Бог-Скорпион - Уильям Голдинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Музыканты уже выбивались из сил. Арфист щипал струны яростно и упорно, как женщина, трущая камень о камень, чтобы зерно наконец превратилось в муку. У дудочника от напряжения косили глаза. И только барабанщик продолжал без усилий справляться со своим делом, меняя время от времени руки и барабаня поочередно то одной, то двумя сразу. Гости беседовали об охоте и шашках.
— Твой ход, Мудрейший.
Неодобрительно покачав головой, Мудрейший тряхнул стаканчик с костями. Забыв о приличиях, Лжец дергал Бога за край одежды. Но вот упало последнее покрывало. На безупречной блестящей коже Прелестной остались одни драгоценности. Уголки рта ее были опущены, символизируя, в соответствии с ритуалом, желание; между губами виднелись два ряда великолепных зубов. Наступила последняя фаза танца. Она начиналась у дальней стены и серией резких бросков, ритм и скорость которых определялись дававшей им силу музыкой, влекла танцовщицу через весь зал, заставляя через определенные интервалы вдруг замирать на полу, открывая все тайники своей плоти: руки раскинуты, колени распахнуты, живот поднят. И так весь зал насквозь: от Момента — к Моменту — к Моменту, и последним усилием — к ногам Бога, который от неожиданности толкнул доску, так что фигурки слоновой кости подпрыгнули и разлетелись вокруг. Дернувшись в изумлении, Бог раздраженно взглянул на дочь:
— Ты что?
Над залом повисла тяжелая тишина. Молчали гости, замерли музыканты, тихо лежали раскатившиеся по помосту шашки. Единственное, что было в движении, — тяжело дышащая грудь Прелестной-Как-Цветок. Упав обессиленно на пол, она лежала ничком, лицом вниз.
Патриарх шевельнулся, выражение гнева тускнело. Потерев лоб рукой, он сказал: «Да. Конечно. Я и забыл», — потом, свесив ноги, сел на край ложа.
— Ты знаешь, я…
— Да, Патриарх?
Патриарх взглянул вниз, на дочь.
— Прекрасно, моя дорогая. И в высшей степени возбуждающе.
Мудрейший склонился к нему:
— Тогда…
Лжец исступленно метался между Прелестной и Богом.
Патриарх сидел в прежней позе, опираясь двумя руками о ложе. Напрягшись, он напружинил все мускулы от плеча и до кисти. Подтянулся, вобрал живот так, что под слоем дрожащего жира слегка обозначились линии крепкого торса. На считанные мгновения замер.
— Патриарх, ну пожалуйста! Патриарх, дорогой наш!
Бог выдохнул. Взгляд стал расплывчатым. Тело провисло между не выдержавшими напряжения руками, искусственно подтянутый живот вновь округлился.
— Не могу, — сказал он бесцветно.
Подавленный вздох пронесся по залу, как шум пролетевшей гигантской стрелы. Все лица были опущены. Никто не решался поднять глаза, шевельнуться.
Среди сковавшей всех неподвижности Прелестная-Как-Цветок с усилием поднялась на ноги. Спрятав лицо в ладонях, Дрожа, спотыкаясь, она пробежала через весь зал, и створки занавеси сомкнулись за ней.
Из тени, скрывавшей заднюю часть помоста, торопясь, вышел юноша и, склонившись, прошептал что-то Богу на ухо.
— Ах да! — откликнулся тот. — Я иду.
Он поднялся на ноги, и по залу пронесся шелест: все тоже вставали, но молча, потупив глаза. Следом за юношей Патриарх миновал погруженное в тень пространство и оказался затем под открытым небом. Ночь, зависавшая над четырехугольным двором, приближаясь к зениту, стекала на землю и открывала бесчисленные огни обитателей неба. Ниже неслышно кравшейся ночи, около горизонта, небосвод был уже светло-синим, хрупким, едва способным выдерживать нависавшую тяжесть. Глянув на него мимоходом, Патриарх тихо присвистнул и заспешил в один из четырех углов двора, бормоча на ходу:
— Похоже, сегодня вечером вышло в обрез, без запаса.
В углу, возле стены, стоял низкий алтарь. С опаской поглядывая на темное небо, Патриарх совершил омовение священной водой, кинул щепоть благовоний на тлеющие угли, прошептал несколько слов, и густой столб белого дыма, поднявшись вверх, врезался в темноту. Обойдя быстро три остальных алтаря, он всюду воскурил столбы дыма. Какое-то время постоял, наблюдая за ними, потом повернулся, чтобы идти во Дворец.
— Как бы там ни было, а поддерживать небо я все же могу, — бурчал он, обращаясь то ли к сопровождавшему юноше, то ли к себе самому.
В зале гости сидели молча, опустив глаза долу. Скрючившись на коленях, Лжец судорожно вцепился руками в одну из четырех подпорок ложа, как будто надеялся: это поможет не утонуть. Патриарх взгромоздился, лег на бок, заговорил:
— Пить.
