсем исчез из виду. И стало не ясно: видели ли они этот город в самом деле или он им только померещился?

Художник старался не отставать. Он смотрел под ноги и старался не упустить перемены окраски Маленького Охотника. А тот розовел, рассказывая о своей стране, и все цвета его были чуточку розовыми.

Художник вспомнил и о нашем обычном Мире. Какой у нас расчудесный собственный мир, в котором, судя по сказкам, было когда-то немало волшебства, а теперь оно сохранилось разве что на окраинах Мира. И все равно – наш Мир прекрасен и ничего на свете нет лучше его.

Он всё позабыл: и про свою работу и об обещании Малышу. Таким было свойство здешней земли – Пограничья – забывать всё обычное, чтобы оставалась только здешняя жизнь, которая требует и зоркости и внимания, и здесь нельзя отвлекаться на постороннее. И все-таки воспоминание о покинутом Мире мелькнуло в его сознании: вспомнились земные закаты, горы, деревья, огни вечерних городов и утреннее пение птиц. Всё это вспомнилось как-то неясно, нестойким сонным воспоминанием и вместе с ним охватила сердце тоска, хотя грустить пока было некогда.

Кругом простиралась великая однообразная равнина. Холмы подрагивали и прогибались, вспыхивали и угасали. Местами скользили внутри холмов неясные фиолетовые тени. Художник и Маленький Охотник спешили в глубь страны: вверх-вниз, вверх-вниз по холмам, с холма на холм. И вскоре всё перепуталось: низ и верх, левая и правая сторона. Художнику временами казалось, что местами шли они вниз головой, а дальше точно плыли на боку.

Временами их словно током подёргивало, и волосы становились дыбом, в других местах их будто притягивал спрятанный магнит.

– Как всё это называется? – спросил Художник, показав вокруг.

– Это наше поле, – ответил Маленький Охотник.

«Какое же это поле?» – подумал Художник, и он представил себе земное поле, зеленое, в цветах или осеннее жёлтое, в колосьях и синее небо над ним. А Маленький Охотник шагал себе впереди и был доволен здешним собственным полем. Хотя чему было, собственно, радоваться? Здешнее поле выглядело голым и пустым, точно болото. Местами оно искрилось разрядами крохотных электрических искр.

– Мне нравится именно это место, – объяснил Маленький Охотник, – А вот почему, не знаю, сказать не могу, но каждый раз в этом самом месте меня тянет улыбнуться.

И он порозовел улыбаясь.

– А в этом месте безо всяких на то видимых причин меня тянет проскакать на одной ноге. Просто это всегда здесь в голову приходит и сейчас пришло.

И человек-капелька сначала проскакал, а затем покрутился на одной ножке. И был при этом так доволен, что Художник снова подумал: у каждого – собственное поле, любимое, своё.

На привале

Привал они сделали у большой воронки. Какая-то темная жидкость то выступала, то снова всасывалась в неё. Сначала Маленький Охотник, уцепившись обеими руками за холм, потянул его на себя и сделал около воронки бугор. Затем залез на этот бугор и начал вглядываться в воронку. Из лучинок, торчащих среди холмов, он сделал острое копье и застыл не шевелясь, приготовившись. Набежала жидкость, и Охотник проворно сунул в неё копье. На острие копья оказалась лягушка. Она тотчас превратилась в рыбу, которая раздулась, из её боков выросли шипы. Тут она засветилась, а шипы сделались лучами. Маленький Охотник тряхнул копьем, и светящийся шар поплыл над холмами. Маленький Охотник наколол его на копье. Шар лопнул, раскололся на тысячи искорок, и Маленький Охотник поймал их пригоршню и протянул Художнику.

– Пожалуйста, угощайся.

Художник удивился и заставил себя взять в рот эти искорки. Они оказались вкусными, как ананас и вместе с тем как клубничное кремовое пирожное. И с каждой искоркой Художник чувствовал прилив новых сил.

А Маленький Охотник пускал в плаванье новые шары. Он дожидался пока шар несколько раз поменяет свой цвет и потускнеет, став нежно-коричиевым, тогда он прокалывал его копьем. Затем ловил коричневый шар в ладони, обжигаясь, перебрасывал, и отрывая от шара кусочки, отправлял их в рот или протягивал Художнику. Ах, какое это было объедение. Кусочки шарика напоминали горячие пончики, брусничное желе, сахарную пену и горячее мороженое. Они съели ещё несколько шаров, напоминавших свежую дыню, мятный леденец, шоколад и крем-брюле и почувствовали необыкновенную бодрость и прилив сил, так что готовы были идти теперь очень далеко. А потому они это так и сделали, сбросив остатки пищи в воронку. Маленький Охотник расправил холм, и они снова двинулись в направлении, известном лишь Маленькому Охотнику.

