Повесть о двух городах - Чарльз Диккенс

— Историю!..

Он, видимо, умышленно пропустил мимо ушей слово, которое у нее вырвалось, и повторил поспешно:

— Да, нашего клиента… так в нашем банковском деле мы называем людей, с которыми состоим в деловых отношениях. Этот джентльмен был француз, очень образованный человек, ученый, доктор медицины…

— Из города Бове?

— Н-н-да… из Бове. Как и мосье Манетт, ваш батюшка, этот джентльмен был из города Бове. Так же, как мосье Манетт, ваш батюшка, он пользовался большой известностью в Париже. Там-то мне и выпала честь познакомиться с ним. Конечно, отношения наши были чисто делового характера, однако я пользовался его полным доверием. Я состоял в то время во французском отделении нашего банка… тому назад… д-да, уж лет двадцать!

— В то время?.. Можно мне вас спросить, сэр, о каком времени вы говорите?

— Так видите ли, мисс, я как раз и говорю о том, что имело место именно двадцать лет тому назад. Он женился на англичанке — и я был его поверенным. Все его дела, — как, впрочем, и дела многих других французских джентльменов и французских семей, — находились в ведении банкирской конторы Теллсона. Подобным же образом я и ныне состою или продолжаю состоять поверенным по имущественным и прочим делам многих наших клиентов.

Отношения эти чисто деловые, мисс, это не какие-нибудь дружеские чувства или что-нибудь вроде личного участия, ничего похожего на чувства! За мою долгую жизнь, мисс, мне приходилось вести дела то одних, то других клиентов, и это совершенно то же, как в течение дня переходишь от одного посетителя к другому. Короче говоря, я никаких чувств не испытываю, я — просто машина. Итак, буду продолжать.

— Вы мне рассказываете историю моего отца, сэр, и мне кажется, — выразительно сдвинув брови, она пристально всматривалась в него, — что, когда я осталась сиротой — ведь мать моя пережила отца всего лишь на два года, — это вы и привезли меня тогда в Англию. Я почти уверена, что это были вы…

Мистер Лорри взял маленькую нерешительную ручку, которая доверчиво протянулась к нему, и церемонно поднес ее к губам. Засим он снова усадил юную леди в ее кресло и, нагнувшись к ней, заговорил, глядя в поднятое к нему личико и ухватившись левой рукой за спинку кресла, тогда как правой он то потирал себе подбородок, то поправлял парик, то выразительно подкреплял свои слова красноречивым жестом.

— Мисс Манетт! Да, это был я. И теперь уж вы и сами видите, что я не обманывал вас, говоря, что я человек лишенный каких-бы то ни было чувств, что у меня нет ровно никаких отношений с моими клиентами, кроме чисто деловых, потому что — вы только подумайте, ведь я вас с тех пор так больше и не видел. Нет, вы с тех пор состоите под опекой банкирского дома Теллсона, тогда как я веду разные другие дела банка Теллсона. А что до чувств — да у меня для этого нет ни времени, ни возможности. Вся моя жизнь, мисс, проходит в том, что я без конца верчу ручку громадной денежной машины.

После такого своеобразного описания своих обязанностей мистер Лорри тщательно пригладил обеими руками свой светлый парик (в чем не было ни малейшей надобности, ибо он и без того сверкал безукоризненной гладкостью), а затем снова принял прежнюю позу.

— Так вот, до сих пор, мисс, эта история (как вы сами изволили заметить) совпадает с историей вашего бедного батюшки. Но продолжение у нее другое. Если бы, например, оказалось, что батюшка ваш не умер, когда его… да вы не пугайтесь!.. Ну, что это вы так вздрогнули!

Она действительно вздрогнула. И схватила его за руку обеими руками.

— Полноте! — промолвил мистер Лорри, успокаивая ее, и, отпустив спинку кресла, положил левую руку на судорожно вцепившиеся в него трепетные умоляющие пальчики, — пожалуйста, прошу вас, успокойтесь! Это же деловой разговор. Так вот, значит, я продолжаю.

Но она смотрела на него с таким испугом, что он сбился, потерял нить и начал снова:

— Так вот, значит, как я уже сказал: представьте себе, если бы оказалось, что мосье Манетт вовсе не умер, а исчез бесследно, если бы, предположим, его куда-то упрятали, и не трудно даже догадаться, куда, в какое страшное место, хотя никакими силами и нельзя было обнаружить никаких следов; допустите, что у него среди его соотечественников оказался бы некий могущественный враг, у которого была такая особая привилегия, предоставлявшая ему страшное право — у нас о таких вещах в то время не решались и шепотом говорить, даже самые смелые люди, — право вписать любое имя на подписанном королевской рукой приказе, а это означало арест и заключение в темницу на какой угодно срок; и сколько бы жена исчезнувшего ни обращалась с мольбами и к королю, и к королеве, и к судьям, и к кардиналу, пытаясь узнать о нем хоть что-либо, все тщетно — и вот, если бы это было так, тогда история вашего батюшки была бы подлинной историей этого джентльмена, доктора из города Боне.

