Поиски правды о кануне Второй мировой войны - Ирина Павлова

Далее Мельтюхов коснулся версии о «превентивной войне» Германии против СССР. Он привел определение превентивных действий, данное немецким историком А. Хильгрубером. Превентивная война — это «военные действия, предпринимаемые для упреждения действий противника, готового к нападению или уже начавшего таковое, путем собственного наступления». Для этого требуется прежде всего знать о намерениях противника. По мнению Мельтюхова, ни Германия, ни СССР не рассчитывали на наступление противника, значит, и тезис о превентивных действиях в данном случае неприменим. Более того, он считает, что «версия о превентивной войне вообще не имеет ничего общего с исторической наукой, а является чисто пропагандистским тезисом для оправдания собственных действий»[52].

Вопрос о превентивных действиях, на мой взгляд, сложнее, чем его трактует Мельтюхов, и не является только пропагандой. Гитлер действительно не имел ясного представления о том, что готовилось с советской стороны — сошлемся при этом на авторитетное мнение И. Хоффмана. Он не представлял себе размаха этой подготовки и не знал даты предполагаемого нападения. Немцам не было известно практически ничего о систематическом создании танковых соединений в СССР с целью ведения наступательных операций, так что в начале войны для них стало полной неожиданностью столкновение с многочисленными танковыми дивизиями, на которые они внезапно вышли. Но Гитлер имел определенное представление о наступательной военной доктрине СССР и о политических намерениях Сталина. От советника германского посольства в Москве Г. Хильгера он знал о речи Сталина 5 мая 1941 г. перед выпускниками военных академий РККА, в которой было прямо сказано о войне с Германией в ближайшее время[53].

С юридической точки зрения, нападение Германии на СССР 22 июня 1941 г., безусловно, является агрессией. Действия Гитлера могли бы быть квалифицированы как превентивные в том случае, если бы он, разгромив на границе армии противника, не устремился бы дальше, в глубь страны, захватывая все новые и новые территории СССР. С этого времени военные действия со стороны Германии однозначно являются агрессией, а со стороны СССР — освободительной войной, войной Отечественной. Однако объективно нападение Гитлера на СССР явилось превентивным, потому что оно предотвратило куда более массированное наступление Красной Армии.

В это же время было признано, что официальные советские историки, пытаясь обосновать тезис о военно-техническом превосходстве вермахта в момент нападения на СССР, фальсифицировали имеющиеся факты. Приводили, к примеру, число всех немецких танков и самолетов, имевшихся на Восточном фронте, а со стороны СССР только число новейших образцов. Это даже не фальсификация, а прямой подлог. В результате убеждение об абсолютном превосходстве войск вермахта прочно утвердилось не только в советской историографии, но и в обыденном сознании. Теперь даже бывший главный редактор готовившейся по решению Политбюро ЦК КПСС от 13 августа 1987 г. «Истории Великой Отечественной войны советского народа» В.А. Золотарев признал, что к началу войны «только по танкам и самолетам мы превосходили вооруженные силы Германии, Японии, Италии, Румынии и Финляндии, вместе взятые, почти в два раза»[54].

Тогда же официальная историография подтвердила, что переговоры с Англией и Францией в 1939 г. зашли в тупик не только по вине этих двух стран, но и по вине СССР: «Никем не доказано, что возможности переговоров СССР с Англией и Францией были исчерпаны, что без согласия польского правительства пропустить войска РККА через территорию Польши военная конвенция с этими государствами была исключена... хотя единственная возможность предотвращения войны заключалась в скорейшем заключении военного и политического союза с Англией и Францией»[55]. В то же время в российской литературе отмечалось, что «до сих пор отсутствует всеобъемлющая документальная картина, которая отразила бы с исчерпывающей достоверностью позицию советского руководства применительно к заключению пакта о взаимопомощи с Лондоном и Парижем, высветила бы глубинные, а не внешние причины срыва этих переговоров и переориентации Москвы на соглашение с Берлином»[56].

А в декабрьском номере журнала «Новый мир» за 1994 г. появилась публикация речи Сталина, с которой он выступил в день заседания Политбюро 19 августа 1939 г. Т. С. Бушуева, которая нашла текст этой речи в секретных трофейных фондах бывшего Особого архива СССР, оценила ее как «безусловно исторический документ, столь откровенно обнаживший агрессивность политики СССР». По ее мнению, именно эта речь «легла в основу позиции советской стороны при подписании ею секретных протоколов с фашистской Германией о разделе Европы»[57].

