Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018 - Михаил Белозеров

От «диких гусей» никто не явился. Будет полковник Примогенов да ещё начальник второго отдела ГУВД Ростова-на-Дону разговаривать с каким-то майором из спецназа. Много чести, должно быть, считают они. Эти явятся, когда уже совсем припечёт, чтобы потребовать своё, и брать будут глоткой, нахрапом.

— Надо готовить группу прорыва, — сказал Севостьянихин. — Возьмёшь Котлярова и оперативников человек десять, и того снайпера с крыши тоже возьми, парень вроде толковый. В общем, будь готов. Я дам команду.

— Есть, быть готовым, — ответил Игорь.

— Ногинский вернулся?

— Нет ещё.

— Что-то он долго, — заволновался Севостьянихин, и нос его тоже заволновался и даже покраснел. — Если его до сих пор нет, значит, ни о каком прорыве и думать не стоит. Боевики тоже не дураки, заблокировали все дороги.

Штаб объединённой группы охраняла усиленная рота ОМОНа, он хорошо был приспособлен к обороне. Это мы здесь люди временные, от смены к смене, а там: три танка и пулемётные гнёзда, построенные капитально в скалах горы Бештау, думал Игорь. Но похоже, что именно туда боевики и нанесли главный удар.

Внезапно наступила тишина. Последняя мина взорвалась во дворе гостиниц, и как обрубило. Ещё в ушах стоял гул обстрела, когда перед гостиницей раздался голос:

— Э-э-эй! Выходи на переговоры!

Из-за сосны выглядывал коренастый рыжий человек с белой тряпкой на палке. Он размахивал ею, как будто семафорил:

— Выходи, поговорим!

— Я схожу, — сказал Игорь, снимая «бронник».

— А почему ты? — ревниво спросил майор Севостьянихин. — Ты мой заместитель.

— Я пойду, Андрей Павлович, — подмигнул ему Игорь. — Погляжу опытным глазом, что да как. Да и время надо потянуть. Вдруг узнаю, что со штабом.

— Так они тебе и скажут.

— Не скажут, так не скажут, а…

— А если это ловушка?! — чуть ли не ткнулся в него своим длинным носом Севостьянихин. — Если они тебя в плен хотят взять? Им же тоже «язык» нужен?

— Если бы да кабы, — ответил Игорь. — Ничего не случится.

— Стращать будут, — ещё пуще забеспокоился Севостьянихин, нос его побледнел и заострился, словно почуяв неладное.

Прямо не нос, а индикатор настроения какой-то, удивился Игорь:

— Пусть стращают, мы же тоже не пальцем деланые.

— Ну да, — охотно согласился Севостьянихин, — с этой точки зрения… не пальцем, согласен… — Он задумался над тем, что и так было очевидно. — Ладно… иди, — сказал он, — «бронник» только надень.

— Ну вот ещё, — ответил Игорь. — В нём я буду выглядеть полным идиотом, да и ты сам знаешь, что от снайперской пули он не спасёт.

Кроме всего, «бронник» лишал ловкости. Это тебе не экспериментальный с «жидкой» бронёй, это наш обычный «бронник» из керамики и стали, полпуда весом.

— Да, действительно, — согласился Севостьянихин, и нос его смешно задёргался. — Я на всякий случай прикажу взять рыжего на прицел. Если что-то почувствуешь, то почеши затылок или падай на землю, а мы тебя прикроем.

— Хорошо, — сказал Игорь, замечая краем глаза Божену.

Она стояла в двери той комнаты, в которой сделали лазарет, и глаза у неё были тревожными. Подходить к ней на виду у всех было сентиментально и глупо, и он только махнул рукой, и, кажется, она поняла. Да и все остальные тоже поняли: роман у них, настоящий, без дураков, с настоящей любовью, а не цацки на дорогах.

Олег Вепрев сказал, кисло морщась, очень серьёзным тоном:

— Я с тобой. Прикрою накоротке. И вообще, может, вместе пойдём?..

Игорь так на него посмотрел, что Вепрев понял — шутка не удалась: несолидно это выходить вдвоём против одного. Да и цель в два раза больше. Глупо. Честно говоря, Олег из-за давней контузии порой был неадекватен. А переговоры надо было провести на высоком уровне, то есть без мордобоя и хамства. Игорь и сам умел махать руками, а устрашить по негласным правилам спецназа мог кого хочешь. Выдержка были нужны и хитрость, а ещё самообладание, ну и наглость, разумеется. Без наглости никуда.

— Нет, рыжий один. И я буду один, — ответил он.

— Да! — крикнул вслед Севостьянихин. — И особенно с ним не церемоньтесь. Парламентёр хренов! Видали мы таких парламентёров.

— Есть не церемониться, — радостно отозвался Олег Вепрев и аж подпрыгнул.

