Соблазн эмиграции, или Женщинам, отлетающим в Париж - Ольга Маховская

А.В.: Все магнитофонные пленки сохранены. Всегда прослушивал потом, переписывал от руки, а потом перепечатывал. Все это было напечатано на машинке. У меня даже не было компьютера. Это все сделано руками на машинке «Ундервуд» из вранглеровской армии.

Но я это делал с удовольствием, я не жалею ни секунды, что столько труда было вложено. Если бы надо было это сделать заново, я бы сделал это заново. Хотя сейчас у меня проясняются факты, которые я не мог включить в книгу, но не такие значительные, я не могу сказать, что они революционные. И я ожидал, что их будет гораздо больше. В России их купили многие знающие люди, но ничего никто не добавил. Но я уверен, что в том архиве, который был взят советской армией в Праге, наверняка есть что-то новое. Я уверен также, что много информации скрыто в архиве КГБ. Потому что минимум два персонажа моей книги были двойными или тройными агентами. Эти биографии можно найти именно там. Но я туда не пойду. Это не по моей части.

Мой секретарь составил алфавитный указатель. И его задача была в том, чтобы выписать каждую фамилию по алфавиту, но он их внутри не расставил по алфавиту, но он не расставил внутри групп с буквенными подзаголовками, а также забыл номера страниц. Всю работу потом делала моя мама, на кухне. Потому что компьютер в издательстве «Слово» не справлялся.

О.М.: Когда мы начали интервью, вы заняли очень близкую позицию. Вы всегда находитесь в такой позиции по отношению к интервьюируемому?

А.В.: Ну нет, я так привык. Мне так удобней. Я стараюсь учитывать свет, я думаю о том, как будет выглядеть мой профиль. Потом приходится так сидеть, потому что микрофон не берет.

Вы очень обаятельный человек. У вас есть такая симпатичная аура. Располагаете к себе видом вашим. Вы одновременно имеете ученый вид из-за формы ваших очков, из-за вашего магнитофона, из-за вашего ключа на запястье. И одновременно вы очень женственны. У вас очень красивые ноги, вы хорошо двигаетесь. Это я рассказываю не в смысле пустого комплимента, а как человек, который связан со сценой. И научное и женственное одновременно, и это располагает к вам.

О.М.: Для меня важно, что вы отслеживаете физическое пространство интервью.

А.В.: О, что вы, я очень отслеживаю! И если бы у вас не было этих качеств, то разговор бы закончился через десять минут. Это все зависело от вас. У нас было много поводов прервать разговор: приходили Влади (солист «Мулен Руж» – О.М.), Стасик (один из секретарей А.В. – О.М.), звонил телефон. Я мог бы сказать: «Извините, но я очень занят». Так случилось с двумя-тремя журналистками. Одна из них сломала мой стул. Она стала качаться на задних ножках, как это делают дети, и сломала стул. И я ее выставил. Послушайте, что за манеры! Нет, не этот стул, не бойтесь! Она была очень расстроена.

О.М.: Вы очень рассердились?

А.В.: Очень! Но виду я не показал. Потом мне понравилось в вас, знаете что? Вы не сказали, как многие: «Можно я пока погуляю и посмотрю, что у вас есть?» Многие русские говорят: «А можно я к вам в ту комнатку схожу, а можно я посмотрю, какая у вас кухня?» Так делают, например, наши знаменитые примы-балерины. Они говорят: «До того, как я сяду есть, я хочу все разглядеть!» А вы пришли, взяли стул, скромно на краешек стола разместили диктофон: вы пришли сюда работать. И я был не пленен, но приятно удивлен. А не так, как некоторые русские стучат ногтем по холсту портрета и говорят: «Так это настоящая живопись?!»

О.М.: Так, ну я уже сейчас неловко начинаю себя чувствовать, хотя понимаю, что к этому нужно относиться, как к анекдоту. Я думаю, здесь много народу побывало… Поехали дальше?

А.В.: Нет! Это правда. Некоторые чуть ли ни чайные чашки переворачивают, чтобы разглядеть марку фарфора… Нет, тут не так уж много народу бывает, я все-таки стараюсь проводить селекцию…

О.М.: Так, поехали дальше…

А.В.: Я могу вам сделать замечание? Вы часто говорите: «Поехали дальше!» И это выглядит повторением. Я думаю, вам будет легче в других интервью, если вы скажете: «А сейчас перейдем к другому вопросу». Или: «Меня также интересует…». А так может возникнуть вопрос, а почему она, интеллигентный человек, обладает таким маленьким запасом слов.

