Седьмой Совершенный - Самид Агаев

Ибрахим в сопровождении стражника прошел в ворота и очутился во внутреннем дворе, где его препоручили заботам хаджиба.[42] Они долго шли сквозь анфиладу внутренних помещений, затем в одном из залов поднялись по лестнице на второй этаж.

— Постой здесь, я доложу о тебе, — сказал хаджиб.

Оставшись один, Ибрахим огляделся. Он находился в зале, стены которого были украшены резными панно из cтука с изображениями пальм, виноградной лозы, лошадей, львов и газелей. У дверей с обеих сторон стояли два массивных изваяния львов. Подойдя поближе, Ибрахим потрогал их каменные морды.

Появился хаджиб и объявил, что в данный момент лекарь пользует султана, и велел подождать его в отведенных ему покоях. Ибрахим кивнул и направился за хаджибом.

Выждав час Имран поднялся и отправился на рынок. Улицы города были пусты. Зной разогнал мусульман по домам, где они будут отдыхать до вечера, ибо в такую жару все равно ничего путного не сделаешь, а затем вновь займутся своими делами. Имран с завистью подумал, что сельский житель не может себе этого позволить, он трудится от зари до заката.

В лавке красильщика было прохладно. Ученики все также растирали краски, а сам мастер занимался с покупателем.

— Еще дайте мне, — говорил покупатель, — по полмудда[43] ярь-медянки,[44] ляпис-лазури, мышьяка и свинцовых белил.

Когда покупатель, увешанный банками, вышел из лавки, Бургин с уважением сказал, глядя ему вслед:

— Художник, всегда много покупает.

Затем он провел Имрана в комнату, завешанную пологом.

— Говори, — потребовал красильщик.

— У меня все получилось. Он ничего не заподозрил.

— Почему ты ушел?

— Я не ушел. Он во дворце султана. Велел мне подождать.

— Во дворце султана? — недоверчиво переспросил Бургин.

— Да, у него с кем-то встреча, а потом мы должны уйти из города. Поэтому я пришел, чтобы знали, что я не сбежал.

— Хорошо, я все передам. Отправляйся обратно.

Имран кивнул и покинул лавку.

Султан лежал на софе, накрытый белой простыней, а сидящий рядом с ним человек средних лет в белой гилала[45] втирал мазь в закрытые веки правителя. У дверей стояли два нубийца с пиками в руках. Стоящие за спиной лекаря четверо телохранителей внимательно следили за этой процедурой. Катиб сидел, скрестив ноги, за низеньким столом, на котором стояла чернильница, лежали калам, бумажный свиток, матйана,[46] стопка асахи[47] и отчаянно боролся со сном.

— Из чего делается эта мазь? — спросил султан.

— Нужно мелко растереть сушеную муху, смешать ее с сурьмой и добавить немного животного масла.

— Муха? — удивился султан. — В ней должно быть много вреда?

— Сурьма забирает ее вред, — улыбнулся врач.

— Скорее ты прав, — согласился султан, — после этих процедур, мне кажется, что я вижу лучше.

— Это так, потому что данная мазь уменьшает боли в глазах и увеличивает ясность зрения.

— Хорошо, — довольно сказал султан.

Лекарь закончил процедуру и стал вытирать полотенцем руки.

— Теперь лежите так, не открывая глаз, пусть мазь впитается, — сказал он.

— На чем мы прервали нашу беседу?

— Вы говорили о том, что хариджитское государство существует сто сорок шесть лет.

— Именно так, — согласился султан, — исчисление ведется с 140 года.[48]

— Странно, что Аббасиды терпят инакомыслие у себя под боком.

— Они вынуждены это делать. Они должны помнить, что тяжесть восстания против Омейядов вынесли хариджиты, много нашей крови тогда пролилось. Они должны быть благодарны нам, именно мы заложили большую часть фундамента их власти. Впрочем, наше инакомыслие не выходит за пределы вопросов веры, хотя они считают наши взгляды ересью, а себя правоверными мусульманами. От шиитов нам приходится слышать упреки в том, что от наших рук погиб Али — племянник пророка. А как было ему не погибнуть, если он свернул с правильного пути, и предал своей нерешительностью людей, выступивших на его стороне в битве при Сиффине против Муавии,[49] когда часть его соратников вынудила его прибегнуть к третейскому суду, хотя победа должна была достаться ему! Он назначил судьей Абу Муса ал-Ашари, с тем, чтобы он рассудил согласно Книге Аллаха всевышнего, на что хариджиты заявили, что судейство может, принадлежать, только, Богу, не признали суда, и ушли от Али. В дальнейшем Али выступил против них и погиб в бою.

— Вы можете встать, — сказал лекарь.

Султан открыл глаза, откинул простыню и сел на кушетку. Тут хаджиб сделал знак, по которому двое слуг подбежали и помогли правителю надеть черный кафтан с массивным воротом.

— Принесите розовой воды и льда, — приказал султан. Слуга бросился выполнять приказание и вскоре появился, держа в руках поднос, накрытый дабикийским[50] платком. Под платком оказался хрустальный кувшин, в котором была вода, с плавающими в ней кусочками льда. Султан налил себе, сделал глоток и продолжал:

— Ты знаешь, Каддах, нас обвиняют во многих ересях. Вот одна из них мол, мы проповедуем полное равенство мусульман. Но что в этом плохого?

