Дом одиноких сердец - Елена Михалкова

– Петр Васильевич, что с вами? – испугалась Даша. – Вам плохо?

Боровицкий молча остановился и оперся на ее руку.

– Господи, я сейчас врача позову… – выдохнула она, но морщинистая рука крепко сжала ей пальцы.

Старик еле-еле качнул головой, и, повинуясь его настойчивому взгляду, Даша довела своего знакомого до скамейки, усадила в тени. Боровицкий ослабил узел галстука на шее, расстегнул верхние пуговицы взмокшей рубашки, и Даша заметила, что пальцы у него чуть дрожат.

– Петр Васильевич, – взмолилась она, – давайте я до врача добегу!

– Ерунда, – тихо, но твердо проговорил старик. – Ничего страшного, просто жарко… Да чего уж там – старческое это, Дарья Андреевна, старческое. И никакой врач тут не поможет. Посидим вот пару минут, отдохнем и дальше пойдем.

– Перестаньте геройствовать! – вдруг рассердилась Даша. – Никуда мы с вами не пойдем через пару минут. Будете сидеть здесь, пока окончательно в себя не придете, а потом я вас домой отвезу.

– Ишь вы какая, – усмехнулся Боровицкий. – И на чем же вы меня отвезете? На Проше вашем, что ли?

– Такси вызову и с вами доеду, – отрезала Даша. – Давайте не будем проблему на пустом месте создавать.

– Давайте, – согласился старик. – Тогда лучше всего будет, если вы со мной дойдете до корпуса, потому что у меня там внутри свой уголок имеется.

– Какой уголок? – подозрительно спросила Даша.

– Ма-аленький такой закуточек, – протянул Петр Васильевич. – Управляющая пансионатом, добрейшей души женщина, разрешила мне его для своих нужд приспособить. Там, во-первых, прохладно, а во-вторых, можно полежать.

Даша нехотя согласилась. Медленно, останавливаясь у каждой клумбы, они пошли к дверям пансионата. Солнце поднялось высоко, и Даша с опаской поглядывала на Боровицкого, но тот шел как ни в чем не бывало.

– Кстати, а вот и еще один любопытнейший человек, – обронил старик, наклоняясь над крупными пахучими цветами. – Ради него нам с вами стоит подойти к пруду.

– А далеко идти? – насторожилась Даша.

– Да мы уже почти около него. Вон, смотрите…

Приглядевшись, она заметила ровный круг воды невдалеке. Подошли поближе, и Даша разглядела крохотный искусственный прудик, обложенный по периметру крупной галькой. В прудике плавали маленькие разноцветные рыбешки, а на поверхности колыхались белые цветы.

– Настоящий японский сад! – восхитилась Даша. – Кто за ним ухаживает, интересно?

– Я и ухаживаю, – раздалось из кустов, растущих с другой стороны водоема.

От неожиданности Даша вздрогнула, а Боровицкий довольно ухмыльнулся в усы.

– Добрый день, Виконт, – поздоровался он. – Вы все совершенствуетесь?

– Да уж приходится…

Раздалось кряхтение, и из кустов вылез худой высокий старик лет семидесяти. Вид у него был, по мнению Даши, исключительный: зеленая отглаженная рубашка с короткими рукавами, щегольские светлые брюки, лакированные ботинки… Он отряхнулся, провел рукой по чуть смявшимся брюкам и слегка поклонился Даше.

– Иван Сергеевич, – прогудел старик. – Яковлев. Для друзей и близких – Виконт.

– Дарья Андреевна, – пробормотала Даша, стараясь не думать о том, что Иван Сергеевич делал в кустах.

– Иван Сергеевич, – повернулся к ней Боровицкий, – изучает поведение рыбок. А они, как вы можете заметить, очень пугливы.

– Пока пугливы, – поправил его Виконт. – Просто их недавно привезли, и они еще не успели к нам привыкнуть.

Действительно, при появлении людей рыбки молниеносно исчезли на дне пруда. Даша попыталась понять, что интересного может быть в том, чтобы наблюдать за рыбками, но промолчала. Пока она рассматривала пруд, Яковлев и Боровицкий обсуждали какую-то статью, написанную, как она поняла, известным журналистом в соавторстве с Петром Васильевичем. Прислушиваясь к их разговору, Даша подумала, что они похожи – те же выражения, та же легкость и непринужденность общения, не имеющая ничего общего с фамильярностью, тот же налет времени, придававший старикам сходство с ценными антикварными предметами, а не с рухлядью, у которой давно вышел срок службы.

– В другой раз, друг мой, в другой раз, – прозвучал у нее над ухом голос Боровицкого, и они распрощались с Яковлевым, который тут же полез обратно в кусты.

– Как вы его нашли? – поинтересовался Боровицкий, когда они почти дошли до дверей в здание пансионата.

– Со странностями, – честно призналась Даша. – Но держится с таким достоинством, что просто завидно. А он кто?