Лысина его блестела от пота, глаза были весёлые, ухарские, и только ранняя седая щетина выдавала возраст. Если у человека нет страха — это целая проблема. Игорь слышал, как о Вепреве говорили за глаза: «Капитан хоть и выглядит моложаво, но прошёл Чичу,[6] он сумасшедший, с ним лучше не связываться». А вечным капитаном он стал, потому что начальства не боится и может сказать правду-матку, только кому теперь эта правда-матка нужна при нынешних обстоятельствах, когда всё пошло вкривь и вкось, и армия рушилась как карточный домик, и один человек погоды не сделает, если даже расстарается ценой собственной жизни.

Они побежали, весело болтая, словно спешили в бар. Привыкли они к войне, к её неожиданностям и понимали, что её надо бояться только в тот момент, когда тебя ранят, а если внезапно убьют, тогда уже всё равно. А раньше времени умирать глупо, и пуля, которая визжит над ухом, не так страшна, как та, которую ты «словишь». В общем, всё было привычно и так, как и должно было быть, что вносило в их жизнь хоть какое-то ощущение стабильности.

— Ты главное, если что, гранату ему под ноги, — посоветовал Олег Вепрев. — Под ноги… А может, я пойду?.. — спросил он с надеждой.

Игорь даже не счёл нужным ответить, он и сам продумывал разные варианты. Но ни один не выглядел достойно, а трусость или нерешительность — они заметны, и если он покажет эту самую трусость врагу, а потом ещё и принесёт её назад с собой, то все решат, что дело дрянь, и разбегутся, как куропатки, или плохо стрелять начнут, беречь себя, или, что хуже, — прятаться. А выигрывает тот, у кого дух сильнее. Это аксиома войны. Устоял в бою, значит, победил. Духи тоже боятся, им тоже жить хочется, у них тоже в жилах кровь течёт. К тому же время играет против них. Как-никак, с одной стороны русские, а с другой — американцы. Не смогут пиндосы вечно делать вид, что ничего не происходит, мир не поймёт. Хотя какой тот мир? С него станется. Рано или поздно начнут реагировать, как при открытии второго фронта. Обещанного, как известно, три года ждут. Всё равно, моджахеды так и так будут торопиться, и на этой торопливости надо сыграть. Не давать им уверенно чувствовать себя в городе.

Ресторан был разгромлен вчистую. В крыше административного корпуса зияли дыры. Бойцы прятались за колоннами и простенками, и поэтому потерь на первом этаже не было, за исключением легкораненых.

Внизу хозяйничал Герман Орлов.

— Ногинского не видел? — спросил Игорь.

— Лёха не появлялся. Я уже сам волнуюсь. Как бы чего не вышло.

— Сплюнь, — посоветовал Игорь.

— Да уже двадцать раз, — отмахнулся Герман Орлов. — А вы куда? — пробасил он. — На переговоры? И я с вами!

Под правым ухом у него запеклась корка крови. Он был перемазан гарью и копотью, но глаза у него сияли, он явно находился в своей стихии.

— Тебе нельзя, — безапелляционно ответил Олег Вепрев.

— Что значит — нельзя?! — возмутился Герман Орлов.

— Я говорю, нельзя!

— Ась? — дурашливо приложил ладонь в уху Герман Орлов. — Плохо слышу.

— Я говорю, тебе нельзя!

— Ёпст! Почему это?! — с вызовом спросил Герман Орлов и воинственно выпятил широченную грудь.

— Потому что ты дюже здоровый, — ответил Игорь. — Рыжий испугается и в штаны наложит.

— Эт-т… точно, — весело согласился Герман Орлов. — Ты только скажи, я выбью ему коленную чашечку! Не доверяю я дагам, — поведал он проникновенно. — Слушай, самое главное, встань так, чтобы тебя прикрывали деревья и кусты. А я пулемётом, как шатром, тебя прикрою. Самолично стрелять буду. Главное, чтобы снайпер из военного госпиталя тебя не видел. Так что не форси. Христом Богом прошу: за деревья не выходи, на поляну перед гостиницей не вздумай высовываться. Хитрость в нашем деле самое главное, — наставлял он Габелого.

— Ладно… — снисходительно пообещал Игорь, — встану. — И выпрыгнул в окно.

Не любил он долгие разговоры, как и долгие проводы, ничего они не давали, только душу теребили. Так и с женщинами своими расставался, говорил «Нет» и уходил, потому что душа не принимала лжи.

Странно было видеть двор, который ты только что обстреливал сверху. Однако, кроме гильз, ничего не напоминало о бое. Разве что сбитые ветки сосны, попорченные стволы да кровавый след от того боевика, которого Игорь застрелил давеча. Утащили его свои, а как — никто не видел. Хитрые они. Должно быть, накидали дымовых шашек и вытащили.

— Ты кто?! — нагло спросил рыжий в «пуштунке».

На руке у него была синяя повязка — отличительный знак, чтобы свои узнавали в бою. На Игоря эта повязка, а особенно «пуштунка» подействовали, как красная тряпка на быка. «Пуштунка» для него была символом врага, с «пуштункой» бились ещё в Афгане, хотя, конечно, он там не успел повоевать, но, разумеется, слышал много рассказов от бывалых людей.