Неоновый мираж - Макс Коллинз

– Да?

– С того времени, когда у папы случился первый удар. Я попыталась стать актрисой после того, как закончила школу бизнеса. Снимала квартиру в Тауэр-тауне, пробовала себя на сцене местного театра.

Я слегка вздрогнул.

– У меня, гм, была как-то в гостях знакомая, которая тоже занималась чем-то похожим.

– О? Кто?

Я назвал имя, оно ей было знакомо.

– Я видела ее фото! – сказала она, ее фиалковые глаза стали в этот момент еще больше.

– Я тоже, – добавил я. – Когда ты ушла из театра?

– После смерти отца. У меня пять сестер, Нат, и я самая старшая. Еще у меня был брат.

– Я знаю. Твой дядя говорил об этом. Я очень сожалею.

Она молча кивнула:

– Джонни был одним из лучших учеников. Он собирался поступать в колледж, но помешала война.

– Его призвали?

– Да.

– Наверное, твой отец хотел, чтобы сын продолжил семейный бизнес?

– Да, он видел в нем преемника. Отец частенько позволял себе выпить лишнего. Но когда мы потеряли Джонни, он... он не мог уже остановиться. Дела его шли все хуже и хуже, и вскоре папа умер. Инфаркт. У него было два инфаркта. Второй он не перенес.

Она рассказала мне об этом спокойно, ровным голосом, однако глаза ее были полны слез.

– И твой дядя помог тебе, – сказал я. – Устроил тебя на эту работу.

– Да, – ответила она, смахнув слезу кончиком бумажной салфетки, оказавшейся у нее под рукой. – Я никогда не использовала знания, полученные в школе бизнеса... И удивилась, когда обнаружила, что не только не растеряла полученные навыки, но что мне нравится применять их в работе.

– Это здорово. Я очень рад, что дела у тебя идут хорошо.

– Если бы дела шли хорошо, Нат, тебя бы не было здесь. Не так ли?

– Я полагаю, что так. Ты не могла бы рассказать мне об этих посланиях, телефонных звонках?

– Я могу показать тебе эти записки, – сказала она, открывая ящик стола. Будучи аккуратной, она держала их в специальной папке.

Их всего было три; как это обычно делается в таких случаях, буквы были вырезаны из газетных статей. Стандартными были и угрозы. «Откажись от судебного дела, не то будет плохо». «Брось это дело, а то отправишься на тот свет». «Найди нового клиента, иначе умрешь». Ничего оригинального, но игнорировать эти угрозы было нельзя.

– Ни одно из этих посланий не адресовано тебе, – сказал я.

– Большинство угроз, которые мы получаем по телефону, тоже предназначены мистеру Левинсону. Но время от времени они угрожают и мне.

Казалось, что все это ее не очень тревожит.

– Ты могла бы мне сказать, что они тебе там наговорили по телефону?

– О, ничего особо страшного! Во всяком случае, они не грозились меня убить, только порезать мне лицо. Что-то вроде этого.

Она по-прежнему была спокойна. И, думаю, это не было позой. Эта маленькая леди умела держать себя в руках.

– Как ты отнесешься к тому, если я стану твоей «тенью» на какое-то время? – сказал я. – На неделю, скажем?

Она улыбнулась; на ее щеках вновь появились ямочки.

– Я буду только рада. У меня нет приятеля... в настоящее время. Так что тебе не придется ломать мой распорядок дня.

– Я думаю, будет лучше, если я пришлю к вам в контору своего человека: он будет находиться здесь. Я же буду провожать тебя на работу и встречать после рабочего дня. Мы будем также вместе с тобой обедать и ужинать.

Она вопросительно подняла бровь.

– Твой дядя возместит мне все расходы. Мы с ним заключили соглашение.

– Ты знаешь, я живу сейчас дома. В Инглвуде, и на работу езжу на трамвае.

– Мы разместим тебя в отеле «Мориссон».

– Ты сам сейчас уже там не живешь?

– Живу. Правда, я переехал в другой номер – в период, когда временно отошел от всех своих дел. Я присматриваю себе подходящую квартиру, но ты же знаешь нынешнюю ситуацию с жильем.

Она кивнула:

– У тебя найдется лишнее спальное место?

– Да.

– Я могу пожить у тебя?

– Это было бы идеально. Если ты, конечно, доверяешь мне...

– А как насчет того, чтобы доверять мне?

– Это мы выясним позже.

Ту ночь мы провели в одной постели. Она взяла у меня обещание ничего не говорить ее дяде. Но меня и не надо было просить об этом. Я не сумасшедший. Он мне платил сто баксов в день, не считая дополнительных расходов, а я вдобавок спал с его племянницей. «Неплохо же ты устроился, старина», – сказал я себе.