— Еще бы, — отозвался Каддах, — ведь это касается имамата. Косвенным образом вы утверждаете, что Имам может быть не из курайшитов.[51]

— А мы не скрываем этого, мы считаем, что любой верующий, будь он хоть черным рабом может быть избран халифом и имамом, если он чист моралью и верой. Но его должно сместить, как только он сойдет с правильного пути, как Али, например, после битвы при Сиффине. Так же мы считаем, что вера недействительна без дел, мы не признаем степеней в вере. Кто совершил смертный грех, теряет право считаться верующим и должен быть уничтожен вместе с семьей.

— Но этого нет ни у иудеев, ни у христиан, — возразил Каддах, — а ведь у них достаточно сект.

— Ну, так что же? Я не постигаю логики твоих слов.

— Логика в том, что пророк Мухаммад, да будет доволен им Аллах, называл иудеев и христиан людьми писания и считал, что все три книги как то — Коран, Тора и Библия произошли от одной небесной книги, которую сотворил Господин всего сущего.

— Ты очень образованный человек, Каддах, — заметил султан, — с тобой интересно вести беседу.

Врач приложил руки к груди и поклонился.

— А какие еще есть средства для лечения глаз? — спросил султан.

— Самые разные, о повелитель, если взять бирюзу, мелко растереть ее и посыпать глаза, то это уменьшит боль в них и увеличит ясность зрения. Также увеличивает ясность глаз и их блеск, пепел летучей мыши. Кроме того, при употреблении мяса ласточки, увеличивается зоркость глаз. А еще помогает при глазных болезнях и укрепляет зрение мелко истолченный лал или яхонт.

Султан важно кивнул головой.

— А скажи, Каддах, какие ты еще болезни можешь врачевать?

— Повелитель, скажите, что вас беспокоит, и я отвечу, знаю ли я средство.

— Меня многое беспокоит, — ответил султан, — ведь говорят, если после сорока лет ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, ты умер.

Султан засмеялся.

Врач вежливо улыбнулся, а остальные подхватили смех.

Султан понизил голос и спросил:

— Ну, скажи, к примеру, чем лечить шишки в заднице?

— А, геморрой, — весело отозвался врач, — это просто. Олово надо растереть на камне с выпаренным вином и оливковым маслом и втирать этот порошок. Еще помогает мышьяк с маслом или можно взять ярь-медянку, растолочь, смешать с укропным соком и розовым маслом и втирать.

— Куда втирать? — спросил султан.

— В больное место, — улыбнулся Каддах.

— Ну, что же, — сказал султан, — медицины на сегодня достаточно, прервемся, наступило время трапезы. Мы дозволяем тебе остаться, и разделить ее с нами.

— Благодарю тебя повелитель. Разреши мне отнести лекарства и отдать необходимые распоряжения своему помощнику, он ждет меня.

— Иди и возвращайся.

Врач поклонился и вышел из зала.

Примерно в это время сахиб аш-шурта, совершив омовение, оставил обувь при входе и вместе с другими людьми вошел в молитвенный зал. Боковым зрением он увидел Абу-л-Хасана, идущего вдоль галереи, но виду не подал.

Нижние части колонн, поддерживающих своды потолка, были обернуты ковровыми дорожками. Ахмад Башир сел возле одной из них, подальше от деревянного минбара.[52] Через каменные решетки окон, расположенных над михрабом,[53] лился свет, в котором плавали пылинки. Мусульмане сидели на коврах, в которых преобладал красный цвет. В зале из-за недостаточного освещения было сумеречно, но медные рожковые люстры зажигались только по вечерам. Подумав об этом, сахиб аш-шурта поднял голову и увидев, что сидит прямо под одной из них, переместился в сторону. Он сидел скрестив ноги и опустив глаза долу. Ему было тридцать шесть лет. Пятнадцать из них он отдал службе в полиции и достиг неплохого положения. Большей властью в этом городе обладал лишь султан, но треть прислуги во дворце была завербована полицией. Дабира из Багдада все еще не было. Ахмад Башир закрыл глаза и привалился к колонне. Он уже знал о том, что Ибрахим, исмаилитский даи, находится во дворце и ждет встречи с человеком по имени Каддах, который выдавал себя за глазного врача. Сомнений не оставалось, это был именно тот — махди, за которым прибыл Абу-л-Хасан, и о поимке которого лично его, начальника полиции, просил сам халиф, но Ахмад Башир еще не принял решения. Халиф далеко, а ссориться с султаном, гостем и лечащем врачом, которого был махди, ему не хотелось. Султаны не прощают таких вещей, султаны вообще ничего не прощают. Сахиб аш-шурта вздохнул, тяжелый был сегодня денек. С самого утра жена устроила скандал из-за того, что он вторую ночь подряд провел с новенькой рабыней. Супруга была дочерью влиятельного человека, главы дивана переписки в Кайруане. Надо признать, что это тесть сделал его начальником полиции. В этом мире будь ты хоть семи пядей во лбу, ничего не добьешься без нужных рекомендаций. Что говорить, если даже Али, племянник пророка Мухаммада, не смог получить принадлежащей ему по праву власти. И главное, что больше всего выводило из себя начальника, жена при каждом удобном случае спешила заявить, мол, это мой отец сделал тебя человеком. Конечно, если бы не ее отец, Ахмад Башир скрипнул зубами, он не мог себе ничего позволить в отношении жены. К тому же, он не любил перемен, а приезд этого человека из Багдада мог привести к переменам.