Мир человека в слове Древней Руси - Владимир Колесов

На Севере же, в Новгороде, в 862 г., как рассказывает легенда, после изгнания пришельцев-варягов за море «въста родъ на родъ», только после того, как «избраша 3 братья с роды своими... все отъ рода варяжьска» (Лавр. лет., л. 7), настало здесь спокойствие. И часто еще повествует летописец о том, что каждый князь «приходитъ» обязательно с «родомъ своимъ» (германский корень *kuning-, к которому восходит русское слово кънязь, и значит "родовой вождь", "предводитель племени"). Но вот что любопытно: слово родъ употребляется только по отношению к своим. Стоило появиться легенде о «призвании варягов» на Русь, как и варяги стали «своими», и у них появились «роды». Всех прочих называли: языци, иноземци, тъземци (той земли жители).

«Род» — это корень, из которого выходят ветви-«племена»; но «род» — также и воинское единство племени, что обозначается словом пълкъ (германский корень этого слова *folk- значит "род", "народ"). Отметим и разницу словоупотребления: славяне живут с «родомъ своимъ», или, как предпочитали говорить некоторые древнерусские книжники, «со своимъ роженьемъ», а вот варяги приходят «съ роды своими». Форма множественного числа возникает неожиданно, потому что свой род — всегда один, и притом один и тот же. Роды в последнем выражении — это родичи, которые связаны кровными узами с общим предком, родоначальником; в начале летописи есть указание на то, что кроме «рода» были также и «роды».

Уже в старославянских текстах слово родъ многозначно, что соответствует многозначности его греческих эквивалентов. Это и "рождение", и "происхождение", и "плоды урожая", и "родня", и "поколения", и "племя", и "народ", и "порода (вид)", и "характер", и "родство"; также родъ огньнъ — "ад", даже "пекло", "геенна" (это выражение лопало к нам из болгарских переводов и было в книжном языке до XIII в.). Первые переводчики смешали два греческих слова (géenna "ад" и geneà "род"), и появилось у славян неведомо как сочетание родъ огньнъ, а позже также и порода в значении "рай" (соответствует греческому parádeisos; ср. парадиз). Патриархальные родовые отношения с их тяготением к языческому быту в глазах христианского писателя как нельзя лучше соответствовали этой игре слов (родъ — родьство). и, быть может, такое употребление поддерживалось искусственно в символических описаниях. Во всяком случае, у Кирилла Туровского порода встречается часто, но в XII в. сочетания родъ огненъ уже не знают, говорят лишь о родьстве или съродьстве, это тоже "ад". Понятия о рае и аде незаметно вплетались в представление о роде, хотя самим славянам такая символика была неизвестна; она осталась чуждой народу, никогда не вышла за пределы книжной культуры: «родство» не могло быть адом, это не укладывалось в сознании, привыкшем к другим представлениям о роде.

Множество значений слова родъ не должно удивлять. Тем более, что и в самом греческом языке, откуда, по-видимому, пришла к нам подобная многозначность, она была представлена разными словами и формами общего корня *gen-. Новые условия, возникавшие в русской культуре XI—XII вв., способствовали перенесению некоторых значений слова родъ из греческого в древнерусский. Каково же представление о роде у самих славян?

Греческому geneà свойственны значения "род" и "рождение (порождение)", они указывают на общность происхождения, принадлежность к одному племени. Племя существует реально, а род возобновляет его колена, которые растут «из рода въ родъ». Библейская последовательность родов такова: Иродовъ родъ, родъ Давыдовъ, затем шире — родъ еврѣискъ и еще шире — родъ чловѣческъ. Последнее выражение дошло до нашего времени, когда-то оно означало "множество", "неисчислимость людских сил" (см.: Иларион, л. 171а, также Чтен. Борис. Глеб., Флавий). У Серапиона Владимирского в конце XIII в. сочетание родъ чловѣческъ заменяется сочетанием родъ христианский, позже и у других писателей широко используется сочетание, противопоставляющее славян язычникам-варварам, тем самым сужаются границы рода пределами «своих», родственных душ (т. е. это книжное выражение соотносится со славянским значением слова), что позволяло опираться на известные славянам образы; род — всегда только свои: родичи, единомышленники, друзья. Род — та граница сцепления людей в общество, за которую не допускаются супостаты. То, что находится вне, — отродъ, породъ, т. е. исчадие, отродие, "бастард, ублюдок, мразь" (Ковтун, 1963, с. 222, 247, 425); и в переводных текстах русские писатели XII в. еще больше сужают смысл слова родъ.