Спустя примерно дня четыре мы, пообедав в ресторане «У Бергоффа», шли не спеша по Вест-Адамс в направлении нашего отеля, когда неожиданно из переулка прямо на нас вынырнул какой-то субъект. Он намеревался, видимо, испугать нас. И ему это удалось. Это был огромный малый крепкого телосложения, с одутловатым лицом и крючковатым носом. Одет он был в совершенно непотребного вида бело-голубой клетчатый пиджак, из-под которого выглядывала белая тенниска, и в мешковатые голубые штаны из легкой ткани. Он был похож на вышибалу из какой-нибудь забегаловки.

– Скажи своему шефу, чтобы он отказался от судебного дела, – сказал он Пегги и показал большим пальцем в направлении переулка, – а то в следующий раз нам придется разговаривать в другом месте!

По всей видимости, этот громила не обратил на меня никакого внимания. Он не знал меня. Я тоже не знал его, но не надо было обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что мы имеем дело с уголовником из шайки Гузика.

Я слегка подтолкнул Пег назад, шепнув ей, чтобы она возвращалась обратно. Заметив это, громила нахмурился, как будто собираясь задать мне небольшую взбучку. В руках у него ничего не было, так что я мало рисковал, когда выхватил из-под плаща свой пистолет и, приставив его к толстому пузу незнакомца, сказал:

– Давай-ка, парень, отойдем в переулок, потолкуем.

Он подчинился, и мы завернули за угол. Я ударил его один раз рукояткой пистолета по голове, и он, лишившись чувств, повалился, как мешок с опилками, на землю, прямо посреди мусорных баков. Около уха у него выступила кровь. Я вытащил у него из-под пиджака револьвер и забросил подальше. Затем я достал одну из своих визитных карточек и, прежде чем сунуть ее в нагрудный карман верзилы, написал на ней:

«Пусть Гузик позвонит мне».

На следующее утро Гузик позвонил.

– Ты вчера огрел по голове Грека, – сказал Гузик своим монотонным бесстрастным голосом.

– В такой одежде, как его, трудно рассчитывать на иное обхождение.

Гузик хрюкнул; похоже, это вызвало у него смех.

– Я был бы очень вам признателен, если бы девушку оставили в покое, – сказал я.

Я не стал просить его отстать от Рэйгена. Это было бы слишком, да к тому же не это меня сейчас беспокоило.

– Это твоя девушка? – спросил Гузик.

– Да, моя. Я убью любого, кто дотронется до нее. Последовала длинная пауза. Затем он сказал:

– Я позабочусь, чтобы ее не трогали.

– Спасибо, мистер Гузик. Гузик снова хрюкнул и повесил трубку. Я тоже повесил трубку; я почувствовал, что мои руки вздрагивают.

Адвокат, у которого работала Пегги, так и не успел довести дело до суда; он слег с нервным расстройством. Но Рэйген нашел другого юриста, который начал судебную тяжбу (в тот момент, когда машина Рэйгена была обстреляна, судебный процесс все еще продолжался), и взял Пег на работу в свой собственный офис. Теперь мы стали видеть друг друга от случая к случаю. Она вновь переехала жить к себе домой, на работе находилась под бдительным оком своего дяди, и это нам обоим совсем не нравилось.

Вот почему я согласился быть телохранителем Джима Рэйгена и принять участие в его безнадежной борьбе с Синдикатом: я был, черт побери, влюблен в его племянницу.

Глава 3

Рэйген был жив, но потерял сознание. Однако он истекал кровью и мог умереть от ее потери, если бы мы с Уолтом Пелитером не предприняли срочных действии.

Я быстро пересек улицу, подошел к расположенной на углу парикмахерской, где толклись чернокожие, оживленно обсуждая случившееся, указывая пальцами на изуродованные пулями автомобили. Никто из них не заговорил со мной, возможно, потому, что я по-прежнему держал в руках пистолет. Рядом была автобусная остановка, и несколько негритянских юношей забрались на скамейку, чтобы лучше увидеть стоявшие на проезжей части голубой «Линкольн» и черный «форд». Полицейские все еще не появлялись. Этот квартал патрулировался не так тщательно – и это, несомненно, было одной из причин, почему именно он был выбран местом нападения. Я подбежал к располагавшейся здесь же, на тротуаре, газетной палатке, дал один бакс мальчишке-продавцу, схватил пачку газет, вновь пересек улицу, открыл правую, изрешеченную пулями дверь «Линкольна», забрался внутрь и стал обматывать газетами раненую руку Рэйгена, который был все еще без сознания. Газеты быстро пропитались кровью.

Затем я оставил Рэйгена с Уолтом и, словно слаломист, огибая машины, водители которых притормаживали, чтобы посмотреть, что случилось (но не останавливались, так как белые водители никогда не останавливались в этом черном гетто), добежал до дверей аптеки и нырнул внутрь. За стойкой меня встретил худощавый, седой чернокожий аптекарь в белом халате и в очках в металлической оправе. Лицо его сохраняло невозмутимое выражение, как будто это был не первый случай, когда пули влетали в окна его аптеки.