У колыбели науки - Генрих Волков

История науки изобилует примерами того, что даже самые талантливые исследователи оказывались не на высоте, когда становились рабами философского нигилизма.

Известно, что гениальный Ньютон первым совершил открытие дифференциального и интегрального исчислений. Но его эмпирическая позиция, выраженная в знаменитом тезисе: «Гипотез же я не измышляю», помешала, очевидно, придать открытию необходимую форму. Эту более совершенную форму сумел найти философ Лейбниц, пришедший к математическому открытию независимо от Ньютона.

В начале XX века идеи специальной теории относительности «носились в воздухе». Знаменитый французский математик Анри Пуанкаре стоял на пороге открытия этой теории. Но, по мнению великого физика современности Луи де Бройля, сделать открытие ему помешала порочная философская позиция, предубеждение против теоретических построений, которые, как он считал, ученый выбирает лишь ради соображения «удобства», а не в целях найти адекватное выражение действительных процессов.

Свыше тридцати лет назад в физике были обнаружены некоторые непонятные тогда явления, касавшиеся суммарной энергии ядра в результате радиоактивного распада. Ученые, склонные к философскому нигилизму, сразу же заявили о мнимом бесследном исчезновении энергии, об отрицании закона сохранения энергии. Такой «эмпирический» вывод закрывал путь для научного решения проблемы и настежь распахивал ворота для теологических домыслов.

Другие физики, не будучи сознательными диалектиками-материалистами, но, по существу, используя стихийно этот метод мышления, искали иных путей. Паули, например, выдвинул для решения возникшей проблемы смелую и плодотворную гипотезу о существовании неизвестных дотоле микрочастиц, уносящих с собой ту долю энергии ядра, которая на первый взгляд кажется исчезнувшей совсем. Так было предсказано открытие нейтрино.

Хочется рассказать еще об истории поисков замечательного нашего естествоиспытателя и самобытного философа Владимира Ивановича Вернадского. Автор чрезвычайно смелых и широких естественнонаучных обобщений, универсально образованный и оригинально мыслящий ученый, он отнюдь не был эмпириком, хотя и проповедовал в ряде своих работ эмпирический метод исследований. Этот метод он попытался в начале 20-х годов применить к решению вопроса о происхождении жизни. Его подход заключается в следующем. Наука до сих пор не имеет эмпирического подтверждения того факта, что жизнь на Земле имела начало. Представление о зарождении жизни из косной неорганической материи идет от философских (начиная с античности), а не строго научных исканий. Поэтому оно должно быть отброшено. На самом деле мы всегда наблюдали и наблюдаем как факт только происхождение «живого от живого». Вот этот-то непреложный факт и должен послужить основой для новых гипотез. Каких? Например, «о заносе» жизни из космоса.

Вернадский, однако, никогда не делал догм из своих предположений. Новые факты и новые доводы заставляют его пересматривать и уточнять первоначально занятую позицию о невозможности абиогенеза, которая могла бы завести в тупик: ведь данные современной науки подтверждают философски предсказанный вывод, что жизнь может зародиться из неорганической материи.

Вспоминаются мудрые слова де Бройля о том, что позитивистская позиция имеет, конечно, свои преимущества, которые состоят в «благоразумии» и в том, что она обязывает ученого оставаться на почве надежно установленных фактов, но она имеет и крупные недостатки: она рискует подрезать крылья научному воображению, которое всегда играет фундаментальную роль в прогрессивном развитии науки, и она может также затормозить это развитие, априорно заявляя о том, что запрещено вступать на тот или иной путь исследования. Здесь эмпиризм смыкается с догматизмом.

Если философией нельзя овладеть на пути усвоения готовых результатов процесса ее развития, то на каком же пути это возможно?

Не случайно классики марксизма не оставили нам произведения, где бы была суммарно изложена философия диалектического материализма как некая законченная система идей. Но они оставили множество произведений, где эта философия представлена в действии. Среди них центральное место принадлежит «Капиталу» Маркса. Однако, по Ленину, нельзя постичь «Капитал» (прежде всего, его философскую основу), не изучив «Науку логики» Гегеля. Но является также аксиомой, что нельзя понять Гегеля, не зная Шеллинга, Фихте, Канта, Декарта, Спинозы, не зная также Аристотеля, Платона, Сократа, Гераклита. Гегель считал, что нет ни одного положения Гераклита, которое он не принял бы в свою философию.

