ULTRAмарин - Валерий Зеленогорский

Рустам не понял, но тоже зааплодировал – он любил, когда у людей все хорошо. Соседке прогноз очень понравился, но она попросила уточнить сроки. Сергеев твердо ответил, что в марте, не позже.

Приехал он домой поздно, после ресторана пришлось ехать в караоке, настояла хозяйка «Интима», она там часто пела песни из фильма «31 июля». Пела хорошо, и ей аплодировали за редкость выбора и за голос, в котором было слишком много неудовлетворенного желания. Понятно, что в основном поют те, кому не дают.

Жена уже спала, он юркнул под одеяло и тоже заснул.

Утром он доложил, что дело двигается, и второпях полетел на 1905 года. Когда он открывал свою заветную дверь, его кто-то тронул за плечо – перед ним стоял крепко сложенный мужчина в штатском, его служебное положение было очевидным – представитель власти. Он попросил Сергеева пройти с ним в черную «Волгу».

При мысли, что он попал за вчерашний совет предполагаемой жертве операции «Литой пиздец», его обдало жаром, люди в черной «Волге» молчали, как в плохом кино.

Когда выехали на Знаменку, Сергеев загадал: если направо, то на Лубянку, но машина рванула в Боровицкие ворота, и розовощекий старлей на шлагбауме улыбнулся своим. Человек, сидевший рядом с водителем, тихо сказал:

– В первый корпус.

Через два часа Сергеев уже работал в отделе среднесрочных прогнозов нетрадиционными методами и ему дали пропуск с гербом и ключ от номера в доме отдыха «Лесные дали» для восстановления сил.

Склад несбывшихся надежд работает, Рустам посадил туда свою сестру, ранее торговавшую цветами. Магазин «Интим» тоже поменял хозяина: предсказание сбылось, хозяйке вся эта лабуда уже не нужна – она нашла свое счастье, живет с управляющим очень проблемного банка.

Диалоги с товарищем

Жили два товарища в России. Один перестал работать на радио из-за отсутствия энергии – не мог со скоростью молотилки нести пургу, не давая слушателю понять, что ему говорят. Темп, буря и натиск – эти методы, вошедшие в моду, исключили его из процесса. Он-то думал, когда говорил, а сейчас нужно другое – блок сменяет блок, интерактив, ты спрашиваешь слушателя и сам ему отвечаешь, пока не пошел рекламный блок, – и все.

Второй товарищ был журналистом модного глянцевого журнала, в котором вел колонку обо всем, что в голову взбредет, но ему сказали в одночасье – герои должны быть не старше сорока, успешные, с хорошими зубами и доходом не менее десяти штук в месяц.

Помыкался товарищ полгода и ушел – если сам получаешь двадцать тысяч рублей, как понять человека с десяткой и без вставной челюсти? Не выходит. Выходит неправда.

Остались они на обочине, а умирать рано, не берут их еще в другое измерение. Нет, говорят в небесной канцелярии, на пенсии поживите, порадуйтесь преобразованиям, за которые вы страдали ночами бессонными. Дождались? Вот и хавайте свою свободу ртом и жопой.

Но «новые песни придумала жизнь, не надо ребята о песне тужить» – эти слова из старой песни успокаивали «ребят», сидящих на обочине текущей жизни.

Новые песни слушать было невозможно, расцвел буйным цветом вирус самозванства.

Каждый мог стать каждым. Сегодня ты никто, а завтра ты звезда и тебе внимают миллионы. Во всех жанрах открылись шлюзы, на берег полезли мутанты и гады всех размеров. Они начали пожирать культурный планктон, а икру и мальков продавать на всех углах. Их стали поедать те, кого раньше к столу не подпускали из-за шерсти звериной и речи нечленораздельной.

Сбились прицелы и ориентиры, каждый охотник стрелял, даже не зная, где сидит фазан. Стрелял кучно, на поражение, не жалея патронов. Фоторужья потерялись в арсенале «базук» и «мух». Цель была одна – настрелять побольше, а потом – суп с котом, а лучше со всеми скотами, вместе взятыми.

На таком живописном склоне две улитки лежали и наблюдали, как мимо них течет «жисть», полная подмосковного шика и питерских комплексов. Их город был оккупирован.

Во времена оккупации есть два варианта: сотрудничать с новой властью или бороться в подполье. Оба не подходили, пришлось уйти во внутреннюю эмиграцию.

Каждый из них, как айсберг на поверхности, жил обыденной жизнью, но изредка они выходили на связь и предавались разговорам, в которых не пытались удивить друг друга – просто болтали о том, что видели и слышали. Выколоть себе глаза и заклеить уши сил не находилось, поэтому кое-что извне залетало в их беспокойные головы, и они обсуждали то, что летало вокруг и иногда падало гадкими лепешками на голову и в другие места, в том числе в душу.

