«Афганец»: оставшийся в прошлом - Левсет Насурович Дарчев

изморозью; он всматривался в лица зыркающих в их сторону людей с размытыми в дымке чертами и думал, что и он один из них, частичка советского народа. Столько ответственности за каждого из них: сыты ли, одеты ли, есть ли тепло в их домах? Он должен гарантировать им мирное небо: разрядка с одной стороны и программа «Энергия-Буран» с другой.

За многие годы работы он научился интуитивно чувствовать время и политическую ситуацию. Сейчас с самого утра его голова была забита думами о стройке века – БАМе, но ничто не волновало так глубоко, как Афганистан. Бескорыстная помощь на протяжении трех лет тихо шаг за шагом оборачивалась настоящей бедой. Он дышал тяжело – пилюли, которыми его пичкал Чазов, не помогали, зато тихо толкали в могилу. А челюсть? Он несколько раз хотел избавиться от этого врача, зная, что он все больше становился орудием в руках Андропова, но не хватало решительности: слишком много он знал о работе Политбюро и принимал активное участие в интригах в борьбе за власть. Чего стоит его кляузы на Подгорного!

Въезжая на Красную площадь, он каждый раз старался поймать величественный марш часовых поста номер один на Мавзолее Ленина – символа современности.

Каждый раз, въезжая в Боровицкие ворота, он вспоминал тот трагический случай, когда террорист высадил обоймы двух пистолетов Макарова в машину, где сидели космонавты. Целью убийцы был генсек. Брежнев был убежден, что злоумышленник не мог в одиночку облапошить охрану и в упор расстрелять бронированную машину. Результат следствия – ноль. И это при всевидящем КГБ. «Одному богу известно, что меня толкнуло въехать в другие ворота, – думал Брежнев. – Шестое чувство?»

Между тем машина подъехала ко второму подъезду первого корпуса Кремля.

В десять утра он проходил по коридору мимо кабинетов работников Международного отдела ЦК, в середине коридора одна дверь была приоткрыта, и оттуда доносились разговоры на высоких тонах. Брежнев толкнул дверь и просунул голову:

– Здравствуйте, что случилось?

Все пятеро поздоровались и замолкли, как будто воды в рот набрали. Он зашагал дальше и, пошатываясь, втиснулся в двухстворчатые двери своего кабинета, где царило обычное убранство и пахло свежестью. Он сделал движение рукой, что означало «открыть окно» – ему в закрытом помещении не хватало воздуха. Еще за несколько шагов Брежнев заметил на глянцевом столе папку «КГБ». Он погрузился в кресло, придвинул папку, раскрыл ее, зачитал и онемел.

Он развернулся, чувствуя тяжесть всего тела, и нажал на белую квадратную кнопку председателя КГБ – щелчок.

– Зайди ко мне! – ни «привет», ни «до свидания» – резко, проигнорировав элементарную вежливость, выпалил генсек.

Высокая, статная фигура Юрия Владимировича, сделав несколько, шагов внутрь, остановилась. Черное обрамление верха очков шло параллельно под черной линией бровей. Он редко видел такую ярость на лице генсека и вздрогнул: иногда он мог предпринять личные меры, не соответствующие расчетам.

– Что это, Юра? – Брежнев оттолкнул от себя документ. – Объясни!

Андропов молчал, продолжая думать и подбирая слова, чтобы найти случившемуся правдоподобное объяснение.

– Леонид Ильич, – начал он – в отличие от других членов Политбюро, он никогда не переходил на «ты». В отличие от других, он был скрытен. Его всевидящие глаза и всеслышащие уши наводили страх на людей: его боялся Громыко, он умело манипулировал Устиновым. – Леонид Ильич, вчера Амин задушил Тараки подушкой.

– Нет, ты мне скажи, почему это случилось? Ты куда смотрел?

– Ну, я… – Андропов осекся.

– Тараки сидел вот здесь, – не дал Андропову договорить Брежнев и, повысив голос, продолжил: – и я, генеральный секретарь, обещал ему личную безопасность. А ты сидел и кивал головой. Что случилось? Кто теперь, зная, что Брежнев не сдержал свое слово, будет считаться со мной? – он потянулся к стакану воды и обратил внимание на белую таблетку, которую рекомендовал ему Чазов в моменты надвигающегося стресса.

– Амин оказался агентом ЦРУ, – виновато проговорил Андропов. – Мы сомневались какое-то время, но теперь это уже точно. Нужно его убрать и ввести войска.

Брежнев выпил таблетку и с треском вернул пустой стакан на стол.

– Юра, ты с ума сошел? Какие войска? Ты хочешь окончательно подорвать разрядку? Ты хочешь настроить все мировое сообщество против СССР? А арабский мир? И что твои войска будут делать там – воевать против афганского народа, который, напротив, нуждается в помощи? Я давно от тебя не слышу ничего хорошего, и у меня накапливается к тебе много вопросов, Юра. Это была последняя капля, ты не оставляешь мне выбора.

Андропов машинально глаза перевел на чемоданчик, который все время держал при себе Брежнев, – это единственная вещь в огромной стране, куда ему был закрыт доступ. Брежнев признавался своему помощнику о том, что сожалеет, что вывел КГБ из подчинения Совета министров. «Это было плохим сигналом того, что он доверяет мне все меньше и меньше», – думал Андропов. Он все больше удивлялся, как генсек, несмотря на болезнь, сохранял здравомыслие и логическое мышление и как он, выходец из простой рабочей семьи, стал человеком, который вершил судьбы стран и народов.

Заседание Политбюо

В длинном зале заседаний Политбюро – полная тишина. У всех нервы на пределе, потому что каждый понимает и отдает себе отчет в том, что будет решаться вопрос мира и войны с далеко идущими последствиями. Председательствующий Брежнев больше молчит и успокаивает нервы тем, что вертит очки в руках. В другом случае он бы уже выдал какой-нибудь анекдот или рассказ, чтобы стереть с лиц коллег старческую отрешенность.

– Все пришли? – спросил Брежнев, глядя на Черненко, которого избрали секретарем заседания.

– Нет Косыгина, – ответил Черненко.

Брежнев задумался. Он знал, что Косыгин категорически против этой затеи. Как он сказал Тараки? «Хочу еще раз подчеркнуть, что вопрос о вводе войск рассматривался нами со всех сторон, мы тщательно изучали все аспекты этой акции и пришли к выводу о том, что если ввести наши войска, то обстановка в вашей стране не только не улучшится, а наоборот, осложнится». Это мнение человека, без которого не могло быть такого ускорения в экономике. Сегодня Союз занимает первое место в Европе по объемам промышленности. Если сравнивать темпы роста с США, то цифры поражают: за десяток лет опережение составляет почти сорок процентов, а в социальном плане доходы людей выросли в полтора раза, двенадцать миллионов человек получили бесплатное жилье с квартплатой не более трех процентов от семейного бюджета. Успехи в медицине, науке и образовании беспрецедентны. А если продолжить в таком же темпе, то лидерство страны в мире через три–четыре года гарантировано.

– Косыгин заболел и отпросился, – заявил Брежнев, – слово