Запись речи Сталина на заседании Политбюро ЦК 19 августа 1939 г. публиковалась ранее на Западе. Почти сразу с изложением этой речи выступило французское агентство Гавас, чью публикацию Сталин назвал «враньем» в интервью газете «Правда» от 30 ноября 1939 г. Знали о речи Сталина и некоторые западные историки. Западногерманский историк Е. Еккель даже опубликовал найденную им запись речи Сталина в одном из журналов ФРГ в 1958 г.[58]. Реакцию советских военных историков на эту публикацию можно найти во втором томе «Истории Второй мировой войны»: «Фальсификация очень грубая. Достаточно сказать, что Сталину приписаны такие обороты речи и обращения, которые он никогда не употреблял. Кроме того, в этот субботний день, 19 августа 1939 г., заседания Политбюро вообще не было»[59]. Фальсификацией считает эту речь и такой просталински настроенный западный историк, как И. Фляйшхауэр[60].

В 1995 г. в России было торжественно отмечено 50-летие Победы над фашистской Германией и окончания Второй мировой войны. Этот юбилейный год стал годом огромного количества публикаций по теме, продемонстрировавших не только тот уровень свободы, которого достигли российские историки, но и то, с каким трудом правда о кануне войны пробивается наружу[61].

Советская история переполнена тайными преступлениями власти, но из всех ее тайн особо мрачной и хранимой была подготовка военного наступления на Европу в 1941 г. Эту правду приняла пока небольшая часть российских историков.

В качестве примера столкновения прямо противоположных точек зрения может служить опубликованная незапланированная дискуссия «Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера?» (М.: АИРО — XX, 1995). Наряду со статьями А.В. Афанасьева, С. Григорьева, М.Г. Николаева, СП. Исайкина, А.Н. и Л.А. Мерцаловых в сборнике представлен альтернативный взгляд на события кануна войны — Б.Н. Петрова, В.Н. Киселева, В.Д.Данилова, М.И. Мельтюхова, В.А. Невежина. Вместе с тем поставленные перед целым рядом очевидных фактов сторонники просталинской концепции были вынуждены, по крайней мере, признать, что «проблема взаимосвязи военной доктрины с технической политикой в СССР всегда была белым пятном для общества...», что «по сравнению с Западом у нас выпущено ничтожно малое число книг, посвященных этой теме»[62].

Наиболее радикальные выводы содержались в статье М. Никитина, который не случайно скрылся под псевдонимом (правда, весьма прозрачным). На основании идеологических документов мая—июня 1941 г. автор пришел к выводу о том, что «основной целью СССР являлось расширение «фронта социализма» на максимально возможную территорию, в идеале на всю Европу. По мнению Москвы, обстановка благоприятствовала осуществлению этой задачи. Оккупация Германией большей части континента, затяжная, бесперспективная война, рост недовольства населения оккупированных стран, распыление сил вермахта на разных фронтах, близкий японо-американский конфликт — все это давало советскому руководству уникальный шанс внезапным ударом разгромить Германию и «освободить» Европу от «загнивающего капитализма». Этой цели и была посвящена вся деятельность советского руководства в 1939—1941 гг.

Таким образом, — считает автор, — намерения советского руководства в мае—июне 1941 г., устанавливаемые на основе исторических документов, значительно отличаются от тех, которые нам преподносит отечественная историография. Следовательно, неверна вся и так не очень стройная концепция предыстории Великой Отечественной войны, поскольку она не соответствует известным фактам и документам. Поэтому уже сейчас основной задачей отечественной науки является создание новой концепции истории советского периода вообще и событий 1939—1941 гг. в частности»[63]. Однако последующее развитие историографической ситуации показало, как далека российская историческая наука от того, чтобы признать этот вывод. В 1995 г. в России прошли конференции, в том числе специально посвященные кануну войны. На международной конференции в Москве, организованной Институтом всеобщей истории РАН совместно с Институтом Каммингса по исследованию России и стран Восточной Европы при Тель-Авивском университете, «подавляющее большинство — практически все — выступавших опровергло версию Суворова и других авторов, поставив под сомнение сам их метод подхода к анализу событий»[64]. Участники научного семинара в Новосибирске, организованного местным обществом «Мемориал», наоборот, высказались за очищение истории от идеологического камуфляжа. Одним из участников семинара — В.Л. Дорошенко был сделан анализ речи Сталина 19 августа 1939 г., которым убедительно доказано, что текст этой речи, «при всех возможных искажениях, восходит к Сталину и должен быть принят в качестве одного из основополагающих документов по истории Второй мировой войны»[65].