Узник зеркала - Тамара Крюкова

— Жернова вижу, хозяина не вижу, — сказала она, вглядываясь в просвет в обледенелом стекле. — Тс-с, кто-то поёт.

Дети прислушались. С мельницы доносилось бравурное пение:

— Всё на мельнице жизни мелется.Что останется? Что изменится?Что исполнится? Что забудется?Сохранится или погубится?Всё пройдёт, как проходят века.Перемелется — будет мука.

И тут Марика увидела мельника. Он зачерпнул из стоящего рядом мешка пригоршню драгоценных камней и бросил их на жернова. Мельничное колесо закрутилось, жернова со скрежетом провернулись, безжалостно дробя самоцветы. Но самое удивительное, что камни превратились не в песок и, конечно же, не в муку, а в снег. Кружевные снежинки порхали и роились вокруг удивительных жерновов, и только вспыхивающие в них искорки напоминали о том, что раньше они были драгоценными каменьями.

При виде такого зрелища Марика от удивления потеряла равновесие. Глеб не удержал её, и они оба повалились в сугроб.

Пение тотчас смолкло. Дверь распахнулась, и на пороге предстал высоченный пузатый мельник в белом фартуке, туго обтягивающем толстый живот. Его круглую блестящую лысину обрамлял белый венчик волос. Несмотря на седину, краснощёкое лицо толстяка было удивительно моложавым. Глебу мельник показался довольно добродушным. Зато Марика смотрела на хозяина мельницы не без опаски. После всего увиденного она понимала, что это не простой смертный. А ну как его послали духи, чтобы он покарал её за ослушание?

При виде гостей хозяин радушно улыбнулся, будто встретил давних знакомых.

— Ха! Я всегда говорил, хороший гость приходит вовремя, — басовито прогремел он и, не давая детям опомниться, подхватил их в охапку и втащил внутрь.

Облако морозного воздуха воровато просочилось за ними в дверь, но под осуждающим взглядом мельника сникло и исчезло.

— Отогрейтесь, а потом посмотрим, что с вами делать дальше, — подмигнул мельник.

После улицы благодатное тепло помещения было желанным, но слова мельника вогнали Марику в такой трепет, что она задрожала пуще прежнего. Не в силах больше выносить неизвестность и ожидать неведомую кару, девочка бросилась на колени.

— Прошу, тянуть не надо. Сразу накажи.

— Наказать? Мне не за что тебя наказывать.

Марика решилась поднять глаза на мельника и призналась:

— Я прогневала духов.

— Даже если так, меня это не касается. Я ведь не судья, а мельник, — рассмеялся толстяк. Он поднял девочку с колен и, склонившись над ней, ласково погладил по голове.

Марика помолчала, ища подвоха, а потом шёпотом, будто боясь раскрыть страшную тайну, сказала:

— Пусть лопнут мои глаза, ведь это не простая мельница.

— Да, это Мельница Зимы, — кивнул мельник.

— А зачем зимы? — осмелев, допытывалась девочка.

— Потому что год начинается зимой и кончается тоже зимой. Когда человек рождается, память его подобна белому листу, и когда умирает, всё уходит в забвение, — загадочно ответил мельник.

Глеб переводил взгляд то на толстяка, то на девочку, не понимая, при чём тут зима и память, но не успел спросить об этом, потому что мельник стал подсыпать на жернова новую порцию драгоценных «зёрен». Мальчик раскрыл рот от изумления.

— Что вы делаете?! Ведь это драгоценные камни!

— Нет, это воспоминания. Рано или поздно они все попадают на жернова времени.

Мельник погрузил руки в мешок, достал пригоршню самоцветов и медленно просыпал назад, позволяя детям любоваться игрой света на гранях. Лицо его посерьёзнело, и он продолжал:

— Есть воспоминания яркие, которые живут долго-долго и переходят из поколения в поколение. А есть — мимолётные, что живут всего несколько часов, прежде чем попадут ко мне на мельницу. Но в конце концов жернова времени перетирают всё. Всё пройдёт, как проходят века, перемелется — будет мука. Ничто не длится вечно.

— Даже колдовство, — задумчиво произнёс Глеб и с надеждой обратился к мельнику: — Вы можете избавить меня от чар?

— Тот, кто надеется на других, никогда ничего не достигнет. Ты должен сам добиваться того, чего хочешь. Я могу лишь дать тебе выбор, ведь выбор есть у каждого.

— Вовсе нет, — невольно вырвалось у Марики. Она подумала о таборе, привычной кочевой жизни, кибитках, вечерах у костра, и ей стало горько, что ничего этого больше не будет.

— Ты думаешь, у тебя нет выбора? Ошибаешься. Подойди к жерновам, и ты в этом убедишься, — мельник поманил девочку.

