Человек воды - Джон Ирвинг

Я остановился на чтении этой никудышной строфы и забросил перевод. Доктор Хольстер смеялся над этой строфой. И Бигги тоже смеялась. Но я не смеялся. Мир слишком жесток, — я был свидетелем этого! — автор пытается предупредить о неминуемой беде. Совершенно очевидно, что Аксельт и Туннель движутся навстречу погибели! Я это предвидел и просто не хотел дочитывать до конца.

Ложь! — возразили бы мне те, кто меня знает, Это удивительная способность старины Богуса видеть во всем, что его окружает, сплошную «чернуху». Мир был слишком жесток и ужасен для него! Он видит самого себя центром гибнущей цивилизации, он — единственный, кого мы знаем, кто может смотреть непотребные фильмы и получать от них удовольствие, читать мерзкие книжонки и рыдать над ними, если в них есть хоть малейший намек на его судьбу. У него в голове сплошное дерьмо! А в сердце — навоз! Как вы думаете, почему его зовут Богус? Уж не потому ли, что он любит правду?

Не обращайте внимания на этих бессердечных «жлабов». Теперь я живу в другом «мири».

Когда я показал Тюльпен эти двести восемьдесят строф, она, как всегда, отреагировала молчанием. Положив голову мне на грудь, она принялась слушать. Затем заставила меня слушать ее. Она так делает, когда чувствует, что меня по-настоящему что-то трогает, когда Тюльпен взволнована, она обходится без саркастического приподымания своих грудей.

— Жесток? — переспрашивает она. Слушая ее сердце, я киваю.

— Mektig, — отвечаю я.

— Mektig? — Ей нравится звучание; она начинает играть словом. Игра словами — это то, что мне действительно нравится в древнем нижнескандинавском.

Вот так я и живу. Йогурт, много воды и немного сочувствия, когда сочувствие мне необходимо. Все в порядке. Дела идут своим чередом. Правда, от моего узкого мочеиспускательного канала никуда не денешься, но в основном дела идут неплохо.

Глава 6

ПРЕЛЮДИЯ К ПОСЛЕДНЕЙ ПАУЗЕ

«Богус Трампер

918, Айова-авеню

Айова-Сити, Айова

2 окт., 1969

Мистеру Кутберту Беннетту

И. о. управляющего «Пиллсбери-Эстэйт»

Мэд-Индиан-Поинт

Джорджтаун, Мэн

Дорогой Коут!

Уведомляю тебя в получении твоего ободряющего письма и более чем щедрого чека. Этот «Стэйт Айова банк & траст» окончательно достал меня и Бигги; я вздохнул с облегчением, заткнув их твоим чеком. Если мы с Бигги когда-нибудь разбогатеем, то ты непременно будешь нашим честнейшим управляющим. Мы и вправду с радостью позаботились бы о тебе, Коут, чтобы ты как следует питался одинокими долгими зимами, чтобы перед сном ты расчесывал свою лохматую гриву и чтобы в твоей продуваемой морскими ветрами кровати тебя ожидало молодое горячее тело. На самом деле я знаю одно такое — как раз для тебя. Его обладательницу зовут Лидия Киндли. Правда, правда.

Я встретился с ней в нашем лингафонном кабинете. Она первокурсница, изучающая немецкий, а все остальное ее мало трогает. Вчера она прощебетала мне: «Мистер Трампер, у вас есть какие-нибудь записи с песнями? Знаете, я хорошо понимаю речь. Нет ли у вас каких-нибудь немецких баллад или, может, даже оперы?»

Я задержал ее; под ее жалобы о нехватке музыки в лингафонном кабинете и в жизни вообще я принялся просматривать катушки. Она стеснительна, как кошка под ногами; она боится, как бы ее юбка не коснулась твоих колен.

Лидия Киндли желает, чтобы ей в ухо нашептывали немецкие баллады. Или даже оперу, Коут!

Я не питаю «музыкальных» иллюзий по поводу моей новой работы, самой унизительной из всех. Я продаю значки, брелки и прочую ерунду на айовских футбольных матчах. Я таскаю широкий лоток из клееной фанеры от одних ворот к другим по всему стадиону. Лоток большой и неустойчивый, с подставкой как у пюпитра; ветер то и дело норовит опрокинуть его; крохотные золотые мячики рассыпаются, значки ломаются, брелки путаются и пачкаются. Я получаю комиссионные — десять процентов от проданного.

«Всего один доллар за этот брелок с хоккеистом! Ремень за два доллара! Большие значки всего за семьдесят пять центов! Мадам, за эту булавку с маленьким золотым мячиком — доллар! Детишки любят такие штучки, но футбольные мячики такие крохотные, что их легко можно проглотить. Нет, сэр, пряжка у ремня не сломана! Она только слегка погнута. Эти пряжки никогда не ломаются. Они будут служить вам вечно».

