THE LIFE AND ADVENTURES OF WILLIAM BUCKLEY - WILLIAM BUCKLEY

Туземцы называли меня Муррангурк. Потом я узнал, что это имя человека из их племени, который похоронен на том месте, где я нашел кусок копья.

Австралийцы верят, что после смерти попадают в какое-то место, где становятся белыми людьми, а затем возвращаются в этот мир и начинают новое существование.

- -

* Верование, будто белые - это, возвратившиеся из царства мертвых коренные жители, было распространено в значительной части восточной половины Австралии. Бакли не первый беглец, которого по этой причине дружелюбно приняли австралийцы. Его бывший начальник Давид Коллинз пишет в своей книге «Рассказ об английской колонии Новый Южный Уэльс», изданной в 1798 году, что в 1795 году около Порт-Стефенса (морская бухта к северу от Сиднея, вблизи которой ныне расположен город Ньюкасл) военный корабль обнаружил четырех беглых каторжников. Коренные жители тепло приняли их «как своих павших в боях предков». Они были уверены, что к ним из-за моря явились в гости погибшие сородичи. Один туземец даже «узнал среди белых своего отца».

Мы не располагаем сведениями о том, как представляли себе загробный мир люди племени ватхацрунг, - ведь единственным источником наших познаний об этом племени являются записки Бакли. Но мы имеем достоверные этнографические сообщения о соседнем племени- вурундьери (Бакли называет их варвару). Вурундьери верили в существование души (муруп). способной покидать тело человека не только после его смерти, но и когда он спит. После смерти человека его муруп отправляется в небесную страну, тхарангалк-бек, где растет много больших эвкалиптов. Туда муруп доставляют каралк - лучи заходящего солнца. Из этого следует (мы пользуемся, естественно, терминологией вурундьери), что ватхаурунг приняли Бакли за муруп человека по имени Муррангурк, которая возвратилась из тхарангалк-бека. - X . Р.

--

По представлениям австралийцев, все белые люди до смерти принадлежали к их племени, а потом вернулись к жизни, изменив только цвет кожи *. И если туземцы убивают белых людей, то, как правило, лишь потому, что «узнают» в них своих личных врагов или людей из вражеских племен. Я же, по убеждению моих новых знакомых, был их соплеменником, убитым недавно вместе с дочерью в сражении и похороненным под тем самым холмиком, который я видел. То, что в руках я держал остатки копья, утвердило австралийцев в их мнении. Этому-то предрассудку я и был обязан тем, что они отнеслись ко мне с такой добротой.

Вскоре мои хозяева ушли, показав знаками, чтобы я их ждал. Возвратились они с несколькими большими жирными личинками, которые водятся обычно в гнилушках, особенно же между корнями, и предложили их мне. Вкусы мои к этому времени так изменились, что я нашел угощение весьма изысканным.

Ночь я провел с австралийцами, но, не зная их намерений, никак не мог отделаться от тревожных мыслей. Несколько раз я порывался бежать, да где там! Сил совсем не было.

Женщины все время жалобно причитали и выли, раздирая себе лица самым безжалостным образом.

Страх мой все рос, но особенно жутко мне стало утром, когда я разглядел, какой вид бедняжки приобрели за ночь. Они исполосовали себе лица и руки глубокими кровоточащими царапинами, а края их прижгли головешками.

Австралийцы знаками объяснили, что хотят отвести меня к своему племени. Сюда они пришли в поисках смолы. Мне оставалось только согласиться.

Мы прошли несколько миль по равнинной местности, иногда продираясь сквозь кусты, достигли реки Барвон и перебрались через нее. Тут показались на фоне тростника черные головы австралийцев. Мне они напомнили большую стаю ворон. Около ста мужчин пошли нам навстречу, женщины же продолжали выкапывать коренья, которые они употребляют в пищу.

Мои друзья, вернее, мои новые знакомые, с которыми я шел, взяли меня к себе. Их дом, как и все хижины туземцев, представлял собой шалаш из веток, кое-где покрытый кусками чайного дерева или древесной корой. Хозяева предложили мне сесть, но я предпочел стоять, чтобы иметь возможность лучше наблюдать за их действиями.

В это время женщины затеяли за шалашами драку, и все мужчины, за исключением двоих, которые остались со мной, бросились их разнимать. Затем мужчины принесли коренья, поджарили и предложили мне. Драка, наверно, возникла из-за дележа кореньев.

