Судебные ошибки - Скотт Туроу

— А затем, видимо на радостях, наш герой вступил в противоестественную связь с телом мисс Ремарди.

Один из экспертов отошел в сторону, чтобы не заслонять останки Луизы. После предварительного осмотра тело вернули в то положение, в котором обнаружили, положили вниз лицом на пятидесятифунтовые мешки замороженного картофеля. Выше талии Луиза была одета в ржавого цвета форму служащих «Транснэшнл». Выходная рана в спине представляла собой аккуратную дырочку в ткани, словно женщина разорвала куртку, обо что-то зацепившись. Пятно крови, которое Ларри видел нечетко отпечатавшимся на стене кабинки, здесь было больше и темнело, словно краска. Юбка того же цвета и красные трусики были опущены до лодыжек, под накрахмаленным краем белой блузки, между похожими на дыни округлостями ее ягодиц был виден темный эллипс сфинктера, расширившегося с наступлением смерти. Кто-то попользовался ею в это место — там была краснота, означавшая, если Гаролд не ошибался, что это произошло сразу же после смерти, пока жизненные реакции были еще возможны.

— Следов изнасилования нет, но в трусиках лежал обрывок пачки презервативов, и обнаружен след смазки вокруг ануса.

По команде Грира один из молодых экспертов посветил туда фонариком. Гель в морозилке не испарился. Насильники в настоящее время боятся СПИДа и слышали о ДНК. «Если дело обстояло таким образом, сообщника не было», — подумал Ларри. Некрофилы и задолюбы не делают своих дел при зрителях. Даже у подонков есть стыд.

Гаролд коснулся нескольких процедурных вопросов и пошел наверх. Ларри остался в морозильной камере и спросил Кумагаи, можно ли кое-что осмотреть.

— Только ничего не касайся.

Кумагаи прослужил в полиции двадцать лет и твердо знал, что все полицейские — один тупее другого.

Ларри первый сказал, что в ходе расследования у него появляется нечто колдовское, но был в этом не одинок. Половина работников из группы расследования убийств после пары стаканчиков виски признавались, что иногда ощущают направляющее присутствие духов. Он не мог утверждать, что понимает это, но зло в таком масштабе, казалось, издавало какой-то космический шум. Как бы то ни было, но он часто начинал с момента серьезного общения с жертвой.

С минуту он постоял над Гасом. Если не считать участников групповых изнасилований, которые сегодня были подозреваемыми, а завтра убитыми, Ларри редко бывал знаком с жертвой. Гаса он знал только по необузданным иммигрантским манерам и омлетам — последнее всегда за счет заведения. Но Гас обладал удивительным даром, словно хороший учитель или священник, — он мог устанавливать связь.

«Я с тобой, дружище», — подумал Ларри.

Пуля пробила отверстие в затылочной кости Гаса. Он находился в той позе, в которой был обнаружен, лежа лицом на коробке с мясными пирожками, рот его был открыт. Дохлая рыба. Они все походили на дохлых рыб.

Как всегда, в такие минуты Ларри остро ощущал свою сущность. Вот его специальность. Совершено убийство. Как и все остальные, он думал о покупке нового садового шланга, о завтрашнем хоккейном матче, о возможности поиграть с сыновьями в футбол. Но ежедневно в какую-то минуту он проникал в замшелую пещеру убийства, в самую волнующую тайну этого понятия.

Оправдываться ему было не в чем. Люди убивают друг друга. И общество существует для того, чтобы ограничивать количество убийств. Для Ларри единственной, более важной работой, чем его, являлся труд матери. Прочтя кое-что по антропологии, он отвечал тем штатским, которые задавали вопросы: «А все скелеты, откопанные с застрявшим в черепе каменным топором? Думаете, это только что началось? Каждый способен на убийство». Ларри убивал. Во Вьетнаме. Бог весть, кого он отправлял на тот свет, стреляя в темноте из своей М-16. Покойников на своей стороне Ларри знал гораздо лучше. Но однажды во время патрулирования он бросил в туннель гранату и видел, как земля разверзлась и в воздух взлетели тела в фонтане грязи и крови. Первого человека разорвало на части, туловище было с одной рукой, без ног. Но двух других выбросило из-под земли целыми. Ларри помнил до сих пор, как они летели: один кричал, другой, видимо, был мертвым. Выражение его лица можно назвать потрясенным. «Значит, вот оно» — было написано на нем. Ларри до сих пор виделось то выражение. Теперь он уловил его на лице Гаса. Смерть — самое значительное событие в жизни, и оно всякий раз переполняло Ларри неотступным, захватывающим дыхание волнением. Такое же вызывают картины превосходных художников-реалистов — Хоппера или Уайета[3].