За ночь налетало много разного дерьма, иногда по самую макушку, а иногда и совсем с головой приходилось нырять, чтобы выплыть в чистом месте. Они, конечно, ограничивали себя, не смотрели основные каналы – там творилась вакханалия самозванцев. Так бывает: придешь вроде в приличное место – а там шоу эротическое. Есть невозможно, голые девки в тарелку лезут – ну какой тут аппетит?!

Брюзжать по этому поводу бессмысленно, никакая терапия не поможет, только хирургия. Надо отсечь источники инфекции, а иначе не заметишь, как сам станешь пассивным участником этого свинства и захрюкаешь.

Утром они вставали после бессонной ночи каждый у себя дома, покорно выслушивали от близких разговоры о своей никчемности. Потом опять ложились спать, чтобы не слышать навязшее в зубах: «Вот люди живут – и дачи у них, и таджики с филиппинками за домом смотрят, а баррель растет…»

Ну и растет этот баррель, а тебе что? Какое тебе дело до барреля? А они: «Опять доллар упал…» Так доллар не папа в Воронеже, пусть падает.

Такое внимание к мировым процессам очень раздражало. Вместо того чтобы жить на свои кровные, люди, не помывши лица, с утра слушают про Никкей и Доу Джонс. Ты на пенсии в пять тысяч рублей, на хер ты читаешь список «Форбс»? Кого там ищешь? Себя? Родственников своих?

Ну нажил человек! Тебе все равно не достанется, если у него отберут. Кто-то покупает чужие яйца. Жалко тебе? Но твои-то целы, на них никто не посягает, чеши свои или продай, если покупатель есть.

Так начинался ежедневный перезвон, когда домочадцы расходились тратить оставшиеся деньги. Старший позвонил. Младший выслушал своего товарища и согласился с его тирадой.

Перед уходом из дома его жена сообщила, что надо что-то делать, под лежащего ничего не течет, кроме мочи. Купи лотерейный билет. Он – так они за глаза называли небесную канцелярию, где вершились все дела, – тебе без него не сможет помочь.

Старый анекдот про билет достал уже, все лотерейные билеты он купил, по некоторым получил выигрыши, но сколько можно? Лотерея не бывает в убытке. Ну купишь билет, поскребешь монеткой окошко в ожидании чуда, а оно свершится – в окошке надпись: «Тяните еще». Ну сколько можно тянуть? Может быть, хватит?

Старший через паузу сказал:

– Образ неплохой, но неточный. Вот у меня был дядя, полный мудак, а два раза подряд выигрывал мотоцикл «Урал» с коляской, два раза в течение года. Два рубля – два мотоцикла. Дядя – маленький такой мужичок-мудачок, тиранил семью, баб до старости трахал, даже после инсульта, жена суд чести ему устраивала с детьми и внуками. Клялся, божился, что не будет, а потом опять за свое.

Так вот, два мотоцикла ему достались по «Олимпийской» лотерее, кажется. За что ему, почему такие преференции?

Люди из других дворов приходили смотреть, как он на одном сидит, а другой лапой гладит. Возмущались несправедливостью, писали в газету, чтобы один отняли и передали в детский сад. Ни хера. А почему? Ему положено было два как компенсация за рост маленький и характер мерзкий. Что лучше – нрав добрый или мотоцикл?

– Лучше мотоцикл. На нем можно было на речку уехать и людей не видеть. Нет людей рядом – и рост у тебя нормальный, и характер лучше, если никто не мешает, – высказал предположение Младший.

Старший продолжил:

– Вот вчера ночью какой-то мудак-писатель с таким же мудаком-историком говорили умные разговоры с умными людьми. Темы подымали разные, скакали, как блохи, пересказывая друг другу прочитанное, потом резко перекинулись на жаркую тему – о Ленине. Что каждый бы делал, окажись в 17-м году рядом с Ильичем? Люди они молодые, оба октябрята в прошлом, курчавого Володю носили на груди, любят его до сих пор. Оба признались, что пошли бы с вождем строить новый проект, потом сбились на Троцкого и стали обсуждать, мог ли он в далекой Мексике засадить Фриде Кало, если она тогда после травмы носила корсет.

Так завелись, что страшно стало – вдруг оба кончат в прямом эфире от возбуждения?

Один с видом знатока – он в детстве долго лежал в больнице с корсетом – доказывал, что если постараться, то в корсете можно, а второй подбросил свое свидетельство от охранника Троцкого, пускающего уже старческие слюни в американской богадельне, что Троцкий не мог – он тогда кактусы любил, а не баб.

– Ну и как тебе уровень дискуссии? – спросил Старший.

– По-моему, совсем неплохо, глубоко, выпукло, зримо. Ленин, Троцкий, Фрида Кало. Хорошая история – значительная, развивает слушателя, дает правильные ориентиры, – оценил Младший. – Ну а ты как думаешь? Мог он ей засадить в корсете? – поинтересовался он у товарища.