Современная австралийская новелла - Дональд Стюарт

Рой вел повествование не спеша, и до самой сути было еще далеко. Он сидел напротив меня, а Ада — в торце стола, между нами. Она не отрывала глаз от тарелки, всем видом выражая кроткое терпение. Если бы не она, меня бы, наверное, развлекла эта история. Рой оказался умелым рассказчиком, несмотря на оттенок самолюбования, проступавший в каждой его фразе. По крайней мере можно было не сомневаться — это все не выдумано. А закончил он описанием сценки, которая показалась мне весьма забавной и, главное, типично австралийской.

— Я выбил из него дурь. Выбил раз и навсегда в каких-нибудь полчаса, — он сделал паузу, отрезал несколько кусочков мяса и один за другим нанизал их на вилку. — Вверх по ручью в полумиле есть глинистый скользкий обрывчик, а на нем — эвкалипт чуть отступя от края. Так вот, надел я на коня узду покрепче, отвел туда, да и привязал к эвкалипту крупом к ручью. Ровной площадки как раз хватило, только чтоб ему встать. Отошел я чуток, потом поворачиваюсь и иду к нему. Он, ясное дело, налегает на узду. Он, надо тебе сказать, битюг здоровенный, но и дерево не тростиночка! И как же он тянул! Разрази меня гром — хоть линейку прикладывай от копчика носа до хвоста. Передними ногами чуть не в дерево уперся, задние — под брюхом, а круп-то уж над ручьем завис. Только белки глаз у коня сверкают. А узда как струна натянута, тронь — зазвенит. У меня, конечно, был при себе острый нож; обождал я, пока он таким манером всей тяжестью на узде повис. И — рубанул сплеча…

Я не мог сдержать улыбку, но сам Рой и глазом не моргнул.

— Боб, этот битюг три раза перевернулся в воздухе, пока не плюхнулся в воду. С места не сойти, если вру. Небось померещилось, что дерево с корнем вывернул. До того очумел — на этот берег не сообразил выбраться. Рванул прямо через ручей и не останавливался, пока не наткнулся на первую изгородь. Клянусь богом, это вправило ему мозги. Хочешь — верь, хочешь — нет, а после этого коня впору в детскую коляску запрягать.

Ничего удивительного.

И пошли одна за другой истории про лошадей. Про того же Капитана, потом про Сигару, про Тягача, Рыжуху…

Довольно любопытные это были истории. И я слушал бы с удовольствием, если бы Рой так упорно не исключал Аду из участия в разговоре. Ведь то, о чем он вел речь, было и ее жизнью, но он, похоже, напрочь вычеркнул жену из своих воспоминаний, ни разу не улыбнулся ей, ища отклика, не обратился за дружеской поддержкой. Для него за столом нас было только двое. Ада со своей стороны не делала попыток вмешаться. По всей видимости, она давно свыклась с подобным положением. Впрочем, свое отчуждение она переносила с достоинством, и даже еле уловимая насмешка сквозила в ее склоненном лице. Очевидно, мое присутствие придавало ей сил; она чувствовала, что я все понимаю и держу ее сторону. Мне вспомнились слова Роя: «Топор, ручной корчеватель, домкрат — и огонь…»

А Ада? Ведь он сказал — когда мы сюда приехали…

Мое внимание привлекли вилка и нож Роя. Вилка, со стертыми длинными зубцами и ручкой из черной кости, вероятно, сохранилась от старого прибора для разделки мяса. А ножом, очевидно, пользовались раньше при свежевании туш — от лезвия остался лишь небольшой остроконечный треугольник, плотно обмотанный бечевкой. Должно быть, эти предметы служили Рою с самого начала супружества. Рачительный хозяин, привыкший беречь вещи — те, ценность которых доступна его разумению. Мне не понравилось, как он основательно вытирал тарелку куском сухого хлеба, отодвигал ее от себя и, выпрямившись на стуле и расправив плечи, оглядывал стол, примериваясь к следующему блюду. Все это слишком отдавало самодовольством и самоуверенностью собственника.

Для своего возраста Ада тоже ела с завидным аппетитом. Пожалуй, слишком торопливо, но с определенным слегка суетливым изяществом.

Я многократно пробовал вовлечь ее в беседу — если это можно было назвать беседой, — но всякий раз Рой не давал ей раскрыть рта. Я похвалил ее лепешки — наградой мне был мимолетный благодарный взгляд. Но развить эту тему нам не удалось — вмешался хозяин и перехватил нить разговора.

— Что верно, то верно, Боб, — за эти самые лепешки она получала призы на всех выставках, от Вибы до Динсдейла. А коли не она, так получал я, за скот. Небольшое стадо, заметь, зато высший сорт. Был как-то у меня бык джерсейской породы…

Один раз, ясно сознавая, что иду на риск, я спросил Аду о дочерях.

— Они все замужем, разъехались, — почти бесстрастно отвечала она.

