Встречный бой - Дмитрий Казаков

Под взглядом субтактика тот съежился и задрожал.

— Кто ты такой? Почему вы оказывали нам сопротивление?

— Потому что вы все равно убили бы нас, — сказал мальчишка, шмыгнув носом. — Арчи… и меня.

— Почему ты так думаешь? — удивление субтактика выглядело искренним. — Мы убиваем лишь тех, кто сопротивляется.

— Нет! Всех, кто не согласен с проклятыми законами Зигфрида фон Хайнца! — выкрикнул пленник, оскалившись и брызгая слюной. Лицо его покраснело, а глаза загорелись. — Кто не хочет быть его рабом!

— Ты отрицаешь Кодекс? — субтактик расстегнул карман рюкзака и вытащил небольшую книжечку в сером блестящем переплете. — Не веришь в Эволюцию?

Стальной Кодекс — священный текст, написанный непосредственно Пророком, носил с собой и знал наизусть каждый из форсеров.

— Верю… — порыв прошел и голос мальчишки зазвучал не яростно, а безнадежно устало. — Но почему я не могу выбрать девушку из шахтеров или фермеров, которая мне нравится, жить с ней вместе и завести собственных детей?

Стальной Кодекс не запрещал форсерам влюбляться, создавать пары, но четко регламентировал появление на свет потомства — в репродуктивных центрах, и его воспитание — отдельно от родителей, под присмотром матерей-воспитательниц.

— Потому что это не отвечает интересам эволюции нашего вида, — мягко ответил субтактик. — Мы должны как можно быстрее заселять новые планеты, адаптируясь к их условиям, а не тратить время на потакание атавистическим инстинктам, на то, что люди называют семьей…

Антон, как и любой офицер, отвечал за моральное состояние подчиненных. Чтобы поддерживать его в кондиции, он прошел специальную подготовку и мог вести подобные разговоры часами.

Но мальчишка только вздохнул и отвернулся.

— Что мне до эволюции нашего вида, если мне запрещают иметь детей? — пробормотал он. — Не в биологическом смысле, а своих, каких можно воспитывать, следить, как они растут…

— Ты один так думаешь или нет? — продолжал спрашивать субтактик. — И ты так и не сказал, кто ты такой… На шахтера ты похож мало. Отвечай!

— Меня зовут Кристоф, — сказал пленник, глядя в землю. — Я был инженером центра модификации в Гаржиме…

Пятнадцать минут понадобилось ему, чтобы рассказать все.

Волнения на Халикте начались три месяца назад, когда один из молодых форсеров объявил, что хочет жениться на сверстнице и завести детей помимо всякого плана.

Планета отличалась сравнительно мягкими для Сложного Мира условиями, на ней иногда появлялись люди, так что КОСМ сдерживала модификацию местных жителей на минимальном уровне. Так, чтобы в случае проверки все легко было бы объяснить естественной мутацией. Возможно, именно это являлось причиной того, что по психологии население Халикта много больше походило на предков с Земли, чем на собратьев-форсеров.

Власти планеты попытались урезонить смутьяна, но обнаружили, что тот обрел тысячи сторонников. Среди них оказался и Кристоф, и глаза парня горели гордостью, когда он рассказывал об охватившем Гаржим, столицу планеты, настоящем мятеже.

— Мы отвергли законы КОСМ и решили жить по собственным! — сказал пленник в завершение. — Но тиран, которого вы именуете Пророком, прислал вас, чтобы утопить Халикт в крови…

Услышав столь откровенное святотатство, Марта ощутила, как от гнева потемнело перед глазами: как этот юнец смеет клеветать на Пророка? На того, кто создал форсеров, дал им право на жизнь?

Из горла невозмутимой обычно Инги вырвался яростный хрип.

— Спокойнее, солдаты, — субтактик остался бесстрастен. — Теперь я понимаю, кто ты такой и вижу, что твои убеждения неколебимы.

— Да! — Кристоф гордо вскинул голову, но тону его противоречили глаза, полные животного страха.

Молодое тело не желало умирать.

— Можно сказать, я даже уважаю тебя за верность принципам, — заключил Антон, делая шаг вперед. — Поэтому убью сам…

Пленник распахнул рот, желая что-то сказать, но мощная рука сомкнулась на его горле и вздернула в воздух, точно игрушку. Раздался хруст шейных позвонков, вздрогнули тонкие ноги.

— Все, — субтактик брезгливо отбросил труп. — И так будет с каждым врагом Эволюции! Сожгите это тело тоже, он недостоин быть утилизированным на благо общества…

Инга с Мартой переглянулись, подхватили труп и потащили туда, где к небу поднимался столб черного, точно думы преступника, дыма.

