Пикник на луне - Рик Годжер

- Обжег ногу?

- Еще нет, слава Богу.

- Как же пластик выдержит такой жар?

- Ничего с ним не случится. Этот материал любую температуру выдержит, а вот нашим ногам туго придется.

Мы присели передохнуть, тент снова перевернулся.

- Сколько нам еще идти? - спросила Стаен, пока мы пытались перебинтовать разбитые в кровь, покрывшиеся волдырями ноги обрывками одеяла.

- Меньше километра. Вот обогнем этот кряж, - а там до базы рукой подать.

Воспользовавшись остановкой, я обследовал состояние нашего тента. Было очевидно, что промерзший, исцарапанный пластик не протянет долго.

Кое-как перевязав ноги, мы снова подняли тент и покатили его вперед. Оставшаяся часть пути заняла у нас много времени. Приходилось перебегать от одной затененной площадки к другой, а затем отдыхать. Но самое страшное это, конечно, залитая солнцем открытая поверхность. Вот где тебя поджаривает, точно грешника на костре. И на каждой остановке, в тени, я обдумывал, как быстрее и с меньшими потерями преодолеть очередное пекло, да при этом не напороться на торчащие повсюду валуны. При каждом нашем шаге пластиковые стены палатки издавали негромкий, пугающий треск. Боль пульсировала в разбитых йогах, но я из последних сил плелся вперед. Если я с трудом стоял на ногах, то каково же приходилось Стаен!

Наконец показались очертания базы Уэст Лимб. Сроду не подумал бы, что зрелище этой грязной помойки способно привести меня в такой экстаз.

- Стаен! - завопил я. - Ты видишь? Мы уже почти у цели.

Лица ее мне не было видно, я только почувствовал, как она судорожно вцепилась в мой рюкзак.

- Прибавим ходу, милая. Мы дошли, - сказал я, не сбавляя темпа.

Солнце нам больше не угрожало: незащищенные тенью участки остались позади, но возникла другая проблема. Как нам попасть внутрь здания? Самое лучшее - подобраться поближе к грузовому люку, просторный тамбур которого позволит вкатить туда палатку, не повредив ее. Пока мы приближались к базе, я изложил Стаен свои соображения на этот счет:

- Нам придется попросить кого-нибудь раскупорить тамбур. Мы будем проходить прямо под витринами бара, а предчувствие подсказывает мне, что дело идет к концу смены и народу в баре полно: скоро спиртное начнут продавать со скидкой. Нас не могут не заметить.

Стаен внезапно остановилась и дернула за лямки рюкзака так, что я едва устоял на ногах.

- Что ты сказал? - хрипло спросила она.

Я все не мог взять в толк, что ей не нравится.

- Ты предлагаешь мне пройтись совершенно голой перед окнами бара в час пик?

Обернувшись к ней, я попытался было урезонить Стаен:

- Пойми, нам повезло, что мы вообще остались живы. О чем ты говоришь?

И тут она разрыдалась:

- Делай со мной, что хочешь, я не пойду туда.

А ведь никто иной, как она, помогла мне выстоять в этой передряге. До сих пор мороз по коже идет, когда вспоминаю наш переход. Изжарились мы лучше, чем осетрина на вертеле, на ногах живого места не осталось. Даже если бы и не проделали этот путь, а просто находились в палатке, мы играли со смертью. И всякий раз, когда приходилось совсем туго, это она вселяла в меня надежду, не позволяла впасть в отчаяние. Только теперь, впервые, выдержка и чувство юмора, которые я мог оценить, как никто другой, изменили ей. Какой-нибудь подонок на моем месте наверняка сорвался бы, наорал на нее. Но только не я.

Я обнял ее, окинул взглядом ее фигуру, провел руками по спине, по волосам, гладил ее грудь, нежный живот. Я сам уже не соображал, что делаю.

- Стаен, Стаен, дорогая, - задохнулся я, - такой красавицы, как ты, этим придуркам за всю свою жизнь видеть не доводилось. Ты сама это знаешь.

В эту минуту в левом ухе у меня щелкнуло, а левое ухо, надо сказать, у меня вместо барометра. Давление воздуха в тенте начало падать. Значит, как мы его ни берегли, где-то появилась прореха.

Стаен тоже почувствовала неладное. Она снова вцепилась в мою упряжь и подтолкнула меня вперед. Моим единственным желанием было броситься наутек.

- Удвоить темп! - рявкнул я. - Левой, правой!

И снова нам повезло. Сквозь туман, уже скапливавшийся в палатке, я разглядел, что люк открыт. Это походило на грубейшее нарушение техники безопасности, но я до конца дней благодарен тому неизвестному нарушителю. Сам я вышагивал первым. Стаен пряталась у меня за спиной, таким манером мы продефилировали перед окнами бара.

Я помню округлившиеся глаза, открытые от изумления рты и застывшие руки с бокалами. В тот вечер за стойкой стоял сам Йоркнер. Он потом рассказывал мне, что такой гробовой тишины, которая воцарилась при нашем появлении, он не помнит за долгие годы работы в баре.

Мы со Стаен влетели в тамбур с такой скоростью, что я заработал синяк, с разбегу ударившись лицом о внутреннюю дверь. В ушах у меня покалывало, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Только теперь я понял, что налетел на пульт управления входом и проехался по рубильнику аварийного блокирования. Дверь люка с металлическим лязгом захлопнулась. Тент сразу опал, опутав нас, а в тамбуре гудел, наполняя его, потрясающий свежий воздух.

Выпутываясь из тента, я стукнулся о стену. Стаен просто плюхнулась на пол. Мы оба, задыхаясь, глотали воздух. Только я собирался ляпнуть что-нибудь вроде "слава Богу, дошли", как за внутренней дверью послышался топот и возбужденные голоса. Публика, поджидавшая вожделенного часа, когда после рабочего дня спиртным в баре начинали торговать со скидкой, почтила нас своим вниманием.

Стаен рванула на себя дверь палатки, выбралась наружу и процедила сквозь сжатые зубы:

- Убью первого же ублюдка, который сунется сюда.

- Эй, Суареш! Ты в порядке? - раздался в динамике знакомый голос Поркнера.

Он, по всей видимости, первым пришел в марафоне от стойки бара до грузового отсека. Я отшвырнул тент и ладонями закрыл объектив телекамеры, обозревавшей внутренность тамбура.

- Мы в полном порядке, - сказал я в переговорное устройство, - но хорошо бы что-нибудь накинуть.

- Об этом уже позаботились, - ответил Поркнер, - но у нас тут зажегся аварийный сигнал, придется открывать люк вручную. Отойдите в сторону.

Мы со Стаен прижались к стене. После переговоров, которые, казалось, длились целую вечность, послышались металлический лязг и клацанье. Затем дверь подалась вперед, и образовалась щель, в которую просунулась рука Поркнера. В руке были две белоснежные скатерти. Да будет благословенно имя этого благородного человека, и чтоб мне пусто было, если я еще раз позволю себе охаять его спагетти!

Под рукоплескания зрителей мы со Стаен, скромно задрапировавшись в тоги, шагнули в пропыленный коридор. Даму, естественно, проводили в ее покои, а мне пришлось ответить на множество вопросов. Не обошлось без непристойных замечаний относительно моего, скажем так, физического состояния, которое не осталось не замеченным любопытствующими, пока мы неслись под окнами бара. В общем, как я всегда говорю, нам, первопроходцам, выпала честь брать самое трудное на свои плечи.