В разговорной речи Древней Руси родъ — рождение, порождение. В псковском «Житии Ольги» (созданном предположительно в XIV в.): «отца имѣаше... от языка варяжьска и от рода не от княжеска» (л. 381) — по рождению не княжеской крови. «Благословити бо тя имуть сынове русьстии и в послѣдний родъ внукъ твоихъ» (Жит. Ольги (прол.), л. 353б) — при рождении последних твоих потомков. В «Сказании о Варяге»: «бяше нѣкто человѣкъ божий варягъ родомъ» (Жит. Варяг., л. 355), а в «Житии Андрея Юродивого» говорится о «словенине родомъ» (Жит. Андр., с. 159). «Возлюби ближнего своего, яко и самъ ся... не иже есть по роду ближний, нъ всякого живущего в вѣрѣ христовѣ» (Прол. поуч., с. 24). Шире становится круг явлений, охватываемых понятием «род» — рождение: родство может быть не только по крови, но и по духу; всё новые люди входят в круг родичей.

Ближайшим результатом такого расширения понятия родства стало совпадение значений слов родъ и племя; в поздних древнерусских переводах они воспринимаются как синонимы. Ср. в «Снах Шахаиши» пророчества о «конечных» временах: «чада отца и матере не почтят, ни рода, ни ближикъ» (Сл. Шахаиш., с. 5) — или такие суждения: «тогда и роди, и племена от божия службы укланяться... и любовь древнюю своих сродникъ с чюжими людми держати начнут, а убогого рода забудут; никто же рода своего ни племени, ни убога суща взыщет, мужь жену приимъ отца и матер уничижит, и прочий родъ свой, а жены родъ возлюбить» (с. 6, 7); «Своихъ племянъ отлучаться и своихъ друговъ» (с. 6). В древнерусской редакции текста отдано предпочтение все же слову племя, а не родъ (Рыстенко, 1904, с. 26).

Прошло время, и в XIV в. уже не осознается разница между родом и племенем, ср. общее именование родъ-племя — то самое, которое дошло до нас в литой формуле былинного текста («Ты чьего рода-племени?»). Тогда заметным становится, что и древний род — не только племя близких родственников, что в нем со временем накопилось много «чужих» (не кровных), а потому и воспринимается древний род во всей совокупности «сродников», «ближников» и «другов своих», которые все вместе противопоставлены «чужим людям». Пророчества описывают время, когда чужие люди станут роднее отца-матери, а род жены ближе кровного рода. В Древней Руси такое стечение обстоятельств рассматривалось как крушение всех самых прочных связей, которые могут быть в родовом обществе, — связей по крови. Род распался, поскольку сборность его племен уже не соответствовала представлению о родстве по крови.

Так и былинный герой, называя при встрече свой род-племя и уточняя, «чьих есте», обозначает тем самым свое место в социальной структуре привычного ему мира. И родъ, и племя пришли из родового быта, но служат новому социальному строю, а потому неизбежно должны изменить свой смысл. Каждое из этих слов в отдельности уже не годится для характеристики человека, но сложение их порождает то новое качество обозначения, которое вполне приемлемо, пока нет нужного в новых социальных отношениях термина. Что же это за качество и в чем его новизна?

Родъ еще до XIV в. получает также значение "родина": «и ту есть рожество святого Николы, то его есть и отчина и родъ — Петера» (Хож. игум. Даниил., с. 10). Рождаются не только люди, но и скот, жито: «Се ныне по 3 лѣта жита роду нѣт не токмо в Руси, но в Латынѣ: се вълхвове ли створиша?» (волхвы ли наколдовали?) (Серапион, с. 11).

За всем этим стоит нечто такое, что в представлении славянина объединяло слова рождение, родина и родъ. Происходит неуклонное дробление смысла древней синкреты-корня в новых социальных условиях. Родъ постепенно приобретает значение "родина" — конкретность родного гнезда и "рождение" — непрекращающееся воспроизведение потомства. Кроме того, в древнем отглагольном имени существительном заключено и сакральное значение божества, которое отвечает за неукоснительную смену поколений в границах племени: Родъ в отличие от множественности родовъ. «На роды и роды» — на многие поколения (Иларион, л. 186а). Еще в XII в. священник выступает против языческих представлений о том, что следует «требы творити по рожению... Роду и рожаницамъ» (Сл. идол., с. 382). Об этой стороне дела очень хорошо высказался Б. А. Рыбаков, противопоставлявший слово родъ в единственном числе слову рожаница (последнее обозначает божество женского рода), которое всегда употребляется в форме двойственного числа (Рыбаков, 1981, с. 20—21). Роду поклонялись, Родом пугали детей; «родимец застанет», «родимец схватит». «Дѣти бѣгаютъ рода, а господь пьяного человѣка», — говорит Даниил Заточник в XII в. (Дан. Заточник, с. 55). До наших дней сохранилось присловье «на роду написано»: древние славяне видели в Роде знак судьбы, предопределенного ею случая; латинское слово fatum в древних славянских книгах переводили словом родъ, скорее всего, это Родъ. «От нужа рода» [от необходимости судьбы] предостерегают старшие младших (Срезневский, III, стб. 138). «Новгородская кормчая» 1280 г. содержит старинные тексты, в которых осуждаются те, «иже въ получаи вѣрують и въ родъсловие, рекъше в рожаница» — в судьбу (Срезневский, III, стб. 141).