Сборник статей - Елена Невзглядова

Итак; 1) Эстетическая функция принадлежит смыслу. Это в высшей степени относится к поэзии; “господство, просто суммарное преобладание мысленной стихии в поэзии — очевидно” [Б.А.Ларин. О разновидностях художественной речи, “Русская речь”, Пг., 1923, с. 86];

2) смысл, обладающий эстетической функцией, отличается от логического смысла способом отражения внеязыкового содержания в элементах речи;

3) смысл, обладающий эстетической функцией, может быть исследован лингвистической семантикой, занимающейся выяснением именно того, как в единицах речи отображается внеязыковая действительность.

Попробуем в самой общей форме выявить, в чем состоит отличие смысла, обладающего эстетической функцией от смысла общеязыкового, логического [Поскольку в общий язык в том или ином виде входят заимствования из поэтического языка, выделим из него логический язык, служащий узко практическим целям .логического анализа, как единственно не обладающий эстетической функцией. В сравнении с ним и будем рассматривать поэтический язык.].

Слова, как единицы языка, отнюдь не всегда соответствуют единицам мысли — понятиям и представлениям. Об этом говорил Ш.Балли: “Несомненно, что человек постоянно стремится ассоциировать в уме слова или, говоря вообще, семантически значимые элементы, представляющие большее или меньшее формальное сходство, причем отправным пунктом и толчком для ассоциаций является именно форма... в глаголах relire “перечитать”, revoir “снова увидеть”, recoudre “снова зашить” приставка re- обнаруживает общее значение. И в том и в другом случае говорящий мысленно делит каждое из слов на составные части: rougir значит devenir rouge “сделаться красным”, relire — lire de nouveau “прочитать снова”. Иначе говоря, эти слова не монолитны, они не имеют общего, единого и неделимого смысла; вопреки их графическому единству, они представляют собой комбинации двух символов, выражающих два представления или понятия...” [Ш.Балли. Указ. соч., с. 51].

Об этом же говорил Пешковский: “Слова соответствуют отдельным “представлениям” как частям мысли, а корни и аффиксы таким отдельным представлениям не соответствуют. Но чему же они соответствуют? Ведь если мы говорим, что в слове “дев / иц / а” три “значения”, или три “части значения” (выражение безразлично), то это не может обозначать ничего другого, как то, что в представлении, соответствующем этому звуковому отрезку, есть тоже три части. Но что такое “часть” представления? Это, очевидно, тоже представление, только меньшей степени сложности... Слово co своими частями — это “маленькое предложение”” [А.М.Пешковский. Понятие отдельного слова. Сб. статей, Л., 1925, с. 128].

Это объясняется тем, что части слов имеют опосредственную связь с внеязыковой действительностью. Например, в слове “человечишко” формальный элемент -ишк- присоединяет к собственно семантическому корневому элементу слова пренебрежительное отношение и отличается от самого слова “пренебрежение” тем, что не называет предмет, а указывает на него посредством собственно языкового элемента — суффикса -ишк-. То же самое можно сказать о предлогах: к, над, по и т.п. и слове “отношение”. Предлоги указывают на явление, называемое отношением предметов действительности, а слово “отношение” называет это явление. И подобного же рода разница существует между морфемами (например, морфемой -бор- в словах “поборник”, “борьба”, “противоборство”) и такими, синкретическими по природе содержания, сложными словами, как пошлость, мещанство, коварство, интеллигентность и т. д. Морфема -бор- является собственно языковым элементом, который не непосредственно связан с внеязыковым содержанием. Однако эта связь может быть извлечена теоретическим мышлением и рассмотрена как связь некоторого формального элемента -бор- с синкретическим абстрактным понятием — общей частью конкретных понятий: борьба, противоборство, поборник и т.д. И между этим синкретическим понятием и сходными по степени сложности и смысловому синкретизму понятиями (такими, как мещанство, пошлость) существует та разница, что морфема -бор- лишь указывает на предметное содержание, а слова “пошлость”, “мещанство” и т.п. непосредственно обозначают предмет.