Мое присутствие привлекало всеобщее внимание. Племя в полном составе - и мужчины и женщины - собралось вокруг меня. Некоторые били себя палками по груди и по голове, женщины пучками вырывали волосы.

Я был очень напуган, но австралийцы знаками дали мне понять, что таков обычай и что мне ничто не угрожает. Потом я узнал, что так туземцы выражают свою печаль по поводу чьей-нибудь смерти или долгого отсутствия. Веря, что я возродился из мертвых, они оплакивали муки, которые я испытывал до самого своего возвращения на землю. Но вот туземцы разошлись, оставив меня на попечение двух стражей. Часа три было тихо - все, очевидно, сидели в своих хижинах и ели коренья. Затем снова начался шум. По топоту ног я заключил, что австралийцы бегают из одной хижины в другую, словно готовясь к чему-то важному. На меня, разумеется, снова напал страх. Как знать, что они замышляют?

Когда наступила ночь, юноши и девушки принялись раскладывать большой костер, быть может, чтобы изжарить меня. Согласись, читатель, я вполне мог это предположить, находясь в окружении диких людей. Но как бы то ни было, бежать я все равно не мог, и не только из-за слабости. Страх словно сковал меня по рукам и ногам.

Но вот вышли женщины, причем совершенно голые. Звериные шкуры, обычно прикрывавшие их наготу, они держали в руках. Двое мужчин вынесли меня из хижины, и женщины встали вокруг. Я был уверен, что меня немедленно бросят в огонь, но этого не случилось. Женщины уселись у костра, к ним присоединились мужчины с палицами длиною более чем два фута.

Австралийцы были разрисованы белой глиной, которой много на берегах озера. Белые линии окаймляли глаза, пересекали сверху вниз щеки, спускались со лба к кончику носа или к подбородку, с середины тела сбегали к ногам. Поверьте, австралийцы, столпившиеся ночью вокруг пылающего костра, являли собой жуткое зрелище.

Женщины натянули между коленями звериные шкуры, так что получилось нечто вроде барабанов, в которые они принялись колотить в такт пению мужчины, который сидел впереди. Остальные же мужчины встали, образовав нечто вроде колонны, и тоже отбивали ритм палицами и палками, ударяя ими одна о другую и производя ужасный шум. Тот, кто сидел впереди, по-видимому, был дирижером оркестра или даже церемониймейстером торжества. Он заставлял всю ватагу мужчин и женщин, юношей и девушек маршировать взад и вперед и очень решительно, с властным видом управлял плясками и пением.

Представление продолжалось не меньше трех часов. Под конец австралийцы три раза что-то прокричали, показывая дубинками на небо, затем каждый сердечно потряс мою руку и в знак дружбы ударил себя в грудь. Убедившись, что против меня не замышляют ничего дурного, я успокоился, особенно когда австралийцы разошлись по домам и я остался со своими стражами.

Читатель, бывавший в колониях, сразу поймет, что мне довелось видеть большое корробори *, то есть празднество. Оно было устроено по случаю моего возвращения к жизни. Поужинав кореньями, я улегся рядом с моими новыми друзьями и, несмотря на недавнее волнение, заснул глубоким сном без сновидений о прошлом, настоящем или будущем. Да и что удивительного: голод, жажда и непрестанная тревога подточили мой организм.

- -

* Корробори означает не только празднество коренных жителей. По сути дела это исполнение танцев и песен по любому поводу, как приуроченных к сакральным церемониям и официальным торжествам (например, по случаю посвящения юношей в мужчины), так и вызванных просто стремлением к социальному общению, как сказали бы мы. Далеко не все, что пели и танцевали австралийцы, было частью какого-то священного обряда. В ознаменование встречи в условном месте давно не видевшихся родственников и знакомых также устраивали корробори.

Слово «корробори» происходит из языка жителей Нового Южного Уэльса и, по-видимому, произошло в результате слияния двух глаголов: коробра-танцевать и бериа-петь. Подобно слову «бумеранг», «корробори» было заимствовано белыми для обозначения аналогичных представлений у других племен, которые имели для этой цели совсем доугие наименования. Члены этих племен восприняли слово «корробори» как термин белых для их празднеств и стали применять его в общении с белыми и между собой. Так слова «бумеранг», «биллабонг», «вадди», а также «корробори», первоначально употреблявшиеся только одним или немногими племенами, в сравнительно короткий срок распространились по всему континенту. - X . Р.