Мастера и шедевры. т. I - Игорь Долгополов

Эхнатон, борясь с кастой фиванских жрецов, в их лице боролся со всем старым, косным, догматическим, что было в Древнем Египте. Он запретил пользоваться условным схоластическим языком древности. При нем родился новый литературный язык, простой, народный, язык площадей и улиц.

Так же нов был и язык пластики Амарны, разрушивший каноны условных модулей, идеализировавших натуру и находившихся в плену многовековых традиций. Среди лучших скульптурных портретов амарнского периода были образы дочерей Эхнатона и Нефертити — Меритатон и Анхесенпаатон, поражающие нас сегодня обаянием, свежестью и удивительной мягкой лепкой, трепетностью характеров.

Анхесенпаатон. Нельзя остаться равнодушным, видя это девичье лицо, наполненное дыханием юности и чистоты.

На нас глядят чуть-чуть раскосые миндалевидные глаза, мы ощущаем дыхание и чувствуем мимолетную улыбку, блуждающую на губах этой девочки-царевны, уже обвенчанной, несмотря на свой возраст, с таким же ребенком, юным Тутанхатоном. Она еще не знает ничего об ожидающей ее и мужа судьбе. Они радуются жизни, участвуя вместе с отцом и матерью во всех дворцовых увеселениях, торжествах, церемониях.

Но время готовило им страшные испытания. Вскоре умирает совсем молодой Эхнатон, не завершив свои реформы. Исчезает с исторической сцены Нефертити. В течение двух лет страной правит муж старшей дочери фараона Меритатон, Сменхкара, и умирает. Судьбе было угодно, чтобы его заменил совсем еще юный Тутанхатон.

Нам уже известно, что молодой фараон быстро попадает под влияние Эйе и фиванских жрецов.

Он восстанавливает вновь культ бога Амона, возвращается в Фивы и становится Тутанхамоном, а его жена принимает имя Анхесенамон. Так замкнулся круг.

Все вернулось к старому. Вновь открылись храмы Амона. И вновь верноподданные египтяне с тем же тщанием стали уничтожать повсеместно ненавистное уже теперь имя бога Атона.

Но историю, искусство нельзя было повернуть вспять. Амарнский период оставил неизгладимый след в развитии культуры и искусства Древнего Египта. Оно стало более человечным, жизненным, острым.

Следы этого благотворного воздействия на скульптуру, прикладное искусство, живопись можно видеть на образцах сокровищ гробницы Тутанхамона.

Едва ли кто-нибудь в наше время слушал музыку Древнего Египта. Ведь от той давней поры не осталось нот или каких — либо подобных записей. Хотя широко известны древние изображения египетских музыкантов, играющих на арфе, систре, трубах. Их образы запечатлены в рельефах, росписях, мозаиках тех далеких времен. Мне посчастливилось услышать музыку этой древней страны. Это было в тот миг, когда я вошел в большой Белый зал Музея изобразительных искусств. В тот благословенный день, когда, кроме необходимой охраны, никого не было.

Гулкая тишина царила кругом. И в этой торжественной пустынности особенно значительно, объемно, изумительно тонко и строго смотрелись шедевры, найденные в гробнице Тутанхамона. Ровный, спокойный свет струился сверху, облекая сокровища, привезенные из Каирского музея, мягкой золотистой пеленой.

Я как зачарованный остановился…

Передо мною открылся древний мир красоты.

Я безотрывно гляжу и гляжу на небольшую статую юного царя, плывущего в ладье по Нилу, и мне кажется, что слышу мелодичный плеск волн великой реки. Я любуюсь узорным орнаментом золотых украшений, этих летящих могучих коршунов, драгоценных скарабеев, узорных ожерелий, и мне мнится, что моего слуха достигают строгие ритмы поющих золотых струн арфы.

В трепетных бликах металла я вижу символическое изображение божественного лика Солнца, и в моей душе звучат слова гимна, написанного еще во времена Эхнатона, воспевающие дневное светило, пробуждающее землю и все живое: «Вся земля принимается за работу, всякие животные удовлетворены своими травами, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд, и их крылья величают твой дух, звери скачут на своих ногах, все, что летает, все живет, когда ты восходишь для них».

Я слышу щебет птиц, пение ветра, шелест листвы… Я смотрю на стремительные и предельно выверенные линии скульптур, и меня поражают чеканность и певучесть их силуэтов.

Меня покоряют нежность и чарующая прелесть лица и осанки молодого царя и его юной супруги, я чувствую дыхание целомудренной, чистой любви, которая связывала эти два сердца.