Теперь, когда Маленький Охотник позавтракал, он стал пушистым от цветов. Цветы, появляясь, были нежно-белыми и чуть голубыми, но когда они расцветали, то составляли разноцветную клумбу. Охотник бросал их и тут же ловил и делал это непрерывно и ловко. Художник помнил, как ловко Маленький Охотник крутил букет перед мордой Гиперона и даже царапал ему нос. И Гиперон, сердясь бросался за букетом, а Охотник увёртывался. Но для чего теперь нужно было бросать и ловить цветы, он понять не мог.

– А для того, чтобы тренироваться, – объяснил Маленький Охотник, – Вот ты, например, не сумеешь поймать цветок, а цветок у нас не бывает сам по себе. Лови. И он бросил Художнику расцветающий белый цветок. Пока цветок летел к нему, он пожелтел. Как ни старался Художник, он не сумел его поймать. И цветок, упав, сделался оранжево-красньм, а затем отчаянно заалел, а потом заискрился и вспыхнул так, что глазам стало больно, и искры брызнули, разлетелись по сторонам. А там, где только что лежал цветок, стало пусто.

– Ну, что особенного, – убеждал сам себя Художник, – вот и у нас, если вырвать из клумбы цветок и оставить его без воды, он измениться: завянет и пропадет. Но как умело бросает цветы Маленький Охотник. Они у него словно рукавички у маленьких, которые чтобы не потерялись, привязывают на резиночках. Тогда бросай их сколько угодно: они вернутся. А как жонглируют в цирке. Но жонглёры подбрасывают предметы вверх, а Маленький Охотник умудрялся бросать их в разные стороны.

– Я ведь пока лишь Маленький Охотник, – объяснил он, – но обязательно стану Великим Охотником, и нужно уметь отбрасывать цветы. Это обманывает зверей, – объяснял Маленький Охотник, – а если цветы не ловишь, то растеряешь их в два счёта. Искусство в том и состоит, что нужно так скоро и ловко отбросить цветок, чтобы и сам цветок не заметил, что его отбросили, и продолжал цвести. Лови.

И Маленький Охотник снова бросил цветок. он пролетел теперь очень близко от Художника, так близко, что стал виден его каждый лепесток. Художник бросился к нему и помешал Охотнику снова его поймать, и Художник увидел, что, увядая, цветок превратился в двух искрящихся шмелей.

Но он уже знал, что это были не шмели, а электрические пули – Электры. У каждой, было по тысяче ртов. Одна из Электр выглядела грустной и постоянно кривила рты. Другая улыбалась. Во ртах обоих, должно быть, были золотые зубы, сверкавшие золотыми зайчиками.

Электры большими шмелями закружили друг около друга. Художник ждал, когда же они, наконец, разлетятся и превратятся в мерцающие огоньки. Однако Электры не думали разлетаться и кружили рядом. И всё быстрее и быстрее.

Электры прямо-таки дрожали от нетерпения, и вот вертясь в бешенном хороводе, они слились в один общий ком и вдруг вспыхнули слепящим пламенем. Художник и глазом не моргнул, как их не стало, а ловкий Маленький Охотник успел поймать парочку искорок и протянул их Художнику.

Но есть уже не хотелось, и они стали перекидываться искорками, как снежками, и от этого их потянуло друг к другу.

– И это – свойство нашей страны, – объяснил Маленький Охотник. – По нашим правилам поведения рукопожатия Охотникам запрещены, но мы перебрасываемся комочками света – фотонами и нас от этого тянет друг к другу.

Художник тут же подумал: «Что же тут особенного?» – Ему хотелось доказывать, что и у него – замечательный Мир, хотя никто с ним не спорил об этом.

– И в нашем Мире обменяешься с кем-нибудь взглядами и тебя потянет к этому человеку. И сколько можно расхваливать свою страну? Её нужно просто любить и не распространяться об этом. Ведь тот, кто действительно крепко любит, не очень об этом говорит.

– Послушай, Маленький Охотник, – попросил он, – объясни. Мне показалось, что одна пуля выглядела грустной, а другая веселой и бесшабашной.

– А так оно и есть: наша пула – грустная, а та, что из Антимира, всегда беспричинно весела. Такой у неё характер.