— И внуки есть? — улыбнулся я, надеясь перевести разговор в безопасное русло. Я не смотрел на Роя — я и так знал, что он начеку.

— У нас их одиннадцать, — ответила Ада. — Но мы редко их видим. — Она хотела добавить что-то, но Рой снова перебил ее.

— Здесь поблизости только одна живет. А другие две в город перебрались. Я от них вестей не получаю. — Он не сделал особого ударения на слове «я», но оно и так прозвучало многозначительно.

— Вы, кажется, упоминали, что один зять живет по соседству, — Я говорил уже наугад, просто чтобы заполнить паузу. Что-то не давало покоя этим старикам… Мое положение между двух огней становилось все затруднительнее.

Ада взяла свою пустую тарелку и встала из-за стола. Рой забарабанил пальцами по скатерти.

— Сказать по правде, Боб, не повезло мне с зятем. Сам понимаешь, чего хорошего ждать, коли у мужика одна выпивка на уме. По мне — хуже нет пьянства да — лени. А нашего-то бог и тем и другим наградил. Если не в пивной — так где-нибудь забор подпирает, отрывает других от дела. Откуда такие берутся — ума не приложу.

— Все хорошо в меру, — осторожно заметил я. — Я, например, сам не прочь пропустить стаканчик при случае…

— Сроду капли в рот не брал. И не стану, хоть ты меня режь.

— Мне и среди пьющих попадались достойные люди.

— А мне — только среди непьющих! Пиво да скачки — проклятие нашей страны, они нас и погубят.

— Ну уж и погубят! Не так у нас все плохо, — теперь я сознательно шел на спор, но ожесточение, с которым он принял мой вызов, меня поразило.

— Не так плохо? — даже морщины вокруг его сощуренных глаз задрожали. — Ты это серьезно? Я поднял шесть сотен акров земли, своими руками. А нынче полно мужиков, которые в жизни топора в руках не держали. И это у нас — послушай, Боб, ты мне можешь растолковать, как получилось, что в такой стране, как наша, люди болтаются без дела — ищут себе работу?

— Конечно, могу.

— По-твоему, они и впрямь хотят работать?

— Я в этом уверен.

Он вперил в меня негодующий взгляд, Ада вернулась за стол и стала намазывать маслом лепешку. А Рой, казалось, недоумевал, стоит ли продираться сквозь непролазные дебри моей тупости. Я прикидывал, насколько далеко может зайти спор; наконец он заговорил.

— Ладно, мистер, расскажу тебе для примера про один случай. У нас здесь они тоже шатаются — те ловкачи, что вроде дела ищут. А сами бегают от него, как от огня. Так вот, ставлю я раз изгородь там, у проселка, гляжу — плетется один такой. Я его приметил, еще когда он с дороги свернул; он и рта раскрыть не успел, а я уже смекнул, чего от него ждать.

«Привет, хозяин! — кричит он во всю глотку. — Нельзя ли здесь подзаработать?»

«Работы навалом, — отвечаю. — А насчет заработков слабо».

«Как так?» — интересуется.

«Я, — говорю, — рабочих не нанимаю, потому доходы не те. С такой фермы капиталов не наживешь. А ежели желаешь поработать, я тебе дело подыщу — только за харчи…»

— Веришь ли — его всего аж передернуло, словно бы ему в душу наплевали.

«Как, — спрашивает, — без денег?»

«Без денег», — отвечаю.

«Да ты, видать, очумел, приятель, — говорит. — Пошли со мной, я тебе сам повыгоднее дельце подкину. Тебе и работать не придется. Таскай мою поклажу да ворота отворяй — а уж кормежку я тебе обеспечу!»

Меня разбирал смех, но Рой даже не улыбнулся.

— Ты можешь смеяться, Боб, только работать их силком не заставишь, уж ты мне поверь. И он не зря языком трепал, заметь. По роже видать было, что он живет — как сыр в масле катается.

Все же история эта несколько разрядила обстановку; слово за слово — и Рой снова вернулся к своим лошадям. Когда Ада встала, чтобы убрать со стола, он тоже поднялся. Я спросил разрешения закурить, и хозяйка тотчас подвинула мне блюдце.

— Пепельниц у нас в доме нет, мистер Джонсон. — По лицу ее скользнула улыбка, уже ставшая как бы неким тайным знаком нашего сообщничества.

— И никогда не водилось, это точно, — с нескрываемой гордостью подтвердил Рой.

Он вышел, принес ведро воды и наполнил чайники на плите. Потом, к моему изумлению, встал рядом с Адой у раковины и принялся вытирать посуду. Он делал это ловко, как нечто привычное и естественное. Без сомнения, одна из тех мелких уступок жене, которые позволяли ему воображать себя заботливым мужем. Зато его замечание насчет отсутствия водопровода в доме было уже не столь естественным. Оно слишком запоздало и прозвучало как попытка оправдаться.