И этот праздник дивной пластики, многократно повторенный в немых материалах, слился у меня в душе в неведомую, новую для меня гармонию, полную сияющей древней полифонии. Я убедился в невероятной музыкальности древнеегипетских мастеров — живописцев, скульпторов, ювелиров, сумевших заставить звучать камень, дерево, металл. И голоса их творений, такие разные по силе и тональности, достигли поразительной по глубине и изяществу мелодии. Я воистину услышал музыку времени или, скорее, песню «жизни, постоянству и красоте», которую сложил сам народ, невзирая на все тяготы своей судьбы.

Маска Тутанхамона. Алебастр.

В моем сердце прозвучала удивительная симфония радости бытия и полноты ощущения любви к свету…

И вдруг я понял, что эти мажорные, светоносные, жизнелюбивые мотивы были могущественной антитезой мраку, ужасу и страданию, они были свидетелями духовного здоровья египетских мастеров из народа, находивших в себе силы вопреки режиму страха и насилия, несмотря на вечно стоявшую на их пороге нищету, славить свет, верить в победу солнца над мраком.

Ваятелей и живописцев нисколько не смущали суровые догмы и каноны, выработанные веками.

Их мудрые сердца, их любовь к жизненной правде одолевали фальшь придуманных рамок и помогали создавать творения непреходящей ценности, в которых с невероятной экспрессией, невзирая на культовые модули, предписанные жрецами, звучало само время, в котором они творили.

И поэтому мы с такой радостью знакомимся с произведениями, созданными художниками в послеамарнский период, ибо мы еще и еще раз убеждаемся в благодатной роли Амарны — этого поистине Ренессанса в древнеегипетском искусстве, благоприятствовавшего дальнейшему расцвету скульптуры и живописи той поры и отличающегося особым обаянием и прелестью созданных художниками Амарны и их последователями образов. Думается, что сами внешние облики Тутанхамона, царя-юноши, и его супруги-царицы особенно пришлись по душе художникам, и они нашли какой-то особый, трепетный язык пластического выражения, чтобы увековечить эти полюбившиеся им характеры.

Может быть, народ испытывал известную долю разочарования после неистовых реформ еретика-фараона Эхнатона, которые, по существу, ничего не принесли простому люду…

Молодой Тутанхамон и начало его царствования, его доброта рождали какие-то иллюзии, какие-то надежды на лучшую жизнь.

Правда, разочарование пришло довольно скоро, ибо народ увидел вновь привычные им фигуры старых вельмож, фиванских жрецов Амона и пришедшую вместе с ними реакцию. Я еще и еще раз обходил экспозицию большого зала. Я дышал воздухом Древнего Египта, и душа моя была переполнена благодарностью к художникам, которые открывают нам двери в прекрасное. Трудно было поверить, что все эти сияющие, подобно маленьким звездам, изображения, по существу, были погребены во мраке небытия и только чудо вернуло их людям. Чудо разума и упорства человека!

Ушебти — магическая фигурка.

Мои размышления прервал шум.

И вновь я увидел ребят из киногруппы, перетаскивающих аппаратуру, софиты, тянущих электропроводку.

И снова лучи юпитеров вершили чудеса, и снова я увидел главную сердцевину искусства Древнего Египта — внутреннее движение, сокрытое под маской внешней скованности… И если услышать музыку творений Древнего Египта мне помогла… тишина, то экспрессию формы древних мастеров мне снова помог понять… свет нашего века — электричество…

Вот оператор попросил навести луч юпитера на маленькую композицию «Тутанхамон на ладье», на которой изображен фараон в короне Нижнего Египта, плывущий в лодке…

В руках у юноши гарпун и свернутая, как лассо, веревка…

Поток яркого света заставил ожить статуэтку.

Ассистенты приложили синюю прозрачную пленку к софиту, и голубой-голубой свет свершил еще одно чудо. Белый щит, подставленный как фон, вдруг превратился в… небо, черное дерево постамента стало в свете юпитера сине-фиолетовой водой реки.

Ладья поплыла. Упали глубокие тени. Вздрогнул гарпун в сильной руке, раскрутилось черное лассо.

Я увидел начало боя фараона с чудовищем. В древних папирусах не раз описывалось это сражение Добра и Зла.

Вот отрывок из этого мифа:

«И вот они предстали на своих судах перед Эннеадой. Тут лодка Сета погрузилась в воду. Сет превратился в гиппопотама и вознамерился потопить лодку Гора. Но тогда Гор взял гарпун и метнул его в божественного Сета…»