Кащей и Ягда, или небесные яблоки - Марина Вишневецкая

Тяжело опирался на посох свой Родовит и вел за собою людей, от княжеского дома их вел на капище, к идолам Перуна и Мокоши. Три лета почти ничего не родила земля. Три лета от бескормицы падал скот. Выживали люди охотой, выживали рыбой в реке. Но когда в последнее это лето пересохла и Сныпять, отчаялся Родовит. Не в первый раз вел он своих людей на поклон к верховным богам. Но в первый раз вел и не знал, слышат ли боги их мольбы, их стоны, их заклинания. Или и вправду Перун стал до того уже на ухо туг, что сколько с земли ни кричи, а до неба не докричишься?

А люди сегодня надеялись больше прежнего: они вели богам небывало тучную жертву, они вели на заклание быка. Вели и надеялись: если и не услышит Перун голосов, то сладостный дым различит непременно. И на коленях стояли, и руки к идолам деревянным тянули, — пока кузнец Сила резал быку яремную вену, — с особенной страстью. Знали люди: любит Перун их страх, хочет видеть их трепет.

А Лада тем временем вынула из принесенной бадьи горсть черной грязи. И обмазала грязью сначала лицо, потом шею. Вынула новую горсть и обмазала ею грудь. И живот, и спину, и ноги, пока не стала от грязи вся черной, и тогда по земле покатилась, будто сама землей сделалась. А Родовит, будто был он уже не князь у людей, а повелитель на небе, стал вокруг Лады ходить и посохом землю вокруг нее протыкать — не посохом будто — будто молниями живыми. И люди упали на землю от страха и благоговения, и спрятали лица в траву, и головы накрыли руками.

И Ягодка тоже, как все, полежала немного, а потом поднялась и решила княгиню Лиску проведать. Высокий курган, в котором лежала княгиня, был близко от капища. И пока не видел никто, пока все на земле лежали, девочка побежала к нему. Спряталась за покатым его холмом и щекой к кургану прижалась:

— Мама, мамочка, — зашептала. — Я вот думаю всё: а кто же из нас двоих будет княжить? Ведь змеёныш… ой, я хотела сказать, мой братец, Жар… Мне очень жаль, мамочка, но он же не совсем человек.

И вдруг кто-то хмыкнул у нее за спиной. Испугалась Ягодка, оглянулась, а там уже Жар стоял. И в его желто-зеленых глазах такая непроглядность была, как если в болото смотришь.

— Не совсем человек, — так сказал. — Не совсем, да. Чуточку зверь! — и вокруг его пасти вдруг струйка огня показалась.

Когда злился Жар, когда собой не владел, стал у него теперь огонь вокруг пасти бывать.

Испугалась, вскочила Ягодка, стала от брата пятиться, а он новой струйкой огня на нее дыхнул — узкой, длинной, и прожег ей подол, и колено немного обжег.

Послюнявила Ягодка ладонь, потерла ею колено и услышала:

— Ягода! Жар! — это Мамушка спохватилась, прибежала пропавших детей искать. Потому что нельзя никому отлучаться, когда люди и боги между собой говорят.

За одну руку Ягодку ухватила, другой рукой Жара взяла и обратно их к капищу повела:

— Как не стыдно! Как можно! Перун видит всё!

Идет Ягодка, чуть хромает, не заплакать старается. А Жар вприпрыжку бежит, на сестру зеленым довольным глазом посматривает.

— Камень, дай огонь! Огонь, выйди из камня! — это кузнец Сила возле жаровни сидел, огонь развести не мог.

Увидел детей Родовит, крикнул:

— Жар! Сынок, пойди, помоги! Ты же можешь!

Вырвал свою руку у Мамушки Жар, грудь от важности выпятил. Подбежал к жаровне, воздуха в себя побольше набрал да как дунул огнем — так поленья и запылали.

Закивал Родовит:

— Спаси тебя бог, сынок!

И люди этому тоже обрадовались, улыбаться змеёнышу стали:

— Храни тебя Перун!

Быстро дым от поленьев до бычьего мяса добрался. Бычье мясо пробрал и вот уже к небу сизым запахом потянулся. Взялись тогда люди за руки и стали маленькими шажками по большому кругу ходить. А внутри этого круга Родовит посохом потрясал:

— Тот, чье имя вымолвить разом не хватит силы! О великий Пе…

— Пе… пе… — затянули мужчины.

— …рун! рун! рун! — с трепетом выдохнули женщины.

И Ягодка вместе с ними, как ни болело колено, потому что иначе нельзя:

— …рун, рун, рун!

— Мы — твои люди! Ты — наш повелитель! Окропи же, омой свою землю! Войди в нее! Осчастливь! — и застыл Родовит, и к небу обе руки воздел, и голову к небу закинул.

4

Видели, нет ли люди своих богов — вот до сих пор нерешенный вопрос. Но в том, что боги своих людей видели и о каждом их шаге знали, нет никакой загадки. И мольбы их слышали, и ароматы их жертвенных приношений вкушали. А безмолвствовали боги оттого, что хотели своих людей испытать. Больше Мокошь хотела, а Перун бывал ее капризам послушен.

Среди небесного сада стоял большой колодец из камня. Не вода в том колодце плескалась — синее небо. А в дни жертвенных приношений, — не синее небо — тучные ароматы. Опустит Мокошь в небесный колодец серебряную бадью, к губам ее поднесет, испробует аромат принесенного в жертву животного и Перуну бадью передаст. Вкусит Перун из бадьи и морщины на суровом его лицо разгладятся.

Было так и сейчас. Сначала из бадьи отведала угощения Мокошь, но все равно сказала с насмешкой:

— Их безропотность не от ума!

Потом вкусил из бадьи Перун. Огладил усы, улыбнулся:

— Безропотность — их лучшая добродетель!

Но Мокошь не унималась, хотя и взяла у него бадью, и с удовольствием снова вкусила:

— Стрибог сотворил их из слишком грубого вещества. Их глиняные головы пусты до трескучего звона! Отчего бы им не пойти и не поклониться Дажьбогу, чтобы он их не жег своими лучами, чтобы остался хоть на день под землей? Отчего бы им к Велесу не пойти и не поклониться: пусть хотя бы болотной воды им дал или речку подземную к ним наверх отпустил… Почему? Потому что глупы!

— Потому что, — рассердился Перун, — они чтут мой закон! Потому что Дажьбог должен быть всякий день в небе, а Велес всякий день под землей! — и бадью у Мокоши не взял — выхватил. Зачерпнул пахучего дыма, отхлебнул его и сказал: — Всё! Больше испытывать Родовита не буду! Нет у меня в Родовите и в его людях сомнения! Так и знай! Моя колесница ржавеет. Мои кони истосковались без ветра! — и так громыхнул бадьей о колодец, что вздрогнула Мокошь.

И люди внизу, на земле, расслышали этот грохот и посмотрели в ясное небо с надеждой — не первый ли это гром?

Закусила губу, обиделась Мокошь, и тут же пряди вокруг лица зазмеились.

А Перун уже твердо вышагивал по небесным пригоркам. Он шел к долине небесной реки. Там паслись его кони, там же стояла и железная колесница.

5

Не ливня страшилась Фефила. От ливня было легко укрыться в норе. Она и сидела сейчас у норы, готовясь в ней пережить непогоду. Черные тучи наползали на синее небо, а сверху, по тучам, уже громыхал в своей колеснице Перун. Но нет, не от близости грозного бога перехватило у Фефилы дыхание. От чего-то другого. Но от чего?