— Умоляю вас, сэр, умоляю, говорите дальше!

— Да, да, я скажу все. Но вы в состоянии слушать?

— Я готова выслушать все, лишь бы не эта ужасная неизвестность.

— Вы говорите спокойно, и вы… гм… вы спокойны… Вот и хорошо! Очень хорошо! (На самом деле он вовсе не был уверен, что все так хорошо.) У нас с вами, не забудьте, чисто деловой разговор. Смотрите на это, как на дело, которое нам надо сделать. Так вот, значит, если жена этого доктора — женщина необыкновенного мужества и стойкости — так настрадалась из-за этого, что, когда у нее родился ребенок…

— Ребенок, сэр, — и это была девочка?

— Девочка… да… не волнуйтесь, мисс… Помните, у нас дело… Если эта несчастная леди так настрадалась еще до того, как ребенок появился на свет, что решила избавить свое бедное дитя от этого страшного наследия, уберечь его от тех ужасных мучений, которые ей самой пришлось претерпеть, и растить девочку, внушив ей, что отец ее умер… Но что это! — На колени?.. Господь с вами, да зачем же вам становиться передо мной на колени! Что вы!

— Скажите мне правду, о дорогой, добрый, хороший сэр, скажите мне правду!

— Да ведь мы с вами о деле говорим!.. Вы и так меня совсем смутили… Ну как же я могу вести деловой разговор, когда я в таком смущении? Давайте рассуждать здраво… Вот, например, если бы вы сейчас сделали мне одолжение и ответили, сколько будет девять раз по девять пенсов, или, например, сколько шиллингов в двадцати гинеях, вы бы меня успокоили. Я бы за вас так не огорчался, а то видите, как вы разволновались!

Он очень бережно поднял ее и усадил в кресло, и хотя она ничего не ответила на его увещанья, но руки ее, по-прежнему сжимавшие его руку, почти перестали дрожать, и она сидела так тихо, что мистер Джарвис Лорри несколько успокоился.

— Ну, вот и отлично, вот и отлично! Мужайтесь. К делу! Ведь у нас с вами дело. Вот так, значит… ваша матушка и поступила относительно вас, мисс Манетт. А когда она умерла — я думаю, ее сразило горе, — она ведь всю жизнь не переставала тщетно разыскивать вашего батюшку… вам было всего два года, и вы росли счастливо и расцветали, избавленная от этого страшного мрака неизвестности — погиб ли ваш батюшка, отчаявшись вырваться из темницы, или томился там долгие годы.

И, говоря это, он с умилением и жалостью смотрел на ее золотые кудри, словно представляя себе, что они могли преждевременно подернуться сединой.

— Вы знаете, что у ваших родителей больших капиталов не было, а все, что было, осталось вашей матушке и нам. Ничего нового по части денег или какого-нибудь иного имущества мы не обнаружили… но… вот…

Тут он почувствовал, как она судорожно сжала его руку, и замолчал. На ее застывшем личике с углубившейся морщинкой между бровями, которая с самого начала привлекла его внимание, проступило выражение ужаса и боли.

— Но он… он отыскался… Он жив… Изменился, должно быть, страшно… одна тень от него, верно, осталась. Но будем надеяться на лучшее. Так или иначе — он жив. Его перевезли в дом его старого слуги в Париже, и мы с вами едем туда: я — чтобы опознать его, если смогу, а вы — возвратить его к жизни дочерней любовью, участием, заботами, лаской.

Она задрожала всем телом, и ее дрожь передалась и ему. Тихим, но внятным голосом, в котором слышался ужас, она проговорила точно во сне:

— Я увижу призрак! Это будет призрак, а не он.

Мистер Лорри бережно поглаживал пальчики, сжимавшие его руку.

— Полноте, полноте! Успокойтесь, успокойтесь! Вы теперь все знаете — и хорошее и дурное. Вы на пути к бедному, безвинно пострадавшему джентльмену, и если море будет спокойно и мы доберемся без помех, — вы скоро будете с самым близким вам человеком.

Она отозвалась шепотом:

— Я была свободна, я была счастлива, и никогда призрак его не преследовал меня.

— Да, вот что еще, — сказал мистер Лорри внушительным гоном, надеясь, что это поможет ему завладеть ее вниманием: — его нашли под другим именем, настоящее его имя давно забыто, — либо его очень уж долго скрывали; и теперь, конечно, бессмысленно, чтобы не сказать больше, выяснять, как все это случилось: забыли о нем, и он оказался вычеркнутым из жизни на долгие годы, или его умышленно держали в темнице все это время, — всякие попытки выяснить что-либо более чем бесполезны, они крайне опасны. Лучше даже и не заикаться об этом нигде, ни при каких обстоятельствах и увезти его из Франции, по крайней мере на некоторое время. Даже я, хотя мне, как англичанину, нечего опасаться, даже банкирский дом Теллсона, который пользуемся большим влиянием во Франции, ибо он предоставляет ей кредит, даже мы избегаем называть какие-либо имена, связанные с этим делом.