Первая встреча, последняя встреча - Александр Бушков

– Отчаянный был мужик, – сказал Платон. – Это ж он с безменом на чудо-юдо…

– Чудо-юдо?

– Так не черт же. – Платон смотрел грустно и строго. – Что ж это за черт, если его можно безменом хлопнуть и кусок от хвоста отрубить? Да и черт вроде бы серой пахнет, а этот не поймешь чем, но не серой, право слово, не пеклом. И пули он боится. И железа острого опасается. Нет, барин, зверюга это, хоть и непонятная. Вот оно, стало быть, как…

Поручик отыскал штоф, и они хватили по доброй чарке за упокой христианских душ. Похрустели капустой, помотали головами, набираясь смелости.

– Три православных душеньки загубил, сучий потрох, – сказал Платон. – Вольно ж ему бегать…

– Воинскую команду бы… – сказал поручик Сабуров.

Но тут же подумал: какая в Губернске воинская команда? Инвалиды при воинском начальнике, стража при тюрьме, да пара писаришек. Может, интенданты еще отыщутся – вот и все. Небогато. Да сначала еще нужно тащиться за сотни верст и доказывать где следует, что они с урядником не страдают помрачением рассудка от водки, что по здешним лесам в самом деле шастает что-то опасное! Придется сначала уломать какое-нибудь провинциальное начальствующее лицо, чтобы хоть прибыло сюда и обозрело, а что такому лицу предъявить в качестве вещественного доказательства – кусочек щупальца, безмен в вонючей жиже?

Жандармы, что на вокзале? Слабо в них, как в слушателей и союзников, верилось, точнее, не верилось совсем. Вот и получается, что помощи от начальства ждать нечего. Должно быть, чудище объявилось недавно, рано или поздно оно наворочает дел, и паника поднимется такая, что дойдет до губернии, и зашевелится она в конце концов, и поверят шитые золотом вицмундиры, а тогда и возможности изыщут, и вытребуют войска, и леса обложат боевой кавалерией, эскадронами и сотнями, а то и картечницы Барановского подтянут – как всегда, после драки замашет кулаками Россия-матушка… Но допрежь того немало воды утечет, немало кровушки, и кровушка будет русская, родная. А присягу они с урядником принимали как раз для того, чтобы защитить отечество от любого врага.

– Так что же? – сказал Платон. – За болгарских христиан сколь крови выцедили, а тут свои…

Светало. И подступала минута, когда русское молодечество должно рвануться наружу – шапкой в пыль, под ноги, соколом в чисто поле, саблей из ножен. Иначе – не носить больше саблю, воином не называться, самому себе не простить. Раз выпало – грудь в грудь, до виктории или геройской смертушки…

– Урядник, смир-на! – сказал Сабуров.

Урядник опустил руки по швам. Оба они были в нижнем белье и сапогах, но это не имело значения. Как-то в восемьсот двенадцатом казаки голышом опрокинули французов, так что не в штанах дело.

– Слушай приказ, – сказал поручик Сабуров. – Объявившуюся в здешних местах неизвестную тварь, как безусловно для людей опасную, отыскать и уничтожить. Выступаем немедля.

– Слушаюсь, ваше благородие! – рявкнул урядник.

И у обоих стало на душе чуточку покойнее. Теперь был приказ, были командир и подчиненный, теперь – воинская команда.

– Соображения есть? – спросил Сабуров.

– Как не быть? Большое оно, чудище-то… Вон как столы-лавки перебулгачило. Гренадерскую бомбу бы нам…

– Где ж ее взять…

– Местности мы не знаем, вот что плохо. Проводника бы нам, какого ни на есть…

– И подзорную трубу, – сказал Сабуров. – Помнишь, Мартьян говорил про блажного барина, что на звезды смотрит?

– Помню. Думаете?

– Да уж см отрит этот барин в небеса не так просто.

Только где ж его искать? Черт, ничего не знаем – и где какие деревни и где что… Ну ладно. Давай собираться.

Сборы заняли около часа, а потом они выехали шагом на неоседланных Мартьяновых лошадях, приладив самодельные уздечки – невеликая воинская команда. По опыту своему поручик Сабуров знал, как мало значат их ружье и два револьвера, но что поделаешь.

Наклонившись с конской спины, Платон разбирал следы, и вскоре последовало первое донесение:

– Ну что – какие-никакие, а есть лапы. И лап этих до этакой матери, прости Господи – чисто сороконожка. И ясно ведь, что тяжелое, вон ворота не выдержали, как через них лезло, а бежит легко. Это как понять?

А вскоре они наткнулись на место, где валялись повсюду клочья собачьей шерсти, обрывки одежды – и кровь, кровища там и сам… Перекрестились, еще раз помянув несчастливых рабов Божьих, Мартьяна и двух других, по именам неизвестных, и тронулись дальше, превозмогая тягу к рвоте.

Нервы стали как струны, упади с дерева лист, коснись – зазвенят тревожным и печальным гитарным перебором…

– Неужто не заляжет, нажравшись? – сквозь зубы спросил Платон и вдруг натянул повод. – А вон там? Ей-богу, вижу! Вижу!

Но Сабуров и сам уже видел сквозь деревья: что-то зеленое, не веселого травяного цвета, а угрюмого болотного, шевельнулось там, впереди, на лугу. У неширокого ручья паслась пятнистая коровенка, а неподалеку…

А неподалеку замер круглый блин аршинов трех в поперечнике и высотой человеку – ну, под мужское достояние, не выше. По краю, по всей окружности блина, чернели непонятные комки, штук с дюжину, меж ними синие, побольше, числом с полдюжину, а в середине опухолью зеленело вздутие с четырьмя горизонтальными черными щелями, и над ними, на макушке бугорка – будто гроздь из четырех бильярдных шаров, только шары были алые, в черных точках. Сабурова вновь замутило, так неправилен, неуместен на зеленом лугу под утренним солнышком, чужд всей окружающей природе был этот живой страх, словно и впрямь приперся из пекла.

Блин колыхнулся, множество ножек, сокращаясь, вытягиваясь, понесли его вперед со скоростью идущего шагом человека, и коровенка, только сейчас заметив это непонятное создание, глупо взмыкнула, вытаращилась, задрала вдруг хвост, собираясь бежать.

Не успела. Взвихрились черные шишки, оказавшись щупальцами аршин в пять каждое, жгуты превратились в широкие ленты, и весь пучок оплел корову, сшиб с ног, повалил, синие шишки тоже взвились щупальцами, только эти были покороче и потолще, кончались словно бы змеиными головами, только безглазыми и с длинными пастями, и зубов там – не перечесть. Зубы и щупальца рвали коровенку, пихали кусками в черные щели… Рев бедолажной животины вмиг затих.

Сабуров не выдержал, перегнулся с прядавшего ушами коня – все сегодня съеденное и выпитое рванулось наружу. Рядом то же самое происходило с Платоном.

– Ну, видел? – прохрипел Сабуров. – Куда там в шашки – опутает, вопьется…

Платон соскочил с коня – как ни разозлен был, а сообразил, что непривычный крестьянский конь выстрелов над ухом испугается. Пробежал десяток шагов до последних деревьев, обернулся: