Отчаянная девчонка - Мэг Кэбот

Правда, люди–то намного глупее.

В пять пятнадцать Сьюзен Бун объявила:

– На подоконник.

Все, кроме меня, поднялись с мест и разложили готовые рисунки на подоконнике. Я поспешила сделать то же самое. Мы отступили на шаг и принялись рассматривать работы.

Мой рисунок объективно был лучшим. Мне даже стало неловко из–за того, что я, новичок, рисую лучше, чем взрослые, которые занимаются в студии не первый день. Джон перепачкал картину карандашом, Джерти не смогла разобраться с тенями, Линн явно подражала Пикассо, а Джеффри изобразил вместо фруктов нечто похожее на НЛО.

Лишь у Дэвида хоть что–то получилось, но он не успел закончить, а я не только нарисовала все фрукты, но и добавила для красоты ананас и пару бананов. Я надеялась, что Сьюзен не будет привлекать всеобщее внимание к достоинствам моей картины, она же принялась разбирать работы по очереди, проявляя невероятный такт. Думаю, папа вполне мог бы взять ее к себе на работу (экономисты хорошо разбираются в цифрах, а вот с межличностными отношениями у них проблемы, как у Ребекки). Сьюзен похвалила Линн за четкость линий, у Джерти отметила хорошие пропорции; Джону сказала, что он делает успехи, и все с этим согласились, а я изумилась про себя, пытаясь представить, как же Он тогда рисовал в начале. Дэвид был поощрен за «прекрасную перспективу», а Джеффри, оказывается, представил «отличную прорисовку».

Когда она добралась до моего рисунка, мне захотелось провалиться сквозь землю. То, что у меня получилось лучше всех, было слишком очевидно. Если честно, рисую я всегда лучше всех, но это и единственное, что я действительно умею.

Так вот, я искренне надеялась, что Сьюзен Бун не будет уж очень меня хвалить. Но когда я обернулась и увидела выражение ее лица, то поняла: опасаться дифирамбов не стоит. Сьюзен долго и внимательно изучала рисунок и наконец подытожила:

– Что ж, Сэм, ты изобразила то, что знала.

Смысла этой странной фразы я не поняла. Правда, в этой студии все было странным. Может быть, забавным, – если не считать ворона, – но странным.

– Хм, – сказала я. – Наверное.

– Но я просила рисовать не то, что знаешь, – улыбнулась Сьюзен Бун, – а то, что видишь.

Я посмотрела на груду фруктов на столике, а затем на свое художество.

– Но я так и сделала. – Я постаралась скрыть изумление. – Нарисовала то, что вижу. То есть видела.

– Правда? – Сьюзен улыбнулась своей эльфийской улыбкой. – И где же здесь ананас?

Ананас действительно отсутствовал. Для того чтобы убедиться в этом, не нужно было изучать предложенный для зарисовки ассортимент.

– Его нет, но…

– Его нет. И груши нет.

– Как это, – обиделась я. – Вот. Четыре груши.

– Да, – согласилась Сьюзен Бун. – Четыре груши. Но ни одна из них не похожа на ту, что ты изобразила. Твоя груша выдуманная. Вернее, ты вспомнила, как выглядят груши, и нарисовала, руководствуясь исключительно своим воображением.

Я плохо понимала, о чем идет речь, а вот остальные ученики согласно закивали.

– Неужели ты не видишь, Сэм? – Сьюзен взяла рисунок и подошла ко мне. – Смотри, ты прекрасно изобразила виноград. Но это не тот виноград, который лежит на столе, он слишком правильный, и все ягоды в твоей кисти одинаковые. Пойми, ты рисовала не то, что видела. Все это плоды твоего воображения. В прямом и переносном смысле слова.

Я сморгнула. Я ничего не понимала. То есть, конечно, понимала, но не думала, что из–за этого стоит разводить демагогию. В любом случае мой виноград был самым красивым. Разве не это главное?

Удивительнее и обиднее всего было то, что студийцы смотрели на меня с состраданием. Я почувствовала, как кровь приливает к лицу. Это, кстати, одна из главных проблем рыжих – мы часто краснеем, и скрыть это никак нельзя.

– Рисуй то, что видишь, – еще раз назидательно повторила Сьюзен Бун. – Не нужно рисовать по памяти, Сэм.

И тут вошла Тереза. От стука двери проснулся Джо и снова закаркал:

– Привет, Джо! Пррривет, Джо! Я с облегчением вздохнула.

– Увидимся в четверг, – ласково попрощалась Сьюзен, когда я надевала куртку.

Я улыбнулась в ответ. Только через мой труп мы увидимся в четверг.

Тогда я еще не знала, как была права. Ну, в каком–то смысле.

4

Когда я рассказала Джеку о том, что произошло в студии Сьюзен Бун, он рассмеялся. Просто рассмеялся, будто ничего особенного в моей печальной истории не обнаружил. Это меня немного обидело, хотя, честно говоря, эпизод с фруктами действительно был забавным.

– Сэм. – Он покачал головой. – Как ты не понимаешь? С общественным давлением надо бо–ро–ть–ся!

Джеку легко говорить: он под два метра ростом и весит килограммов восемьдесят. Когда лучший игрок школьной футбольной команды переехал в Дубай, тренер умолял Джека стать нападающим. Но Джек отказался. Не потому, что, как я, боится командных игр. Просто Джек считает, что коллективные виды спорта подают дурной пример пролетариату, наводя его на мысль о том, что, сплотившись, рабочий класс может захватить власть над миром.

Так что Джеку–то просто бороться против системы.

Мой же рост вряд ли превышает метр шестьдесят, а собственный вес мне неизвестен: мама выкинула напольные весы, посмотрев передачу про подростков–аноректиков. Кроме того, я даже не могу подтянуться на турникете.

Когда я изложила все это Джеку, он снова рассмеялся, что показалось мне совсем уж невежливым. Особенно потому, что исходило от юноши, которому я отвела роль своей Великой Любви.

– Сэм, – сказал он, успокоившись. – Не физически бороться. Тут дело в другом. – Джек сидел за кухонным столом и доедал шоколадные пончики. Мама считает, что мы должны полдничать печеньем с молоком, но Тереза, которую, как и меня, не волнует, что Джек плохо учится и бьет стекла, готовит для него как на праздник. Как–то раз она даже испекла эклеры. То, что для парня Люси Тереза печет эклеры, еще одно доказательство несправедливости мироздания.

– Сьюзен Бун меня… подавляет! – решительно начала я. – Можно подумать, она хочет сделать из нас художников–клонов!

– Ес–тест–вен–но, – не переставая жевать, заявил Джек, – Вообще–то все учителя этим занимаются. Ты подошла к заданию творчески, добавила ананас и – бах! – на тебя опустился тяжелый кулак конформизма.

Когда Джек волнуется, он очень широко открывает рот, так что сейчас пережеванные ку–сочки шоколадного пончика разлетелись вокруг, и пара попала на обложку журнала, который читала сидевшая рядом Люси. Сестрица брезгливо смахнула их на пол.

– Чувак, не плюйся, – выдала она директиву и снова углубилась в чтение.