О.М.: Может показаться, что так разговаривают извозчики? Хотя это скорее от гагаринского «Поехали!» и выдает мою понятную неуверенность. Я постараюсь расширить арсенал фраз, поддерживающих беседу. Надо подумать…

А.В.: Но вы не расстраивайтесь, я хочу только вам помочь. Например, я встречал одну даму в издательстве, которая все время говорила «как бы», это вообще очень популярно в России. «Я как бы работаю, как бы в журнале, как бы главным редактором». И я запомнил ее как мадам Как Бы. И я потом больше не хотел с ней встречаться. Следующий вопрос…

О.М.: Следующий вопрос, который меня заинтересовал, как долго вы проводите интервью?

А.В.: О, это все зависит от человека, от его расположения, от его здоровья. Иногда эти интервью были пятнадцать минут, иногда они длились три часа. Иногда они длились пять часов! Например, я почти довел до полусмерти леди Абди в старческом доме. Я сидел с ней три часа, и она потом сказала своей сиделке: «Он меня убил!» И действительно, она скончалась потом три месяца спустя. Я уверен, что был здесь ни при чем, потому что она была в возрасте 97 лет. Я просто понимал критическое состояние этого возраста, если бы я не взял этого интервью, поскольку я не всегда бывал в Каннах, где она жила, то я бы уже не смог включить эту беседу в книгу. И я отдавал себе отчет.

Но что нравилось всем людям, когда я брал у них интервью? Моя подготовленность вопросов, не общих, а конкретных. Я приходил с фамилиями тех персонажей, судьбу которых мне надо было выяснить. С определенными датами, с определенной схемой. И я не методически задавал свои вопросы, но пользовался ими как шпаргалкой. Потому что некоторые вопросы могли быть отвечены непроизвольно интервьюируемым человеком, он сам о них заговорил, а некоторые отпадали как ненужные, потому что многое вытекало из текста интервью. Но всегда приходил подготовленным. И это их больше всего прельщало. Они всегда говорили: «Как вы хорошо это знаете!» И никогда не говорили: «Что же вы ничего об этом не знаете?» То есть даже минимум знаний по такой теме необходим при таких встречах. И если человек приходит и говорит: «Я ничего об этом не знаю, но хочу все об этом узнать!», это никого не интересует и не приводит к нужному результату.

О.М.: Как потом развивались отношения с вашими корреспондентами? Всегда ли вы просили о возможности дальнейших встреч?

А.В.: Да, конечно! Другое дело, что это не всегда потом происходило. Иногда это было невозможно потому, что я не мог вернуться в страну, иногда их просто не было в живых. Самое длинное интервью я взял у дягилевской балериной Валентины Ивановны Кашубы, которое длилось семь дней кряду! Я приехал в Испанию, снял гостиницу и ходил к ней каждый день, потому что она сказала, что не сможет принять меня раньше четырнадцати часов, потому что она спит. И вот каждый день с четырнадцати до девяти вечера мы с ней имели беседу. Такое же огромное интервью я взял у любимой балерины Сталина, живущей в Лондоне Соломеи Михайловны Мессерер. В Японии в 1979 году она попросила политическое убежище, будучи уже в пожилом возрасте. Она хотела издать воспоминания, которые, я думаю, она никогда не издаст, потому что она менее интересна, чем я думал. И потом она человек, который не хотел сказать всей правды. Это неинтересные воспоминания, потому что если это книга, то мы хотим узнать все. А такие поверхностные – это неинтересно. И вот я брал у нее интервью с десяти утра до одиннадцати вечера, я думаю. Иногда я жил в доме у интервьюируемого.

О.М.: Это вам помогало?

А.В.: И да, и нет. Потому что я люблю выйти, пройтись. Не потому что я люблю смотреть на дома, а затем, чтобы сменить обстановку. Потом я почти всегда имею книги при проведении интервью для того, чтобы проверить факты, которые мне нужно. Или по журналу, или по какой-то газетной публикации. Я использую их тоже как шпаргалку.

О.М: С кем было легче проводить интервью – с женщинами или с мужчинами?

А.В.: Абсолютно одинаково! Женщины, конечно, более кокетливы и больше склонны к сплетням. И они любили рассказывать их. Мужчин, может быть, это меньше интересовало. Не могу сказать, что была какая-то разница фактологическая. И вообще, чем больше я живу на этом свете, хотя мне всего тридцать девять лет, я все меньше вижу разницу между этими двумя полами. Считается, что пол может сказываться на характере человека, на поступках, но я считаю, что это все-таки не так. Но это все-таки мое личное мнение.