Различие между автосемантическими словами — с одной стороны, и словами синсемантическими и морфемами, с другой, — состоит в различной степени самостоятельности или в различном способе выражения ими понятий. “Полнозначимые слова самостоятельно выделяют объекты (т. е. вещи, явления, свойства, процессы и т.д.), тогда как служебные слова связаны с предметным содержанием лишь опосредованно...” [С.Д.Кацнельсон. Содержание слова, значение и обозначение. М. — Л., 1965, с. 3].

В номинативном значении слова осуществляется прямая связь между наименованием и предметом, т.е. непосредственная связь внешней оболочки слова с предметным содержанием. По закону семантического опрощения все составные элементы слова имеют общую предметно-логическую отнесенность. Только искусственно разъединяя два неразрывно связанных в слове элемента — логический и собственно языковой, можно выявить косвенную связь последнего с понятием.

В стихотворном тексте можно наблюдать явление, при котором собственно языковой элемент слова, имеющий в языке опосредованную связь с предметным содержанием, получает семантическую самостоятельность, т.е. приобретает непосредственную связь с предметом, какая существует в номинации.

Для того чтобы наглядно представить наблюдаемое явление, воспользуемся алгебраическими формулами Сепира, в которых он разбивал слова на корневой и грамматический элементы, т.е. на те самые “символы”, о которых говорил Балли и “части представлений”, о которых говорил Пешковский.

Слова типа sings, singing, singer Сепир выражает формулой А + [в], где А — корневой, семантически самостоятельный элемент, а в — грамматический и несамостоятельный (что выражается скобками). Слова типа fireengine (сложные слова) выражены им по формуле [А] + [в]. Слова типа beautiful, где грамматический элемент носит отпечаток своего происхождения, выражаются формулой А + в.

Обратимся к стиховому слову:

Когда в объятия моиТвой стройный стан я заключаю,И речи нежные любвиТебе с восторгом расточаю,Безмолвна, от стесненных рукОсвобождая стан свой гибкий,Ты отвечаешь, милый друг,Мне недоверчивой улыбкой...

Если иметь в виду языковое значение слова “стесненных”, то придется констатировать неправильность его употребления. Стесненными в этом контексте должны быть не руки, а стан. Однако с этим словом в условиях стиха происходит следующее превращение: корневой элемент “тесн” самостоятельно выражает значение “тесно”, а “грамматический” элемент “с” реализует свое значение приставки, выражая значение: “сдвинутых”, “сжатых”, “соединенных”. Происходит преобразование!

[a] + [B] + [c] А + В + [c]

Общее значение элементов распадается на два значения: тесно соединенных. На этом свойстве стихового слова основаны также словоупотребления:

Сейчас притащилиизраненный вечер.Крепился долго,Кургузый,Шершавый,И вдруг,Надломивши тучные плечи,Расплакался, бедный, на шее Варшавы.

Здесь “тучные” плечи означают: плечи туч. Вечер расплакался дождем. На месте одного значения — два других.

Или:

А люди разве не цветы?О милая, почувствуй ты,Здесь не пустынные слова.Как стебель тулово качая,А эта разве головаТебе не роза золотая?

Слово “пустынные” здесь употреблено в значении “пустые”:

[А]+ [b] А + [0] [А] + [с]

Построение так называемых неологизмов основано на существовании связей, хотя и не прямых, между частями слов (морфемами) и внеязыковой действительностью.

Например:

Будет буря — мы поспоримИ помужествуем с ней.

Примеров неологизмов можно привести огромное множество. В данном случае приставка по- в слове “помужествуем” реализует свое значение приставки, семантически обособляясь: “помужествуем” значит “поборемся мужественно” или “потягаемся мужеством”. В неологизмах используется то свойство слова в стихе, что в нем несамостоятельные морфологические элементы способны семантически обособляться, устанавливая непосредственную связь с внеязыковой действительностью.