Для жертв это был конец, миг капитуляции. Но мало кто сдавался добровольно. Когда смерть так близка и неожиданна, каждый человек бывает раздавлен ужасом и желанием — желанием жить и невыразимым ужасом от того, что настал конец. Никто, считал Ларри, в таких обстоятельствах не может умереть с достоинством. Пол Джадсон, лежавший у дверей морозильной камеры, определенно не смог. Это был обыкновенный житель пригорода, кроткого вида человек, только что начавший терять белокурые волосы, мягкие, как волоски на кукурузных початках. Видимо, он никогда не обнаруживал особых эмоций. Но теперь... Встав на колени, Ларри разглядел следы соли в уголках его глаз. Пол умер, со слезами вымаливая жизнь.

Наконец Ларри подошел к Луизе Ремарди. Она, поскольку ему предстояло заниматься ею, требовала особого внимания. Кровь Луизы запятнала громадные мешки, на которых лежало тело, но умерла она наверху. Ее разорвало пулей, словно здание взрывом бомбы. Артерии и внутренние органы источали кровь, которую продолжало качать неразумное сердце. Луиза сначала стала сонной, потом, когда в мозг поступало все меньше кислорода, у нее начались галлюцинации, может быть, жуткие, пока видения не превратились в таинственный свет.

С разрешения экспертов Ларри взобрался на груду мешков, чтобы взглянуть на ее лицо. Луиза была хорошенькой, с намечавшимся вторым подбородком, с красивыми широкими скулами. На ее темных волосах отражался яркий свет. Работая в ночную смену, она обильно пользовалась косметикой, старательно подводила большие карие глаза. У шеи была видна линия, где кончались румяна и начиналась природная бледность. Она была одной из тех итальянских красоток — Ларри знал многих, — которые после тридцати лет расплываются, но продолжают считать себя соблазнительными.

«Луиза, теперь ты моя девушка. Я о тебе позабочусь».

Наверху Ларри пошел искать Грира, чтобы выяснить, можно ли привлечь Мюриэл к этому делу. По пути остановился у стола, где молодой эксперт по фамилии Браун составлял опись вещей, выпавших из сумочки Луизы возле двери.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил он.

— Записная книжка с адресами.

Браун, поскольку был в перчатках, стал перелистывать для Старчека страницы.

— Красивый почерк, — заметил Ларри.

Кроме записной книжки, там были обычные вещи: ключи от дома, квитанции, мятные леденцы. Браун указал на лежавшие под обложкой записной книжки два смазанных презерватива в такой же темно-бордовой упаковке, какая была у нее в трусиках. «Что это означает, — подумал Ларри, — кроме того, что Луиза жила не монашкой? Может быть, убийца нашел их в сумочке, когда искал бумажник, и возбудился?»

Однако им не восстановить в точности все события. Ларри давно это знал. Прошлое есть прошлое, всегда ускользает. Не помогает и самая лучшая экспертиза. Значения это не имело. Но из прошлого получено сообщение: погибли трое. Без достоинства. В ужасе. И какой-то жестокий подонок всякий раз наслаждался своей властью, нажимая на спуск.

Встав у места, где была убита Луиза, Ларри закрыл глаза, чтобы еще раз установить связь с потусторонним миром. Он был уверен, что где-то, может быть, неподалеку некий человек ощущает мучительный трепет в сердце.

— Иду по твоим пятам, мразь, — сказал ему Ларри.

3

4 мая 2001 года

Бывшая судья

Сорокасемилетняя Джиллиан Салливан, недавно освобожденная из федеральной женской тюрьмы в Олдерсоне, штат Западная Виргиния, сидела с сигаретой в маленьком кафе, дожидаясь Артура Рейвена. В разговоре по телефону Рейвен, которого она знала больше десяти лет, подчеркнул, что хочет видеть ее по делу. Как и многие другие, Артур, видимо, не хотел, чтобы она сочла, будто он собирается утешать ее или предлагать помощь. Джиллиан уже не в первый раз подумала, стоило ли приезжать на встречу, и тут увидела Артура, входившего с толстым портфелем под мышкой.

— Добрый день, судья, — сказал он и протянул для пожатия руку. Прозвучало это фальшиво. Даже до скандального случая с ней он вряд ли обратился бы к ней «судья» в разговоре с глазу на глаз.

— Лучше Джиллиан, Артур.

— Извини.

— Это звучит неприятно.

Она загасила сигарету, подумав только теперь, что его беспокоит дым. Когда она была судьей, никто никогда не выказывал недовольства тем, что она курит. Дымить при людях было ее привилегией.