Сын Земли.

2.

Самолет тряхнуло, будто налетевшую на ухаб машину, белесая пелена за иллюминатором ушла вверх, открыв землю. Роберт зевнул и потянулся, расправляя онемевшие от долгого сидения в кресле мускулы.

До посадки оставалось не больше получаса.

— Интересно, дадут кому цацку за эту операцию? — лениво поинтересовался сидящий в соседнем кресле Штольц.

— Вряд ли, — хмыкнул расположившийся через проход Лю Фай. — Если только начальству.

В иллюминаторе показался Пекин — уходящее за горизонт поле серых прямоугольников-кварталов, шевелящиеся от ползущих по ним автомобилей ленты шоссе, зеркальные столбы небоскребов.

Самолет оставлял мегаполис чуть в стороне, уходя от него к северу.

— Может, кому и дадут, — заметил Роберт. — Но только выбрать будет трудно. Никто в этот раз не слажал, обошлись без идиотского героизма и ошибок.

Операция в джунглях Южной Америки прошла на редкость успешно. Полицейские обошлись полудюжиной легких ранений, а в руки к ним попала неповрежденная база и десятка полтора «химиков».

Наутро после операции бойцов спецназа вывезли на вертолетах в Боготу, где перегрузили в самолет. Там же полицейские избавились от экипировки и оружия, сдав их на передвижной склад, в настоящий момент летящий в грузовом трюме.

— Не, не дадут, — уперся Лю Фай. — Я…

— Господа, мы заходим на посадку, — раздавшийся из системы оповещения голос капитана прервал дискуссию. — Просьба пристегнуть ремни и сидеть тихо.

— Вот и поговорили, — буркнул Роберт.

По салону прокатилась волна щелчков от застегивающихся креплений, самолет качнуло так, что скрипнули опоры кресла, и через мгновение сильно заложило уши. Роберт сглотнул, но помогло это мало.

Переделанный для перевозки спецназа транспорт АХ-210, называемый среди полицейских «жуком», заходил на посадку величаво, точно дирижабль начала двадцатого века.

Скрежетнули шасси, махина самолета затряслась, как утлая лодочка на волнах. За иллюминатором замелькали, замедляя скорость, разделительные линии посадочной полосы.

— Когда-нибудь эти летчики нас угробят, — проворчал Штольц, издав облегченный вздох.

Уроженец Баварии, шесть лет отдавший службе в полицейском спецназе и не раз глядевший смерти в лицо, он боялся только одного — летать, и справиться с этим страхом никак не мог.

— На выход! — самолет остановился, ожила система оповещения.

Роберт поднялся, вскинул на плечи рюкзак и вслед за Штольцем вылез в проход, оказавшись непонятно каким в тянущейся к выходу из салона очереди.

— Не торопитесь! По одному! — покрикивал расположившийся у самого трапа лейтенант.

Полицейские обращали на его слова не больше внимания, чем индийский аскет — на жужжание мухи. Очередь выдавливалась из самолета, точно болтающая и смеющаяся колбаса.

Выбравшись на трап, Роберт зажмурился — настолько ярким показался свет пробившегося через облака солнца, а затем вдохнул полной грудью, ощущая запах нагревшегося металла и теплого бетона.

Свистел ветер, а неподалеку, за оградой аэродрома, рычали моторами похожие на носорогов транспортеры. На борту у каждого виднелась аббревиатура ПССН — полицейские силы специального назначения.

— Не спать, — окликнул ожидающий у трапа сержант Фолли. — За мной!

Судя по всему, отделение ждало оказавшегося последним Роберта.

Расстояние до транспортеров преодолели быстрым шагом. По выдвинувшейся лесенке залезли в воняющее машинным маслом чрево одной из машин.

— Эх, завтра выходной, — вздохнул Крауч, устроившись на жесткой лавке. — Поеду в город…

— Что, будешь девчонкам рассказывать, как в штаны наложил? — ехидно осведомился Штольц.

Раздался дружный смех, Крауч обидчиво засопел.

Транспортер сдвинулся с места, когда люди набились в него так тесно, как горошины — в стручок. Мотор рыкнул, заложило уши, от первого рывка кое-кто едва не слетел с лавки.

Транспортер остановился и снаружи донесся негромкий размеренный лязг.

— Ворота открывают. Приехали, слава Лику Единого, — сказал сержант Фолли, и широкое лицо его расплылось в улыбке.

— Да уж, сколько можно трястись, — буркнул Лю Фай.

Лязг стих, транспортер вновь двинулся с места, но через полсотни метров встал окончательно. Мотор рыкнул последний раз и стих, с лязгом открылась дверца в задней стенке кузова.