Змей подколодный - Елена Никольская

— Кора, я вас умоляю! Айзенштайн ему всё расскажет. Подымайтесь на второй этаж, сударь, налево.

Лорд направился к дверям (книжки поплыли следом). Леди положила Андрею на плечо руку — ту, что без перчатки.

— Могу ли я узнать ваше имя?

— Андрей.

— Рада знакомству. — Она слегка наклонила голову. — Мадам Окстри, преподаватель лингвистики. А этот злой дяденька — Фёдор Аркадьевич Демуров, наш математик. Вас, мой мальчик, когда-нибудь учили приветствовать старших?

— Извините, я… ваша перчатка… Извините.

Она рассмеялась и подтолкнула Андрея к лестнице, стильная такая женщина, глаз не оторвать. "Но какой я тебе, к шайтану, мальчик, родная?!" — подумал он и вдруг понял.

Кроссовки, выкинутые в десятом классе.

Порезанная ладонь.

Огромное зеркало в ажурной серебряной раме благосклонно подтвердило его догадки, и Андрей смотрел в зеркало, наверное, очень долго. Сумка, кроссовки, ещё не ставший шрамом порез — всё так, и, боги мои, пусть оно так и останется!

На него — тридцатипятилетнего — смотрел из зеркала Андрюша Карцев годов пятнадцати от роду, с собственными передними зубами, стриженый "под ёжик" (но с длинной чёлкой), в ярко-красной футболке с самолично сделанной надписью "I am Black Driver".

— … твою мать, — сказал Андрей, пытаясь пощупать зеркало. — Ох, ни … себе, господи! — сказал он, отворачиваясь от зеркала и ощупывая себя. — Ни … себе!

Он полез по карманам джинсов, выронил письмо, подобрал его, достал из кармана брелок-пистолетик (одноклассницы дарили, на 23 февраля), уронил сумку, упал рядом на коленки и принялся в сумке копаться. Сумка была набита его подростковыми шмотками.

— Твою дивизию… — шептал он, медленно поднимаясь по лестнице. — Уж не магию ли тут преподают?! Что там я пропустил — пятнадцать лекций по математике? Да я тридцать выучу, твою ж дивизию, да я… Значит, Лёха тут, всё вот так просто, мы вместе окончим гимназию…

Тут он вспомнил ещё кое-что и на ходу полез в карманчик сумки. В карманчике действительно лежала затаренная мятая пачка настоящего болгарского "Интера", с восемью сигаретами и одним длинным бычком, и коробок спичек имелся. Андрей закурил прямо на лестнице. Радужные перспективы вились вокруг него стаями бабочек, да что там — разноцветных колибри.

Окутанный перспективами и клубами дыма, он вышел на площадку второго этажа и сразу же наткнулся на ещё одного преподавателя — совсем молодого парня, и с одеждой у него было всё в порядке (для девятнадцатого века), но явно не школяр. Андрей опомнился и начал тушить бычок об спичечный коробок. Бычок тлел, преподаватель молча стоял рядом, и Андрей сказал ему:

— Извините, здесь, наверное, не курят, я просто не подумал…

— Доброе утро, сударь.

— Здравствуйте.

— Вы, вероятно, новичок?

— Да, пожалуй. Я… собственно, я уже знаком с мадам Окстри и… и математиком.

— То есть? Вы уже приняты, сударь?

— Нет. У меня письмо к господину Айзенштайну. Рекомендация.

— Идёмте, — сказал преподаватель.

Обширные коридоры второго этажа были устланы таким же, как в вестибюле, невообразимым ковром. Огромные, закруглённые сверху окна, с низкими, удобными для сидения подоконниками; напротив окон — двери с табличками. В одну из дверей Андреев сопровождающий побарабанил пальцами, и оттуда откликнулись:

— Да, Олег?

— Господин директор. К вам мальчик, — сказал преподаватель, приоткрыв дверь. — Абитуриент, насколько я понял.

— Просите.

Преподаватель пропустил Андрея в кабинет и зашёл сам. Навстречу им поднялся из-за стола мужчина: вылитый принц Флоризель на приёме у английской королевы, но это уже не удивляло.

— Доброе утро, сударь, — сказал он, вежливо поклонившись. — Чем могу служить?

— Доброе утро, — сказал Андрей, пытаясь поклониться тоже. — Я хотел бы поступить в гимназию. Вот моя рекомендация.

— Присаживайтесь, — сказал директор, взяв у него конверт. — Олег Витальевич, останьтесь, прошу вас.

Олег Витальевич указал Андрею на кресло у директорского стола и опустился сам на роскошный диван. Впрочем, ничего нероскошного в кабинете не наблюдалось. Была тут ещё пара кресел, горка с множеством статуэток, над столом — портрет в резном багете (на портрете оказался опять же Андерсен). В углу кабинета камин, в камине неразожжённые поленья. На каминной полке трубка и табакерка. Пахло вишнёвым табаком — очень хорошим табаком.

Директор изучал извлечённый из конверта листок внимательно и долго, изредка на Андрея посматривая, и Андрей внезапно сообразил, что письмо следовало бы прочесть сначала самому. Кто знает, что там написано! Любовью к розыгрышам — от невинных до отвратительных — Лёшка страдал с детского садика. И Андрей страдал многократно из-за этой его любви.

— Мы принимаем в гимназию в августе, — сказал, наконец, директор. — Что заставило вас так запоздать, сударь?

Андрей помолчал, прикидывая. Выдумывать что-либо казалось ему неуместным — теперь, прочитав письмо, директор знал больше самого Андрея.

— Я получил рекомендацию только вчера, — сказал Андрей. — Точнее, сегодня ночью. Я даже не знаю профиля гимназии. Мне просто… посоветовали.

Господин Айзенштайн откровенно его разглядывал и слегка улыбался.

— Это прекрасно, — сказал он. — Мне вот тоже советуют вас принять. Что же касается профиля… После окончания гимназии — это займёт у вас четыре года — вы получите возможность поступить в высшее учебное заведение… по профилю магии. Вы желаете иметь такую профессию?

— Был бы счастлив, — сказал Андрей. Белка-белочка моя, делириум мой тременс — сиречь белая горячка. Сумасшедший дом — вот отныне мой профиль. Профессия — пациент…

Директор покачал головой, угадав его мысли.

— Усомнились в адекватности происходящего, мой друг? Пустые опасения! Вы не страдаете душевной болезнью, а мы с Олегом Витальевичем отнюдь не персонажи вашего предутреннего сна. Есть многое на свете…

"Что и не снилось нашим мудрецам, — мысленно закончил Андрей. — Без базара, друг Гамлет…"

— Видите ли, господин директор, я должен сказать вам, что мне неизвестен человек, написавший рекомендацию. Я не хотел бы… оказаться в сомнительном положении…

— Простите, я перебью вас… — Директор заглянул в письмо. — Андрей. Вам нет необходимости знать своего рекомендателя. Достаточно того, что он вас знает.

— Меня?

— Разумеется. Полагаю, вы уже поняли, что у нас обучаются дети, имеющие способности к магии. Практически никто из ваших будущих соучеников не подозревал ни о своих способностях, ни о существовании гимназии. Так что оставьте сомнения, сударь. Итак… — Он опять заглянул в письмо. — Андрей Евгеньевич Карцев, пятнадцати лет… Поздравляю. С этой минуты вы гимназист первого курса. Должен сразу предупредить вас…