Глеб шагнул за ней, но мельник отстранил его:

— Перед выбором каждый остаётся один. Толстяк щелкнул пальцами и исчез вместе с Марикой. Глеб озирался, не понимая, куда они могли подеваться. Ему было невдомёк, что и мельник, и Марика по-прежнему находятся здесь, лишь переместились в другое время.

Для девочки на мельнице тоже ничего не изменилось. Всё так же мерно крутилось мельничное колесо, всё также скрежетали жернова. Но только теперь она была один на один с чудным мельником, в руке которого чернильными каплями поблёскивали аметисты.

— Что ж, выбирай. Ты можешь вернуться назад в табор, как если бы ничего не произошло.

— Правда? Тогда зачем выбирать? Я хочу к своим! — пылко выпалила Марика.

— Погоди, ты не дослушала до конца. Если ты вернёшься, то навсегда потеряешь свой дар.

— Зачем мне такой дар? Я хочу забыть его, — без колебаний заявила девочка и тут же прикусила язык, испугавшись, что духи, пославшие ей дар, ещё больше рассердятся за неблагодарность.

Мельник улыбнулся и заговорщически подмигнул девочке:

— Что ж, будь по-твоему, ты вернёшься в табор и забудешь о встрече с принцем и о том, что когда-то была здесь.

Прежде чем бросить аметисты на жернова, он пересыпал их с одной ладони на другую, любуясь плавной формой искусно обточенных камней.

— Стой! — выкрикнула Марика.

Только теперь она поняла, какой нелёгкий выбор стоит перед ней. Ей отчаянно хотелось вернуться домой, но не значило ли это предать Глеба?

— Что станет с ним? — спросила она.

— С глаз долой — из сердца вон. Пусть тебя это не печалит. — Мельник беззаботно махнул пухлой рукой.

— Он мне как брат. Я должна помочь ему и не хочу его забыть.

— Нет уж, выбирай что-то одно. Или ты возвращаешься, или идёшь вместе с ним. Только учти, дорога будет нелёгкой.

— Тогда я и вовсе не могу бросить его. Двоим легче, чем одному, — упрямо сказала маленькая цыганка и, не давая себе времени передумать, оттолкнула руку мельника от жерновов.

Аметисты брызнули в разные стороны и рассыпались по полу, закатившись в щели. Марика испугалась, что мельник рассердится, но толстяк лишь обескураженно посмотрел на пустую ладонь.

— Вот теперь ты в самом деле сделала свой выбор, и ничего уже не изменить. Пришла очередь твоего друга, — сказал он и как сквозь землю провалился.

В следующий миг он появился рядом с Глебом.

— Где Марика? — с беспокойством спросил мальчик.

— С ней всё в порядке. Она знает, чего хочет. А вот что выберешь ты? Твой брат только наполовину человек, а наполовину — порождение магии. Достаточно стереть память о нём, как магическое Зеркало будет уничтожено и чары пропадут.

Александриты памяти заманчиво вспыхивали на ладони мельника зелёными огоньками.

Предложение застало Глеба врасплох. Он и не мечтал, что всё окажется так просто.

— Тут нечего выбирать. Я желаю этого больше всего на свете! — пылко воскликнул Глеб.

— Какие вы оба нетерпеливые, никогда не можете дослушать до конца, — покачал головой мельник. — Стерев память о Гордее, ты уничтожишь в нём всё человеческое. Но у тебя есть выбор: ты можешь спасти его, уничтожив колдовскую половину, и тогда он станет обычным человеком.

Мальчик задумался.

— Что я должен для этого сделать?

— Отправиться по ту сторону Зеркала, но этот путь опасен, и ты можешь сам оказаться в плену у Зеркала.

— Нет уж, покорно благодарю. Мой братец был порядочной свиньёй. Я не стану рисковать из-за него жизнью.

— Мудрое решение. К тому же если ты его освободишь, неизвестно, чего от него ожидать, — кивнул мельник. — Итак, ты вернёшься во дворец, исцелишься от колдовства и навсегда забудешь и о нашей встрече, и обо всём, что с этим связано, — пообещал мельник.

Александриты в его руке приобрели красноватый оттенок. Глебу стало немного не по себе, будто он подписал Гордею приговор, не давая ему шанса вернуться, но не приносить же себя в жертву мнимому брату. И тут он вспомнил о маленькой цыганке, которая многим пожертвовала ради того, чтобы помочь ему.

— А Марика? О ней я тоже забуду? — спохватился Глеб.

— Ей не привыкать самой заботиться о себе, — беспечно заявил толстяк, готовый высыпать александриты на безжалостные жернова.

— Подождите! — воскликнул Глеб. — Можно, я сделаю это сам?