Поскольку марксистская философия — это не догма, а руководство к действию, то изучать ее нужно в становлении, в движении, в действии, в столкновении с другими философскими течениями. Иначе говоря, нужно изучать всю историю философии.

Именно такой была точка зрения на этот вопрос Ф. Энгельса. Отметив, что естествознание вступает в теоретическую область (процесс, который стал особенно явным в наше время), а здесь эмпирические методы оказываются бессильными, здесь может помочь только теоретическое мышление — Энгельс со всей определенностью утверждал: «Но теоретическое мышление является прирожденным свойством только в виде способности. Эта способность должна быть развита, усовершенствована, а для этого не существует до сих пор никакого иного средства, кроме изучения всей предшествующей философии»[17].

Итак, изучение всей (!) предшествующей философии — вот путь к овладению культурой теоретического мышления.

И далее Энгельс поясняет, что «наиболее плодотворными» для естествознания могут быть две исторические формы диалектической философии, а именно: древнегреческая и классическая немецкая философия от Канта до Гегеля.

Почему же греческая философия, столь далекая нашему времени, может быть плодотворна для естествознания? Потому что здесь диалектическое мышление выступает еще в «первобытной простоте», без последовавшего затем метафизического расчленения природы на частности, благодаря чему был закрыт путь от понимания отдельного к пониманию целого. Всеобщая связь явлений у греков не доказывается в подробностях: она является результатом непосредственного созерцания. В этом недостаток греческой философии, из-за которого она должна была впоследствии уступить место другим воззрениям. Но в этом же заключается и ее превосходство над всеми ее позднейшими метафизическими противниками: если метафизика права по отношению к грекам в подробностях, то в целом греки правы по отношению к метафизике.

И далее Энгельс делает вывод, который следует воспроизвести целиком: «Это одна из причин, заставляющих нас все снова и снова возвращаться в философии, как и во многих других областях, к достижениям того маленького народа, универсальная одаренность и деятельность которого обеспечили ему в истории развития человечества место, на какое не может претендовать ни один другой народ. Другой же причиной является то, что в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений. Поэтому и теоретическое естествознание, если оно хочет проследить историю возникновения и развития своих теперешних общих положений, вынуждено возвращаться к грекам. И понимание этого все более и более прокладывает себе дорогу. Все более редкими становятся естествоиспытатели, которые, сами оперируя обрывками греческой философии, например, атомистики, как вечными истинами, смотрят на греков по-бэконовски свысока на том основании, что у последних не было эмпирического естествознания. Было бы только желательно, чтобы это понимание углубилось и привело к действительному ознакомлению с греческой философией»[18].

Приведенные слова Энгельса звучат как живое вступление к теме нашего разговора с читателем.

Пусть теперь читатель перенесется мысленно на двадцать шесть веков назад, на греческие земли, острова и колонии, где талантливый народ мореплавателей и торговцев, ремесленников и земледельцев, поэтов и рапсодов, пиратов и героев, наследников Геракла и Ахиллеса, Прометея и Дедала, Ясона и Одиссея, Гомера и Гесиода пустился в небывалое и полное приключений путешествие по бурным волнам теоретического мышления на поиски «золотого руна» истины.

Возвратись душой к истокам,В мир, где ясным, мудрым слогомСмертный вел беседу с богом,Обретал без мук, без болиСвет небес в земном глаголе[19].

«ГРЕЧЕСКОЕ ЧУДО»

…Мы будем предметом удивления и для современников и для потомков.

Одной из самых поражающих воображение загадок человеческой истории является так называемое «греческое чудо» — почти внезапное возникновение и стремительное развитие такой философии, которая дала могучий толчок всему дальнейшему интеллектуальному прогрессу. Исследователи на протяжении ряда столетий соревнуются друг с другом в попытках выдвинуть наиболее убедительные и остроумные гипотезы для объяснения этого феномена. И хотя некоторые детали уже контурно обозначились, в целом проблема продолжает оставаться открытой[20].