– Бывший ректор политеха. Кстати сказать, блестящий математик. Если вы подумали, что он сидит в кустах для своего развлечения, то ошиблись – он записывает траекторию движения рыбок, а затем выводит какие-то закономерности и что-то там доказывает на их основании. Причем ему нужно, чтобы траектория была свободна от воздействия посторонних объектов. Он мне объяснял, но я, признаюсь откровенно, не математик, и способностей моих не хватает на то, чтобы осмыслить его идеи.

– А почему он живет здесь? – удивилась Даша. – Тоже невыносим для своих близких? Мне ваш математик показался приятным человеком.

– Так оно и есть, – кивнул Боровицкий. – Но, видите ли, какая насмешка судьбы: у него, весьма неплохого и, безусловно, интеллигентного человека, есть сын. А тот – вор в законе. Судя по вашему лицу, вы знаете, что сие означает.

Даша ошеломленно кивнула.

– Так сын его сюда и отправил? – едва выговорила она через минуту.

– Ну что вы! – возразил Боровицкий. – Если я правильно понимаю, в тех, скажем так, кругах подобное не принято. Скорее наоборот, там… – старый журналист неопределенно махнул рукой куда-то в сторону ограды. – …Виконт был бы окружен почетом и уважением. Но вот он сам в силу определенных причин почет и уважение от тех кругов принимать совершенно не хочет. Поэтому определил себя сюда и уже много лет не видел своего родного сына. Вообще-то говоря, если вы вздумаете с ним беседовать, не советую поднимать данную тему – она для него до крайности болезненна. Если я правильно понимаю, он представил себе – и вполне вжился в роль, – что сына у него никогда не было и что на старости лет он остался в одиночестве. Вот, собственно, отсюда и его решение обосноваться в пансионате. В обычной жизни у него ничего не осталось, потому что все свое имущество он распродал и внес в качестве платы на много лет вперед, а здесь у него… – Боровицкий задумался на пару секунд, потом закончил фразу: – А здесь у него есть хотя бы рыбки.

– Петр Васильевич, – поразмыслив, спросила Даша, – а как так получается, что люди столько вам рассказывают о себе? Ведь это такая… личная информация… не знаю… интимная, что ли… А вы ее знаете.

– Эх, Дарья Андреевна! – искренне рассмеялся Боровицкий. – До чего же вы наивны, друг мой. Уверяю вас, стоит только мне упомянуть о своем ремесле, и люди сами начинают рассказывать такие подробности своей и чужой жизни, что мне иной раз неловко становится. Каждый хочет, чтобы его увековечили если не в романе, то хотя бы в рассказе. Я, признаться, иной раз устаю от откровений, а иной раз они меня просто пугают.

– В каком смысле? – не поняла Даша.

Старик немного помолчал.

– Как-то раз, – нахмурившись, продолжал он, – я выслушал признание в соучастии в убийстве. Убийство было совершено давно, однако соучастник так боялся – уж не знаю чего, – что его страх передался и мне.

– Убийство? – изумленно переспросила Даша. – А кого он убил?

– Не он сам, – поправил ее Боровицкий. – Как я понял, собственная роль того человека была довольно незначительной – ему нужно было только отвлечь жертву. Он даже не знал, отвлекая, что произойдет потом! Так что ни по каким законам признать его виновным нельзя. Уже после убийства он догадался, в чем дело, но признаться побоялся. Так и носил в себе этот страх – перед убийцей, перед правосудием, перед самим собой. И вот когда тот человек, Дарья Андреевна, вылил весь свой страх на меня, как на исповедника, я пожалел о том, что я писатель, можете мне поверить. Между прочим, – прибавил он, чуть подумав, – несчастный панически боялся собак. От вашего Проши мог бы безо всяких шуток упасть в обморок, я такую картину один раз своими глазами наблюдал.

– Его, наверное, пес покусал в детстве, – предположила Даша. – Обычно такие люди потом всю жизнь собак боятся.

– Покусал, – согласился Боровицкий. – Чуть полруки не оттяпал. Да бог с ним, с сердечным, не о нем речь. А о том, что историй разных я знаю и в самом деле очень много, но далеко не все я хотел бы знать. Виконт – не исключение.

Даша обернулась к пруду, но сморщенного старичка было не разглядеть за кустами. Она хотела что-то спросить, но тут за ее спиной проскрипела дверь, и женский голос произнес:

– Добро пожаловать в «Прибрежный». Петр Васильевич, у вас сегодня гостья?

Идя по коридору пансионата, Даша внимательно смотрела по сторонам. Некоторые двери были приоткрыты, и она могла мельком разглядеть комнаты. Это были небольшие аккуратные номера, напоминавшие гостиничные, если бы не мелочи, превращавшие их в чей-то дом: фотографии на полках, маленькие вышивки на стенах, неожиданные подушечки и пуфики, украшенные цветами из старых атласных ленточек… Почти везде, куда удавалось заглянуть, Даша видела цветы на подоконниках и лишний раз убеждалась, что за деньги можно купить почти все. Во всяком случае, достойную старость – можно. Навстречу им попались несколько служащих пансионата – средних лет женщины в голубой униформе, и все вежливо здоровались с ней и Боровицким.