Персона нон грата - Владислав Иванович Виноградов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты так и не пришел…
— Когда? — спросил Костя и разом вспомнил: точно, пару дней назад он обещал заглянуть к девчатам в общежитие, наладить телевизор.
— Вчера. Сегодня. Когда-нибудь.
— Галчонок, извини меня, подлеца, все из головы вылетело со смотринами у командующего.
— А почему тебя хотят назначить?
Костя пожал плечами. На «салоны» обычно шли пилоты в возрасте, каким и был прежний командир экипажа майор Асютин. Полученная им на капитанской должности майорская звезда свидетельствовала о добрых отношениях с командующим. Такого же покладистого сорокалетнего капитана искали, но, видимо, не нашли кадровики. Начавшийся вывод войск Группы, да и метелка увольнений прошлись по авиации, подбирая всех, кто выслужил сроки, не годился по здоровью. Капитану Першилину не стукнуло и тридцати, но уже был у него и 1-й класс, и набранный за Полярным кругом опыт полетов в «сложняке».
— Наверное, понравился, — пошутил Костя.
— Да, — кивнула Галина. — Чувствую, кому-то ты понравился. Без шуток. Но я не ревнивая. Приходи, когда выберешь время. Посидим.
— Обязательно, — встал Костя из-за стола. — Я Марине обещал телик наладить.
— Вот видишь. — Галина тоже поднялась.
Костя видел — да, видел! — пышную белую грудь. Но — боковым зрением — и реактор на стене столовой.
— До вечера? — спросила она.
— До вечера еще надо дожить, — сказал Першилин без задней мысли. — За биточки передай поварихам спасибо.
— Обязательно, — грустновато улыбнулась Галка. — Передам. Большое русское мерси.
Костя не успел перекурить — автобус стоял «под парами», постреливая сизым выхлопным дымком. Подхватывая одинаковые брезентовые портфели, летчики занимали места, незлобиво толкались в дверях, а в окнах «пазика» горел уже первый луч рассвета. Солнце всходило над городком и аэродромом, все это Першилин видел тысячу раз, но и в тысячу первый сердце екнуло в груди радостно и тревожно, тревожно и радостно, как всегда бывало перед полетами.
По дороге на аэродром о ночном происшествии в гарнизоне вспомнили не в первую очередь. Содержание подброшенного на КПП письма было известно лишь командиру да переводчику, но догадаться нетрудно: очередная петиция какого-нибудь Движения за сохранность пыльцы на крыльях бабочек или экологического общества бойскаутов-евангелистов. Першилин вспомнил вчерашних подростков и девушку по имени Ева. Что он знает о них? По какому праву может осуждать вполне объяснимое желание — не просыпаться до зари от гула вертолетов?
— Вообще все это не смешно, — оживленно говорил Женя Мельников. — Общеевропейский дом, общеевропейский дом… Что мы скажем, когда выставят из него под зад коленом? А, командир?
Костя глядел в окно. Автобус катился мимо стоянки вертолетов. Чехлы сползали с лопастей винтов как чулки. И Першилин неожиданно ответил любимой присказкой Галки:
— Что? Большое русское мерси.
6. Последнее предупреждение
Серый клин шестиполосной автострады упирался в краешек солнца и как бы выталкивал светило из-за горизонта. Мол, пошевеливайся, лежебока, довольно дрыхнуть, пора трудиться. Ржанков припомнил реплику журнала «Штерн» по адресу «оссис» — бывших восточных немцев: «Начинайте наконец работать, ленивые скоты!» — и отчего-то не порадовался рассвету. Восходящее над Европой солнце представилось Геннадию Николаевичу в образе всесильной германской марки.
Грядет «четвертый рейх»? Да нет, американцы не позволят. Они сами будут рулить оккупированной Германией.
Ржанков опустил солнцезащитный щиток перед лобовым стеклом: яркий свет резал глаза после бессонной ночи. В дороге он постановил себе вздремнуть, зная, что впереди долгий и трудный день. Вначале мешал тугой ветер, шумевший у локтя, — Бокай выделил Геннадию Николаевичу свой уазик, у которого была снята верхняя половина дверцы. Потом отвлек занимавшийся рассвет. А теперь покемарить уже не было времени. Нырнув под виадук, уазик покинул автостраду, где между «мерседесов» и «тойот» выглядел бедным родственником, и въехал на скромную рабочую дорогу. Здесь, среди пластмассовых «трабантов» — мыльниц, карманных «фиатов» и грузовиков с помятыми молочными бидонами в кузове — уазик смотрелся своим парнем. Да и был им.
Был не только в прошедшем времени. Рабочие кварталы столицы и рабочие города, провинциальные сельскохозяйственные кооперативы не захлестнула с головой волна антисоветизма. Здесь помнили добро, а от будущего добра не ждали.
Городок же Охотничья Деревня у Края Луга был городом мелких хозяйств, вышедших на пенсию чиновников… Нет, Ржанков не спешил с выводами, просто отметил факт. И плотнее прижал локтем кожаную папку с подкинутым ультиматумом. Не исчезало ощущение, что держит под мышкой готовую вот-вот взорваться мину.
Поворот, еще один, брусчатка под колесами вместо асфальта, и в просветах чугунной ограды — белые строения штаба Группы. Шлагбаум поднялся перед капотом. Часовой отдал честь. Ржанков был в полевой форме. Переодеться? Нет — он посмотрел на часы, — время дорого. За оставшиеся до семи ноль-ноль тридцать пять минут полковник Ржанков обязан доложить обстановку, а генерал-полковник Фокин — принять решение.
Центральная аллея, затененная липами, поглотила Ржанкова в его пятнистой униформе. Через десять минут (осталось двадцать пять) он возник на пороге приемной командующего, и у сидевшего за столом подполковника Потанина поползли вверх брови. Офицер по особым поручениям при командующем Группой не верил, разумеется, в диверсантов, захватывающих штаб Группы, однако и Ржанкова узнал не сразу. Какие черти принесли начальника отдела военной контрразведки с утра пораньше, да еще в камуфлированной полевой форме?
Понедельник был вообще тяжелый день. День докладов командиров частей и соединений командующему. И день доклада самого командующего министру обороны о том, что было вчера и будет завтра здесь, в Группе, несущей службу в центре Европы, впереди пограничных застав своей страны.
Потанин вложил в стаканчик остро заточенные, как любит командующий, карандаши и сказал:
— Напугали, Геннадий Николаевич. Честное слово, напугали. Никак, думаю, рейнджер какой… Уж было приготовился приемную оборонять.
Полковник Ржанков, мягко ступая по паркету в ботинках с высокими берцами, посмотрел в окно, покачал головой и затем с видимым удовольствием устроился в глубоком кресле:
— Какие, к черту, рейнджеры в наше время? Придет срок, и вы, дорогой Алексей Викторович, сами по описи сдадите свой кабинет и эту приемную представителям форума… фронта… движения… Поглядим, что за партия выцарапается к власти.
Потанин оглядел приемную, обшитую светлым деревом, через приотворенную дверь бросил взгляд в кабинет командующего, обставленный солидно и основательно — на годы. Жаль будет оставлять обжитые стены. Ржанков прав: придет день и час…
В никелированном
