Столичная штучка - Галина Гордиенко

Два месяца!

Или Рита после дороги устала? Говорят – сейчас в поездах дышать нечем, настоящие душегубки. Вот примет Рита душ, отдохнет…

Рите совершенно не хотелось знакомиться с Лесиным дедом. Зачем? Да еще именно сейчас. О чем с ним говорить?

Но повода отказать она не нашла и послушно повернула за троюродной сестрой вглубь сада. Шла и злилась на Лесю – вот уж ягненок! Кроткие глазки, нежный румянец, детские кудряшки, тощие лопатки крылышками сквозь старую майку, худенькие ножки…

Сестра!

Ровесница.

Рита еле слышно фыркнула: повезло, ничего не скажешь. Она смерила идущую впереди Лесю презрительным взглядом и стала думать о дедушке.

«Восемьдесят с гаком, с ума сойти! Да еще инвалид войны. Руку в сорок пятом потерял, мама говорила. Протез носит».

Рита невольно поежилась: за восемьдесят старику! Наверняка маразматик. Слюной брызжет. И жизни учит. Как все они. Мол, в наше время…

Рита сотни раз видела таких дедов в Москве. Увешанных медалями и орденами. Они в школе практически каждый год выступали. Перед днем Победы. Рассказывали о войне.

Герои! Шамкали, и слезы роняли на свое железо. Божьи одуванчики. А девчонки им цветы вручали. И терпели поцелуи.

Рита криво усмехнулась: правда, есть в классе парочка-тройка дурочек, они слушали дедов с интересом и даже кое-что записывали. И в тетрадях, и на диктофоны, и на видеопленку.

Якобы живое дыхание истории! Нужно ловить каждое слово, пока есть очевидцы давних событий. Скоро останутся только книги и фильмы. А тут – все-таки личные впечатления. Последние из могикан, можно сказать.

Рита тяжело вздохнула: никуда не деться, нужно идти и расшаркиваться. Старик все-таки приходится ей родственником. И даже не очень дальним.

Рита наморщила лоб и попыталась прикинуть: тетя Шура и мама – двоюродные сестры. А дед Толя – отец тети Шуры и родной брат маминого отца. Старший брат.

Кажется, между ними разница почти в пятнадцать лет. Он мамин дядя. Родной. И значит ей…

Кто он ей, Рите? Наверное, двоюродный дедушка. Раз уж родной брат ее деда по матери.

Ох, ну и путаница!

Рита погрустнела: придется отнестись к старичку со всем вниманием, иначе мама не простит. Она в последнее время помешана на своей родословной. Фотографии древние собирает, бумажки какие-то.

Сейчас в Москве это модно. Даже некоторые из одноклассниц пыхтят, изучая пожелтевшие домашние архивы. Древо свое вырисовывают, смех просто.

Рите, например, плевать на предков. Она сама по себе.

Девочка криво улыбнулась: ладно бы мать дворянкой была, а то – казачка. Рита специально узнавала: казаки – обычные крестьяне. Только вольные. Пахали землю и границы России заодно охраняли. Царю служили. На конях саблями махали.

Вот уж много чести переписывать крестьян!

Леся неторопливо шла впереди, и Рита раздраженно посмотрела на узенькие плечи: интересно, куда сестрица ее тащит? Уже прошли мимо дома, и летняя кухня осталась за спиной. Впереди сад и огород. Получается – дед Толя в свои восемьдесят среди грядок копается?

Да нет, где-нибудь под деревом дремлет. В тени, так сказать. В гамаке или в кресле. Неплохо-неплохо…

Внезапно Леся остановилась, Рита едва не упала, налетев на нее. И зло воскликнула:

– Чего застыла?

– Потише ты, – шепотом одернула ее Леся. – Дедушка работает.

– Где?

Рита бесцеремонно отодвинула троюродную сестру в сторону, и ее глаза изумленно округлились: это что, дед Толя?!

Из дневника Маргариты Северцевой:

«Ну и сестрицу мне Бог послал! Тощая, смуглая и глазастая. Галчонок, а не девчонка. На голове вместо нормальных волос ворох мелких кудряшек. А уж одета…

Я бы даже к мусоропроводу не вышла в такой старой футболке и драных шортах. Еще встретишь кого из знакомых – позору не оберешься. А Леська, кажется, об этом и не задумывается.

Тетя Шура совсем на маму не похожа. Она лет на десять старше. Да и смотрится ничуть не моложе своих сорока пяти. Волосы у нее темные, как у Леськи, и уже с сединой. Тетя Шура даже не красится!

Она вообще странная. Довольно полная, но ест все подряд и зарядки дома не делает. Совершенно за собой не следит.

Нет, я понимаю, конечно – тетя Шура мужа потеряла, любимого, и все такое, но зачем же заживо себя хоронить?!

Вообще-то тетя Шура – ничего. Ко мне уж точно придираться не будет. Крутится вокруг, говорит – какая красавица.

Про меня! И Леська ни словечка против, улыбается.

Дед Толя – полный отпад. Никак не ожидала. Ведь восемьдесят! Видела таких – тьфу. А тут вместо едва стоящего на ногах старичка – могучий белозубый дядька. Смуглый, черноволосый и веселый. Кудри как у Леськи! И седины поменьше, чем у тети Шуры.

Дед Толя – художник. Самый настоящий. У него одна рука, а он маслом пишет. На продажу. Всякие морские пейзажи и букетики цветов. Иногда и для души что-нибудь.

Когда я его увидела, дед Толя как раз этим занимался. Писал кусочек сада. Беседку, оплетенную виноградом. Ягоды прямо прозрачные, светятся на солнце, вот честное слово.

Богдан – необычное имя. Никогда не видела в Москве Богданов. И не слышала о них. По-моему, в нашей школе ни одного Богдана.

Тот еще парень!

Мы подошли с Леськой, он кисти деду Толе чистил. И подавал. Молча. Будто знал, когда какая нужна. На меня вообще внимания не обратил, хотя я рядом стояла. Будто я стеклянная, и он меня не видит. Ну и не очень-то нужно!

Интересно, Богдан замечает, что Леська смотрит на него, как больная собака?

Смешно! Неужели надеется понравиться такому парню?!

Впрочем, Леська – дурочка. Я в Москве к таким близко не подхожу. Юродивые!

На море меня сегодня не пустили. Сказали – нужно с утра идти. Или уже вечером. Чтоб не обгореть. Особенно в первые дни.

Я думала – успею вечером. Но тетя Шура пришла с работы и набросилась на меня с вопросами.

Странные они, провинциалы. Ну, кто в наше время спрашивает о зарплате? И преспокойно признается, что получает на своем кораблестроительном заводе всего двести гривен в месяц!

Гривны – украинские деньги. Запишу, чтоб потом не забыть. А двести гривен – очень мало. Меньше пятидесяти долларов. Где-то тысячу триста российских рублей. Глупо пропадать на работе до шести вечера за такую мизерную зарплату.

Кстати, тетя Шура наотрез отказалась брать у меня деньги. Мама выделила на мое питание двести баксов, а тетя Шура не взяла.

Нашла чего стесняться. Смешная.

Провинция, что поделаешь!

Зато у меня теперь избыток карманных денег. Или не замечу, как потрачу? Говорят же – денег много не бывает. Посмотрим. А маме ничего не скажу.

Что еще записать? Приеду, буду читать и вспоминать о Крыме. Если захочу.

Ему подходит имя Богдан».