Но прежде чем кто-либо шевельнулся, Мудрейший перехватил его руку, с прежней спокойной улыбкой сказал:
— Патриарх, разве тебе непонятно?
Бог обернулся к нему, и крупное лицо дернулось судорогой.
— Что мне непонятно?
— Сегодня утром ты споткнулся, а сегодня вечером…
Патриарх замер на мгновение, но потом сразу рассмеялся:
— Ты хочешь сказать, что это начало?
— Именно так.
Тишина за столами сменилась гулом. Со всех сторон несся шепот:
— Начало! Это начало!
Лжец выпустил из рук подпорку ложа, за которую цеплялся, и, по-прежнему не вставая с колен, ухватился за гнутое изголовье. Закрыв глаза, запрокинув вверх голову, он громко выкрикивал:
— Нет! Нет-нет-нет!
Но Патриарх только смеялся. Он сидел свесив ноги и весело говорил, обращаясь ко всем:
— Значит, крепкое пиво — и никакого похмелья…
Мудрейший кивал, улыбаясь.
— Вечно прекрасные и всегда юные женщины…
Лжец, захлебываясь, прервал его:
— Так! Да! Конечно! Что еще нужно мужчине? Пиво и женщины, женщины — пиво, кое-что из оружия — вот и все.
— Нет, нужен еще горшечник, — ответил Мудрейший. — Нужны свои музыканты, свой пекарь, свой пивовар, ювелир…
— И свой Лжец, — досказал Патриарх и слегка ущипнул Лжеца за ухо.
Тот в ответ разразился такой возбужденной и громкой речью, что заглушил голоса всех присутствующих. Мудрейший слегка потрепал его по плечу:
— Ну успокойся, дорогой Лжец!
Бог взглянул на Лжеца сверху вниз, широко улыбаясь. Он явно был в превосходнейшем настроении.
— Не понимаю, о чем это ты говоришь! Я бы просто не смог обойтись без тебя!
Лжец вскрикнул. Стремительно вскочив на ноги, он оглянулся по сторонам, сорвался с места и побежал вдоль по залу. Наткнувшись на музыкантов, перепрыгнул через их головы, оборвал половину занавеси, исчез. Мгновение тишины. А затем сразу шум потасовки, удары, бряцанье оружия. Снова команда. И резкий пронзительный крик Лжеца:
— Я на дамся!
Топот, возня затихли в конце коридора, но еще раз, хотя и слабее, чем прежде, все бывшие в зале услышали голос Лжеца, вопившего яростно, с ужасом:
— Вы же кретины! Вы что? Не можете вылепить эти фигуры?
Никто не двигался. Краска стыда заливала все лица. Чернота на том месте, где сорвана была занавесь, зияла, словно прореха в самой ткани жизни.
Прошло какое-то время, и в тишине прозвучал голос Мудрейшего:
— Никогда больше не будет усталости. Патриарх кивнул коротко:
— Я подниму воды нашей реки. Я клянусь.
В ответ за столами раздались смех и плач.
— Прости своего Лжеца, Патриарх, — тихо проговорил Мудрейший. — Он сейчас не в себе. Но ты получишь его, обещаю.
Гости вставали из-за столов и двигались в сторону Патриарха. Смеясь и плача, они протягивали к нему руки, и, глядя на это, Патриарх ненароком смахнул слезу:
— Родные мои! Мои дети!
— Несите ключ Патриарху! — выкрикнул звучно Мудрейший.
Толпа разделилась, образовав коридор среди зала. И в ту же минуту из темноты, зиявшей на месте оборванной занавеси, явилась маленькая и очень старая женщина. Ее лицо было чем-то закрыто, она шла осторожно и медленно, с чашей в руках. Подала чашу Богу и сразу же скрылась в тени. Патриарх принял питье и стал возбужденно смеяться. Двумя руками высоко подняв чашу, он выкрикнул ясно и звонко:
— Да будет Мгновение Вечным!
Потом он начал пить, все дальше запрокидывая голову, а гости, мягко двигаясь скользящими шажками, почти беззвучно хлопая в ладоши, принялись танцевать. Танцуя, они пели, отбивая такт кивками, блестящими глазами глядя друг на друга:
Река полна до краев.Голубой цветок вод раскрылся.Мгновение — вечность.
Патриарх опустился на ложе, закрыл глаза. Мудрейший, склонившись над ним, приводил все в порядок: сдвинул колени и выпрямил ноги, разгладил смявшийся край одежд. Музыканты опять взялись за свои инструменты; играли, подлаживаясь под ритм танцоров. Танец все убыстрялся, и Бог улыбался во сне. Мудрейший сложил ему руки косым крестом — оставалось лишь вложить крюк и цеп. Затем, попробовав пульс на левом запястье, приложил к груди ухо, послушал, есть ли дыхание. Выпрямившись, шагнул к изголовью и осторожно вынул подушку из-под затылка спящего.