Я могу смотреть футбольные матчи бесплатно, но я ненавижу футбол. К тому же мне приходится напяливать на себя этот дурацкий желтый фартук с пузатым карманом для мелочи. Огромный, сверкающий значок на моем пиджаке гласит: «Хоккей интерпрайзес — Налетай Ястребом!» Каждый значок пронумерован. Мы работаем на стадионе под номерами. Соревнуемся за звание лучшего лоточника. В субботу номер 368 заявил мне: «Это мой пост, 510. Вали-ка отсюда!» Он носит галстук с красными футбольными мячами; значит, он сумел всучить брелков и значков куда больше, чем я. Я распродал товару ровно на столько, чтобы хватило на трехмесячную упаковку противозачаточных пилюль для Бигги.

Пошли в задницу «Айову», Коут. На следующем матче я, возможно, продам на такую сумму, что хватит на мою собственную стерилизацию.

Нам говорили, что когда «Айова» выигрывает, то товар расходится прямо-таки мгновенно. Психология болельщиков разъяснялась нам на ознакомительном собрании торговцев вразнос самим главой «Хоккей интерпрайзес», мистером Фредом Паффом, который уверял, будто жители Айовы большие патриоты: в ожидании победы они поспешат украсить свои пиджаки брелками и значками. «Ведь никому не захочется, чтобы его приняли за сторонника проигравших, — заявил мистер Пафф. А мне он сказал: — Отлично, мы с вами оба Фреды. Что вы на это скажете?»

«Я знаю еще одного Фреда из Спокана, штат Вашингтон, — ответил я ему. — Может, нам стоит попробовать взяться за какое-нибудь дело вместе?»

«А вы шутник! — воскликнул Фред Пафф. — Тогда вас ждет успех. Чувство юмора — самое главное в работе с фанатами».

Да будет тебе известно, Коут, что твои фанаты намного более преданны и постоянны, чем эти айовцы. Бигги и я обрадовались твоим фотографиям почти так же, как и деньгам. Бигги особенно понравился «Автопортрет с морскими водорослями». Честно говоря, я подозреваю, что подобные фотографии запрещено посылать по почте; я не хочу оскорбить твое тело, но я предпочел «Мертвую чайку № 8».

Пожалуйста, запрись в своей фотолаборатории и напечатай нечто в этом роде для меня, еще лучше — сделай мой снимок. Изобрази меня распростертым, с землистым цветом лица; сложи мои руки как положено и поставь рядом наготове гроб, а крышку от него в сторону. Будущее Фреда Богуса Трампера, который в любой момент готов соблазниться этой шикарной бархатной подкладкой. Уничтожь негатив. Напечатай размером 8 х 10. Сделай монтаж из лиц моей семьи: глубоко опечаленная Бигги (но не рвущая на себе волосы) и Кольм, играющий с витиевато украшенной крышкой гроба. Пожалуйста, постарайся недодержать изображения моих отца и матери. Смажь рот отцу — нет, лучше посади на него пятно. Он произносит речь над усопшим. Сопроводительная надпись гласит: «Настоящий профессионал должен выстрадать свое образование…» Затем запечатай фотографию в черный конверт и пошли по почте в бухгалтерию Айовского университета, снабдив кратким извинением за то, что покойник не смог оплатить свое обучение. Его, кстати, голосованием попечителей снова повысили в цене, включив в оплату сбор на развлечения. Я уверен, эти деньги пойдут на грунтозащитные (золотые) подошвы на футбольных бутсах, а в День встречи выпускников — на парадную платформу с колесиками, и еще — миллион желтых роз, выложенных в форме гигантского кукурузного початка.

Тебе посчастливилось иметь фотолабораторию, Коут. Я вижу тебя обнаженным в зловещем свете красного фонаря, смывающим химический реактив, проявляющим, увеличивающим; ты печатаешь свое изображение на белом листе. Когда-нибудь, когда будет время, ты должен научить меня фотографировать. Наблюдение за этим процессом приводит меня в восхищение. Я помню, как однажды наблюдал за тобой, когда ты промывал снимки: я видел, как под водой появляется изображение, — это выше моего понимания! Как если бы из множества плавающих в воде амеб получился человек.

Я думал об этом, пока переводил восемьдесят третью строку из «Аксельта и Туннель». Последнее слово, которое не дает мне покоя: «Klegwoerum». Руководитель моей диссертации считает, что оно должно означать «изобилующий». Я полагаю, что «плодовитый». Мой друг Ральф Пакер предлагает «буйный». А Бигги утверждает, что все это не имеет значения. В словах Бигги содержится большая доля горькой правды.

Хотя, мне кажется, Бигги начинает давать слабину. Это на нее совсем не похоже, но она воспринимает как обиду, если какой-то старый пердун шлепает ее по заду, пока она опорожняет его судно. Знаешь ли ты, что Бигги никогда не плачет? Она находит на пальце заусенец и начинает медленно отрывать его; я видел, как она драла заусенец на большом пальце. Бигги истекает кровью и никогда не плачет.